— Поскольку ты, очевидно, узнала истинную причину, по которой меня называют Черным Бароном, то нам больше не о чем говорить, не так ли?
Элли схватила его за руку, когда Мартин попытался пройти мимо нее:
— А я бы хотела услышать твое объяснение, ибо то, что я узнала от своей тети, было лишь сплетнями.
Мартин застыл на месте, не глядя на нее, боясь увидеть то, что было в ее глазах.
— Я удивлен, что она не приказала тебе увезти ее отсюда. И тем более удивлен, что и ты не потребовала того же.
— Не говори глупости. Мы знаем, чего стоят глупые сплетни. Как говорил Шекспир, «слухи — это трубка, в которой тлеют подозрения, ревность, догадки».
Мартин усмехнулся, слушая, как она свободно цитирует Шекспира, в то время как он ожидает, что она сбежит.
— Ты даже не представляешь, как это верно.
— Конечно, не представляю. Вот ты и объяснишь мне это.
Мартин взглянул на нее. Осмелится ли он? Элли в ожидании смотрела ему в глаза. В этих глазах, немного затуманенных очками, он не увидел осуждения, но это мало что значило. Она будет презирать его. Только Бог знал, как он презирал себя.
Он подошел к верстаку.
— Тебе лучше уйти. Мне надо спрятать некоторые химикаты, на случай если твои кузены попытаются снова забраться сюда. Самые опасные я спрятал несколько дней назад, но вчера мне понадобилось вынуть несколько пузырьков…
— Мартин, — решительно сказала она, перебивая лихорадочный поток его слов. — Может быть, тебе будет легче, если ты с кем-нибудь поговоришь. Расскажи, что в самом деле произошло. Обещаю, судить тебя не буду.
Дьявол ее побери за эти слова. Кто-то будет слушать и не осуждать. Нет, не кто-то… она. Слуги не осуждали его, как и местные горожане, и только люди ее положения считали его виновным.
Эта мысль помогла ему посмотреть ей в лицо:
— Это не секрет, — сказал Мартин. — Шахтеры видели, как это случилось. Хаггетт все знает. Если кто-то действительно хотел бы знать, они бы узнали. И все же ты оказалась первой из общества, кто задал мне прямой вопрос. Большинство предпочитает придумывать страшные истории, а не заниматься скучными поисками правды.
— Тебя не так уж легко спросить, — заметила она. Он замолчал, эти слова охладили его.
— Полагаю, что это так. — Мартин прислонился к столу, скрестив на груди руки.
— Но раз уж я убедила сделать это, ты мог бы по крайней мере ответить на вопрос, — настойчиво сказала она, подходя к нему.
На минуту шелковые пряди волос, достававших до ее бедер, игриво взволновались и привлекли его внимание. Мартин не мог поверить, что Элли ходит с распущенными волосами. Неужели она только что с постели? От одной этой мысли он напрягся, воображая, как ее роскошное тело раскинулось на блестящих, черных как уголь локонах. А на ее губах играет улыбка, манящая и соблазняющая его…
«Идиот, опять ты позволяешь своему воображению далеко завлечь себя! Она не могла прийти сюда прямо с постели — светские дамы так не поступают. Кроме этого, на ногах были сапожки и накидка аккуратно застегнута. В таком виде леди не встают с постели. Вероятно, Элли одевалась, когда услышала голоса его и мальчиков, и ей уже было не до прически».
— Скажи мне хотя бы, как такой джентльмен, как ты, дошел до экспериментов со взрывчатыми веществами, — настаивала она. — Это из-за смерти брата?
Мартин оторвался от своих фантазий.
