Оливер негромко застонал. Нельзя было так далеко заходить, но ни с одной другой женщиной он не чувствовал ничего подобного. Наверное, он напугал ее своим натиском.
Тем временем Фредди безмятежно уписывал свой обед. Внезапно какая-то фраза привлекла внимание Оливера.
— Что вы сказали?
— Сказал, что бифштекс был чуть-чуть недосолен.
— А до этого?
— О, сейчас вспомню. Там, в клубе, был один тип. Говорил, что он ваш кузен. Кажется, мистер Десмонд Пламтри.
Оливеру это не понравилось. Когда это Десмонд сумел проникнуть в такой элитарный клуб, как «Голубой лебедь»? Неужели этого мерзавца стали принимать в обществе?
— Но если хотите знать мое мнение, — продолжал Фредди, — то пара таких родственников — и врагов не надо. Грубый парень. Стал рассказывать мне, что вы убили своих родителей и что все об этом знают. — Фредди фыркнул. — Я сказал, что он неотесанный деревенщина, раз не понимает, что вы — благородный человек и что ему не место среди приличных джентльменов из «Голубого лебедя».
На мгновение Оливер лишился дара речи. Он представить себе не мог, как Десмонд среагировал на эту маленькую отповедь.
— Э-э-э… И что сказал на это Десмонд?
— Удивился. А потом пробормотал что-то насчет карт и тихонечко смылся в карточную комнату — проглотил и не поморщился.
У Оливера едва не отвисла челюсть, а потом он стал хохотать.
— Что смешного? — удивился Фредди.
— Вы и Мария… Неужели американцы никогда не обращают внимания на сплетни?
— Почему, обращают, если в них есть смысл. А это же одна глупость. Если бы все знали, что вы убили родителей, вас давно бы уже повесили. А вы сидите здесь и ничего не боитесь, значит, вы этого не делали. — Фредди постучал себе по лбу. — Простая логика, и все.
— О да, — кивнул Оливер. — Простая логика. — У него комок стоял в горле. Одно дело, когда его защищала Мария — она женщина, у нее доброе сердце, хотя ни одну другую женщину никакое доброе сердце еще не удержало от сплетен о нем. И совсем другое — когда за него вступается такой впечатлительный юнец, как Фредди. Оливер не знал, смеяться ли над его наивностью или похлопать по плечу и заявить, что Фредди тоже «благородный человек».
— Смотрите-ка! — Карета остановилась возле модной лавки, и Фредди легко перескочил на другой предмет. — Кажется, Мопси уже все купила.
Оливер насторожился. Либо Мария выбирала наряды не так тщательно, как это свойственно женщинам, либо тут был какой-то подвох.
Обменявшись парой слов с хозяйкой, Оливер выяснил, что Мария обменяла свой траурный гардероб на новые платья. В результате у нее оказалось меньше нарядов, чем требовалось. Гордость гордостью, но это уж слишком, решил Оливер.
— Моя невеста еще не закончила с покупками, — заявил он хозяйке салона. — Ей требуется полное приданое.
— Оливер, ну пожалуйста! — сквозь зубы прошипела Мария. — Они подумают, что…
— Что я могу себе позволить одеть собственную невесту должным образом? Надеюсь, так и будет. — И он воспользовался единственным аргументом, который мог на нее подействовать: — Иначе все решат, что у меня долгов даже больше, чем болтают. Конечно, если это доставит вам удовольствие…
— Разумеется, нет. — Мария бросила быстрый взгляд на хозяйку и понизила голос: — Но я не хочу быть вам обязанной больше, чем сейчас.
— Сейчас вы рассуждаете, как Пинтер.
