обнаженными мечами. Советы решали все, что принцу было угодно. Послы, бывшие у Бонифация, привезли от него уже другие речи: что он требует полного подчинения своей воле. Карл настаивал на вручении ему полномочий для проведения миротворческой миссии и заодно на передаче ему ключей от трех городских ворот в Ольтрарно, причем обещал, что будет охранять их согласно указаниям Синьории — так стали уже называть коллегию приоров. Полномочия были даны, а в ворота, в первую же ночь после того, как охрана их перешла в руки французов, был выпущен Корсо Домати со своими.
Это было 5 ноября. Карл показал, что он все еще первоклассный мастер измены.
Начался погром. К Корсо сейчас же присоединились находившиеся во Флоренции «черные», люди Карла Валуа, а потом все уголовные элементы, которые были выпущены Корсо из тюрем. Пять дней громили город преступники всех рангов, озверелые от жажды мести, от жажды крови, от жажды наживы. И таково было ослепление «белых», что когда Скьятта деи Канчельери, начальник отряда из трехсот рыцарей, находящегося на службе у города, предложил ударить на рассыпавшихся по городу грабителей и уничтожить их вместе с французами, Вьери деи Черки запретил, говоря, что все уладится. Но дома и дворцы продолжали разрушаться, освещая заревом своих пожаров ночную тьму, людей продолжали убивать, женщин и девушек продолжали насиловать, имущество продолжали грабить. А когда погром слегка улегся, 9 ноября, Карл, которому приоры раболепно уступили право назначения главных должностных лиц в городе, назначил подестою Канте деи Габриелли из Губбио, находившегося в его свите и заранее подобравшего себе всю подручную банду: судей, приставов и т. д.
На этого авантюриста-проходимца, нажившего во Флоренции богатства и вековечную каинову печать, была возложена задача превратить погром в закономерное вымогательство и убийства физические в убийства политические. Это делалось просто. В качестве верховного судьи он призывал к ответу всех политических противников Донати и облагал их штрафами. Если те не могли платить, он приказывал разрушать их дома. А потом подвергал их изгнанию. Он помог Карлу и «черным» выжать из противников столько денег, сколько было можно, причем, конечно, не забывал и себя.
Так кончилась конкуренция банкирских домов Спини и Черки. Черки были изгнаны и из своих колоссальных капиталов могли спасти только малую часть. Правда, и этого было достаточно, чтобы они оказались в силах отвечать по своим коммерческим обязательствам в ближайшие годы и еще сверх того уделять очень большие суммы на политические цели. Спини получили полную свободу действия во Флоренции и могли развернуть свою коммерческую предприимчивость еще шире. А множество людей, отдававших политической работе кровь своего сердца и сок своих нервов совершенно честно, с верою в свое дело, воодушевленных идеалами, — постигла катастрофа. Они были растерты между двумя тяжелыми жерновами крупного капитала.
Данте Алигиери был в числе попавших в эту катастрофу. Его политическая деятельность была настолько откровенно враждебна папе и «черным» и в рядах «белых» он занимал такую радикальную позицию, что машина юридических убийств, которая называлась судом подесты, не могла не захватить его своими колесами. При вступлении во Флоренцию Карла Валуа Данте, по-видимому, был в городе: едва ли он мог быть в числе послов к папе, как гласит старая традиция. Когда 18 января 1302 года начались процессы, он должен был понять, что его не минует горькая чаша. Чтобы приготовиться к худшему, у него был срок. Раз за разом Канте деи Габриэлли присуждал к штрафам и изгнаниям то того, то другого из «белых». Раз за разом гонфалоньер с собачьей покорностью ехал верхом к домам осужденных, чтобы присутствовать при том, как будут разрушать их до основания. Беспрестанно сопровождаемые плачем и стенаниями, покидали город единомышленники поэта. 27 января настал и его черед. За свою борьбу против «черных» он был присужден к уплате 5 000 лир и двухлетнему изгнанию за пределы Тосканы с конфискацией имущества и срытием до основания дома. Ему было предписано кроме того в трехдневный срок явиться к подесте. То, что Канте собирался сказать ему или сделать с ним, объявлено не было, но приказ был строгий. Данте, конечно, не явился. У него было время обдумать свое положение, и ему не приходилось дожидаться, чтобы перед его домом затрубила труба пестро одетого герольда подесты, судебная повестка XIV века. Герольд уже не застал его. Данте покинул родной город, не предчувствуя, что не увидит больше никогда «прекрасной овчарни, где спал ягненком» и что его «милый Сан Джованни» никогда больше не примет его под свою ласковую сень.
После отъезда Данте во Флоренцию явился ее старый супостат Маттео Акваспарта. Папа приказал ему последить, чтобы «белым» не оказывалось никакого излишнего снисхождения: как будто Корсо Донати и Канте деи Габриэлли нужно было еще поощрять к жестокостям. И, быть может, присутствием кардинала, который не забыл стрелы из арбалета, воткнувшейся в окно рядом с его головой, объясняется, что вторичный приговор по делу Данте, заочный, был еще более суровый.
Когда в определенный подестою срок ни Данте, ни его товарищи по приговору не явились, Канте обогатил свой первый вердикт прибавкою, где говорилось, что так как неявка осужденных была знаком их сознания в вине, они присуждаются к сожжению живыми на костре. Это было 10 марта. Дом Данте был срыт до основания отрядом рыцарей подесты и гонфалоньера, которые при сотрудничестве 150 каменщиков чисто и скоро проделали свою работу[14].
Уехал Данте, по всей вероятности, с женою и детьми, так как законы белого террора требовали изгнания и всех домочадцев. Позднее когда ярость «черных» угомонилась, Джемма и дети, нужно думать, вернулись домой. Она ведь была Донати. И никогда больше не возвращалась к мужу. Она жила во Флоренции и растила детей борясь с тяжелой нуждою.
Свое изгнание поэт изобразил в пророчестве Каччагвиды словами суровыми, полными сдержанной печали и огромного достоинства («Рай», XVII).
«Люди»— это, конечно, Бонифаций и его клика, продающие для обогащения многочисленной папской родни духовные должности.
За первой стрелою должны были последовать многочисленные другие: с промежутками, но беспрестанно. До конца.
Глава IV
Меч эмигранта и посох изгнанника
«Ах, если бы владыка вселенной устроил так, чтобы и другие не были передо мною виноваты, и я не