— Нет. Это началось намного раньше. — Она от него не отступится, ведь так? И может быть, даже лучше, если она все узнает. Если она отвергнет его, он избавится от искушения впустить ее в свою жизнь. Его полную опасности нелегкую жизнь, в которой женщине нет места. Вздохнув, Мартин заговорил:
— Меня всегда интересовала химия, поэтому, когда я был еще мальчишкой, отец брал меня с собой, когда ехал консультировать управляющего шахтой. Однажды мы приехали на шахту как раз тогда, когда там произошел сильный взрыв. Мне тогда было десять. Я видел то, что не приснится в самых кошмарных снах: одного шахтера с оторванной рукой, другого без… — Мартин спохватился, заметив, как Элли побледнела. — Я был потрясен. И когда отец предложил мне выбор, обычный для второго сына: поступить на службу, пойти в армию или флот, или стать священником, — я сказал, что хотел бы заняться наукой. Я читал все, что мог достать, о горном деле. Взрывы на шахтах считались неизбежным злом, но я знал, что добычу угля можно сделать безопаснее. Надо только знать как, мне требовались знания. К моему удивлению, отец согласился, позволив мне заниматься тем, что меня интересовало.
— А он не думал, что это занятие не для джентльменов?
— Нет, он понимал меня. Он сам видел множество несчастных случаев, поэтому учил Руперта управлять имением, а мне разрешил поступить в Эдинбургский университет. Вернувшись домой, я работал над совершенствованием оборудования шахт. И мы первые применили лампы безопасности Дейва.
— Твой отец, должно быть, гордился тобой, — тихо заметила Элли.
Он гордился, но только потому, что умер раньше, чем увидел, что стало с его сыновьями.
— После смерти отца мы с Рупертом по-прежнему занимались каждый своим делом. Будучи владельцем шахты по праву наследования, он давал мне полную свободу проводить эксперименты по усовершенствованию оборудования. Между нами все было прекрасно.
Его голос звучал все напряженнее.
— Пока на Рождество он не погиб.
Мартин хорошо помнил запах зелени и жареного гуся, взрывы смеха, и рождественские песенки, и полный дом гостей.
— Руперт пригласил на праздники несколько человек гостей. От него гости узнали, что я провожу опыты с новым, менее взрывоопасным веществом, они попросили разрешения посмотреть. Руперт разрешил, но я отказался что-либо показывать им. Я объяснил, что это слишком опасно.
Глядя куда-то мимо Элли, Мартин будто снова видел перед собой лицо обиженного Руперта.
— Мы поспорили, и я ушел, сказав ему, что, если он приведет кого-нибудь туда, я вышвырну их вон. Чего я, конечно, не имел никакого права делать.
— И поэтому он пошел туда, чтобы подтвердить свои права?
— Некоторым образом. Руперт решил, что я унизил его перед его гостями. Он явился на шахту пьяным, но, к счастью, в одиночестве, и попытался сам произвести взрыв, продолжая повторять, что именно он владелец шахты и не хуже меня знает, как это делается.
Оттолкнув стол, Мартин заходил по комнате.
— Руперт разозлил меня, и я сказал ему, мол, пусть он делает все, что хочет, затем ушел. Рабочие не знали, как им быть. Руперт же был хозяином. Когда он приказал им произвести взрыв, они так и сделали. Но черный порох погас, не достигнув взрывчатого вещества, что иногда случается. Руперт снова хотел поджечь его, несмотря на то что ему кричали: этого нельзя делать, не убедившись, что порох полностью погашен.
Мартин содрогнулся.
— Порох не погас. — Если бы только Руперт их послушал, если бы только Мартин не ушел.
«Если бы только… если бы только… если бы только…» Эти слова мучили его по ночам. Взрыв произошел в ту самую минуту, когда Руперт стоял совсем рядом. Он погиб мгновенно.
От наступившей тишины Мартин похолодел. Он боялся взглянуть на Элли, уверенный, что она в ужасе. Да и как тут не ужаснуться? Мартин погубил родного брата. Он в гневе покинул его, и результат оказался ужасен.
Но Элли думала совсем о другом — рассказанное Мартином было трагедией, такой тяжелой и страшной, что она не знала, как облегчить его боль.
— Мне так жаль, — прошептала она. Мартин перестал ходить по комнате, но молчал, и Элли продолжила: — Наверное, это было так тяжело для тебя.
— Не так уж тяжело, как сказали бы некоторые, имея в виду, что я получил после его смерти. — В его