Она подняла на него встревоженный взгляд:
— Но я не имела в виду…
— Я должен предоставить вам одежду, — перебил он ее. — Тут нет никаких обязательств. Особенно если учесть, что Пинтер отказался принимать от меня гонорар. — Оливер не стал говорить, что ему хотелось увидеть Марию хорошо одетой: чтобы шелковое платье цвета барвинка оттенило эти чудесные голубые глаза, чтобы прекрасная грудь была подчеркнута вырезом нужной глубины, чтобы Мария не стеснялась ее и не пыталась скрыть под дурацкой пелериной. — Никто не поверит, что я обручился с дурно одетой женщиной. Надо придерживаться нашего плана. Я-то думал, что если представлю вас женщиной определенного сорта, то бабушка сразу отступится, но получилось иначе. А если она увидит, что я трачу на вас деньги, то поймет, что дело идет всерьез. — Заметив, что Мария колеблется, он удвоил напор. — Если вы не позволите мне заплатить, я решу, что чем-то оскорбил вас в карете.
Лицо Марии залилось краской. Она опустила глаза.
— Вы меня не оскорбили. Я сама позволила то, чего не следовало допускать.
— Вы не сделали ничего дурного, — резко возразил Оливер. — Это я вел себя неправильно. И чтобы компенсировать ущерб, прошу вас, разрешите мне приобрести для вас несколько вещей. — И не ожидая дальнейших возражений, Оливер обернулся к хозяйке и сообщил: — Мисс Баттерфилд согласилась с тем, что ей нужен более дорогой гардероб.
— Очень рада, сэр. У меня есть и исключительные туалеты. Я их придерживала, но платья придется немного подогнать по фигуре, и тогда они идеально подойдут вашей невесте.
И хозяйка заспешила за товаром, а Оливер нагнулся к уху Марии и прошептал:
— Если это успокоит ваши страхи, то я снимаю предложение сделать вас своей любовницей. Я не хотел вас оскорбить и не хочу, чтобы вы из-за этого нервничали.
— Благодарю вас, — ответила Мария, однако Оливер не заметил на ее лице ожидаемого облегчения. Да он и сам не испытал от этих слов никакого удовлетворения.
Теперь ему придется наблюдать, как она станет примерять платья, более приличествующие ее положению респектабельной дамы. Эта девушка, только что лежавшая в его объятиях и принимавшая самые откровенные ласки, вдруг отдалилась от него, стала одной из тех женщин, которых он всегда боялся, одной из холодных, неприкасаемых девственниц. Впредь он не должен терять самообладание.
Через два часа они покинули модную лавку с грузом нарядов и аксессуаров к ним. Оливер сумел убедить Марию приобрести все нужное: шали, ридикюли, туфли, хотя его раздражала необходимость делать покупки в таком скромном заведении. Салон миссис Твиди был лучшим среди магазинов подержанного платья, но все же здесь продавали не новые вещи.
Он хотел видеть Марию в самых лучших шелках, с драгоценностями на шее. Столь неразумное желание удивило его самого. Оливеру никогда не было дела до того, как одеваются его случайные подруги. Он скрипел зубами, когда замечал, как Мария бросает быстрые взгляды на вещи, которые, по ее мнению, были ему не по карману.
Возможно, поэтому он и не заводил постоянных любовниц. Как только ты начинаешь сочувствовать женщине, ты обречен. Она станет вертеть тобой как хочет, а от этого один шаг до того, чтобы распахнуть перед ней сердце и открыть все свои тайны. И тогда она возненавидит тебя за них.
В Илинг возвращались молча. Мария старалась не смотреть на Оливера, а он, казалось, не мог отвести от нее глаз. Он попытался вовлечь ее в беседу, но острый на язык ангелок куда-то исчез, и Оливер не знал, как его вернуть. Даже Фредди почувствовал перемены и говорил на удивление мало. Когда они добрались наконец до Холстед-Холла, нервы Оливера были уже на пределе, и он обрадовался поводу удалиться в кабинет, чтобы поработать с гроссбухами, которыми пренебрег накануне.
Однако работа не шла. Целый час он переворачивал страницы, а перед глазами вновь и вновь возникала улыбка Марии, когда она со смехом спросила: «Вы бы предложили похитить меня?» — а потом звучали ее сладкие стоны.
Черт возьми, надо было похитить!
В дверь постучали. Оливер взглянул на часы — оказывается, прошло больше двух часов. В кабинет вошел Джаррет.
— Вот удивительно, — воскликнул он, — когда слуга сказал, что ты здесь работаешь, я решил, что не
