Данте

Данте никогда не упускал случая заклеймить жадность: в «Пире», в «Монархии», в письмах, в стихотворениях. В «Комедии» она фигурирует постоянно. За жадность казнятся в аду, очищаются в чистилище, выслушивают упреки в раю. Потому что жадность — универсальный порок. Короли все заражены жадностью. Гуго Капет, родоначальник французских королей, укоряет за жадность все свое потомство: они днем молятся богородице и выхваляют ее бедность, а по ночам у них слышатся иные песни («Чист.», XX):

Приходит там на ум Пигмалион,
Из жадности отцеубийцей он,
Преступником презренным был и вором.
Скупец Мидас, преданье о котором
Глумления предметом служит нам,
И спрятавший сокровища Ахам.

Ч.

И многие другие герои мифа, истории и священного писания, которые запятнали себя жадностью, «приходят на ум» капетову племени. Французы не одни: анжуйцы и арагонцы в Италии жадны одинаково. Жаден Фридрих III, король Сицилии, жаден Роберт, жаден был его отец Карл II, продавший дочь маркизу д'Эсте, жаден был Карл I. Из жадности воюют Англия и Шотландия, из жадности Габсбурги, Рудольф и Альбрехт забыли об обязательствах империи перед Италией. Жадностью заражены все итальянские коммуны: от нее страдает рыцарская доблесть городов Романьи, Болонья несет позор за свою «скупую грудь», Падуя полна ростовщиками, Лукка — мошенниками, и т. д. Флоренция разбилась на партии вследствие «гордости, жадности и зависти». Доблесть ее граждан угасла с тех пор, как город наполнился «деревенщиной», которая принесла туда идолопоклонство перед наживой («Ад», XVI).

Стремясь к обогащенью
И новыми людьми наводнена,
Флоренция оплакивает ныне
Излишества свои и дух гордыни.

Ч.

«Быстрая нажива» — вот язва Флоренции, разрушившая ее добрые старые устои. Отдельные ее граждане из жадности постоянно совершали преступления. Из жадности папы прибегают к симонии. Примеры: Николай III, Бонифаций VIII, Климент V. Адриан V в чистилище сознается («Чист.», XIX).

Корыстолюбья жалкого позор
В нас умертвил любовь к добру и благу.

Ч.

А Николая III, который дрыгает ногами, упрятанный головою в яму, поэт осыпает негодующими проклятиями, говоря:

Вы богом сделали себе сребро и злато.

Жадностью обуяны все монахи. Францисканцев и доминиканцев упрекают за это в раю Фома и Бонавентура. Одинаково жадны и камальдульцы и бенедиктинцы, которые попадают под возмущенные укоры основателя ордена («Рай», XXII):

Господу не так противны торгаши
И ими созданный наживы алчный рынок.
Как обезумевший в корыстолюбьи инок.
Который с жадностью считает барыши.

Ч.

Нет сословия или класса, который не был бы заражен жадностью. Таков приговор поэта. Он только не обобщил его. Что это значит?

Когда то или иное свойство становится универсальным, оно перестает быть преступлением и даже грехом. Его можно осуждать, исходя от тех или иных моральных принципов, но его нельзя карать, ибо каре подлежал бы весь род человеческий.

Сандро Боттичелли. Чистилище

Быть может, ни в чем не сказалось так ярко двоение во взглядах Данте, как в этом вопросе. Жадность, которую он осуждает и карает, не есть та жадность, которая, достигая размеров исключительных, становится явлением противообщественным. «Жадность» Данте — явление общее, широко распространенное. «Жадность» — стяжательство современной ему эпохи, поры хищных дебютов торгового капитала. Через сто с небольшим лет после него Леон Баттиста Альберти будет именовать дантову «жадность» «хозяйственностью», а через двести лет Франческо Гвиччардини назовет ее совсем по-нашему, «интересом». И отношение к этому свойству человеческой природы будет диалектически раскрываться. Данте осуждает, Альберти обожествляет («святая хозяйственность»), Гвиччардини холодно и с полной, почти научной объективностью признает его основной пружиной человеческих действий.

Данте, сын предприимчивой промышленной Флоренции, бессознательно установил, нигде не сказав этого точными словами, что интерес сделался в его время явлением универсальным, ибо он руководит действиями королей, пап, коммун, горожан, рыцарей, духовенства. Но он объявил интерес явлением противообщественным, ибо он противоречил его моральным идеалам. А противоречил он его моральным идеалам потому, что они были идеалами феодального мира. Явление же, им наблюденное и констатированное — руководящая роль интереса в политике и общественной жизни — разрушало феодальный строй, ибо было основою нового строя — буржуазного. И не просто был основою его, — оно было основою и феодального, как и всякого другого, — но уже и сознавалось, как таковое. Феодальный мир до этого сознания не дошел. Поэтому он считал интерес «жадностью» т. е. явлением ненормальным, противообщественным и подлежащим безусловному осуждению. Данте сумел установить факт, потому что половина его существа была новая, но осудил его, потому что другая его половина была старая.

Частными проявлениями этого же взгляда было и то, что он осуждал купцов, ездивших по торговым делам во Францию и покидавших жен вдовами на долгие месяцы. Он не хотел понимать, что основою нового мира была торговля, а торговля в условиях начала XIV века не могла не сопровождаться продолжительными отлучками. Вполне последовательно также было с его стороны, что он засадил в ад ростовщиков. Он вполне разделял церковную точку зрения, что «лихва» греховна, и не хотел признавать той огромной роли, которую играл уже в его время кредит. Он словно забыл, что во Флоренции был специальный цех менял, т. е. банкиров, и что в экономике Флоренции кредитное дело было одной из основ хозяйства. Он упрямо не хотел допустить до своего сознания факт, который видел отлично: что торговля, кредит, промышленность