части страны, стала главной темой разговоров для тех, кто не мог поддержать беседу о хирургии. В семь вечера было все еще невыносимо жарко, и Элизабет сдалась. Сбежала в сад, чтобы облить ноги водой из шланга и таким образом предупредить их спонтанное самовозгорание. Она сбросила туфли, приподняла платье, уселась на скамейку Билла. Элизабет любила сидеть здесь по вечерам и поливать его любимые томаты. Дотянувшись до вентиля, она пустила воду и подставила под нее ноги.
Вода из шланга ошпарила ее. Элизабет дернулась и оставила ее течь, ожидая свежей, холодной воды и горестно потирая правую ногу. Через полминуты вода остыла. Девушка сидела, зажав шланг между колен, и созерцала текущую воду, наслаждаясь чудесной прохладой посреди безжалостной жары.
Она посмотрела на саженцы томатов — на ветках уже висели крупные плоды, почти созревшие. В этот вечер ей в голову то и дело приходили странные мысли, поэтому она не удивилась, поймав себя на том, что размышляет, сильно ли собака размером с Дамиана может помять ровные, аккуратные ряды кустов и побегов? Тут она вспомнила, где сейчас Дамиан, и все мысли куда-то вдруг исчезли.
Сзади послышался тихий звук — она обернулась и увидела деда. Тот подошел, улыбаясь ослабил галстук и сел рядом. Слегка отодвинулся, чтобы не намочить ботинки.
— Здорово ты придумала.
— Жуткая жара. Я не помню, чтобы четвертого июля когда-нибудь было так жарко, а ты?
— Да, жарко, — согласился он, — но для помидоров самое то. Зреют прямо на глазах.
— Ага, я рада, что хоть кому-то это нравится.
— Где Тони?
— Я от него сбежала.
Они посидели молча, а потом Билл сказал, все еще глядя в сад:
— Элизабет, что тебя беспокоит последнее время?
Вопрос ее встревожил, и она посмотрела на Билла. Тот повернул голову, чтобы встретить ее взгляд. Сколько доброты в его глазах…
— Ты же знаешь, мне можно рассказывать все, — проговорил он мягко, заметив, что она колеблется.
— Я боюсь, — начала она, осторожно подбирая слова, — тебе будет тяжело это слышать.
— Эй, осторожнее, — пошутил он, — это же не та старая как мир история…
— Элизабет слегка улыбнулась:
— Нет, ничего похожего.
Билл потянулся вперед, отщипнул с ближайшего куста желтеющий лист.
Элизабет снова улыбнулась.
— Все мимо. Я правда не знаю, как тебе объяснить, — ты никогда не сталкивался с такими вещами. Ничего личного, просто мне кажется, ты не сможешь понять. И еще я думаю, тебе не понравится то, что я скажу.
— А ты попробуй.
— Ладно. Дело касается одной из лабораторных собак, с которыми я работала. Мне кажется, с ней плохо обращаются. — Она увидела, как мгновенно изменилось выражение дедова лица, и воскликнула, торжествуя и сожалея одновременно: — Вот видишь! Я же говорила.
Билл взял себя в руки, но было слишком поздно.
— Ну ладно, давай послушаем дальше.
— Билл, при всем уважении, к чему нам с тобой это обсуждать? Ты резал собак всю жизнь.
Дед со вздохом откинулся назад. Рукава он закатал до локтей, и она смотрела на его крепкие руки. Они почему-то всегда напоминали ей о пыльных римских легионерах, коренастых и сильных, в сандалиях и с копьями. Руки древнеримского воина, а не человека, который выполняет ювелирную работу, восстанавливая человеческие сердца.
Билл нарочно смотрел в сторону, пытаясь выглядеть беспристрастным судьей.
— Я хотел бы думать, что никогда не был жестоким. Я старался обращаться с ними хорошо, насколько было возможно. Видишь ли, если с животным обращаются неправильно, можно кое-что предпринять. Она подняла голову.
— Можно?
— Конечно. Никто не хочет, чтобы с собаками плохо обращались. Что не так с этой собакой?
— Элизабет вздохнула и повертела шланг пальцами ног. Затем тряхнула головой.
— Я даже не знаю, с чего начать… Наверное, ничего не получится.
— Ну, Элизабет, я же не знаю, что там случилось. Но ты должна быть совершенно уверена, прежде чем выдвигать обвинения против кого-либо. Дело в том, что во время экспериментов некоторые действия можно ошибочно принять за жестокое обращение. — Она повернулась к нему, и Билл увидел замешательство, боль и растерянность в ее карих глазах. Похоже, ее и вправду что-то беспокоило. — В чем дело, Элизабет?
— Я даже не знаю, что они пытаются сделать с Дамианом. В этом нет никакого смысла. Его посадили в клетку, маленькую металлическую клетку, и подвели к полу электричество. Его там держат постоянно, и все время бьют током, от этого он выглядит совершенно безумным. Он раскачивается в клетке из стороны в сторону, трется о стены. Мне кажется, они сводят его с ума.
Билл задумался, прежде чем ответить: — Это лаборатория психологии? Он произнес слово «психология» с облегчением.
— Кажется, да. Врача зовут Севилл. Его помощник сказал, что это базовые исследования.
— Ну, трудно сказать, что они изучают; это может быть что-нибудь важное, что-нибудь полезное. Как ты узнала имя собаки?
— Я его знала и раньше. Я уже рассказывала о Дамиане. Теперь он попал в это жуткое место, и я должна помочь ему.
— Билл подпер голову рукой и посмотрел на нее —
— Ты сама себя послушай. Глупо привязываться к лабораторной собаке. — ты должна была это знать. Лично я уверен, этот человек делает все, чтобы облегчить собаке жизнь. Но, если ты сомневаешься, обратись в КНИЖ. Для того он и создан.
— Что такое КНИЖ?
— Комитет по надзору за использованием животных. Совет, который следит, чтобы при экспериментах над животными не нарушались процедуры исследований и преподавания.
— Ох… — Элизабет задумалась. Ей никогда не приходило в голову, что существуют стандарты по уходу за животными. Кто мог об этом подозревать, если допускалась сама возможность использовать животных для опытов? Кто может сказать, когда применение электрошока — жестокость, а когда — нет? Она тряхнула головой:
— Кто в этом Совете? Что за люди?
Билл пожал плечами:
— Их назначает директор Исследовательского центра. Думаю, там есть ученые, юристы и даже защитники прав животных. Точно не знаю.
— Ты работал раньше с этим Советом?
— В общих чертах. Формально они никогда не участвовали в исследованиях. Помни, что вещи, которыми занимался я, — всего лишь рутина, практика. В отличие от Дэйва — те все время испытывают новые процедуры.
Элизабет взглянула искоса, обдумывая его слова.
— Ты говоришь, членов Совета назначает директор Центра? Это как лиса, которая присматривает за курятником.
— Ты о чем?
— О чем? Разве директор Центра назначит того, кто станет нарушать заведенный порядок?
— Нет. — Билл покачал головой. — Ты опять предполагаешь худшее. Все хотят получить хорошие результаты, а для этого нужно ограждать животных от стрессов, насколько возможно. Вот в чем
