касаясь подбородка. — Это Ингрид.
Его прикосновение снова напомнило Ингрид об их страстном объятии, и она почувствовала, что все еще внутренне дрожит.
— Ингрид, познакомься с Мэдди Мак-Ки — это моя соседка, — сказал Кен и улыбнулся Мэдди. — Вы, кажется, принесли спагетти? Спасибо, очень мило с вашей стороны. Так что видишь, дорогая, — он снова прижал к себе Ингрид, — обо мне здесь действительно заботятся.
Кен рассмеялся, с довольным видом кладя руку на талию Ингрид.
— Знаете, Мэдди, мне с трудом удалось убедить Ингрид, что мне со всех сторон помогают люди с того самого дня, как я сюда приехал. Так что вы пришли в самый раз.
— Но я же все… уронила!
Взгляд Мэдди говорил красноречивее всяких слов, что она склонна во всем винить Ингрид.
— Ничего страшного, успокоил ее Кен. — Раз Ингрид здесь, я не умру с голоду.
— Нет, не умрете, — согласилась Мэдди, изобразив на лице кислую гримасу.
— Я уверен, что вы станете добрыми друзьями, — продолжал Кен.
— О, конечно, — сказала Мэдди.
Однако Ингрид по выражению ее лица видела, что Мэдди сомневается в этом не меньше ее самой. В кабине лифта зазвучали настойчивые звонки. Кому-то из жильцов не терпелось им воспользоваться.
Мэдди отпустила кнопку, блокирующую лифт, двери захлопнулись, скрыв от Кена и Ингрид Мэдди с перевернутым подносом. Молодые люди остались одни.
Кен по-прежнему обнимал Ингрид за плечи. Мягко повернув, он направил ее в квартиру, закрыв за собой дверь. Он без труда нашел замок, и Ингрид снова подумала, не способен ли он все же что-то видеть.
Она сделала шаг в сторону, не спуская глаз с его лица. Кен привалился спиной к двери и облегченно вздохнул.
— Вот так, — неторопливо произнес он, одновременно проводя пальцами по верхней губе, словно приглаживая несуществующие усы. — Не знаю, что и сказать теперь. — Он смотрел не прямо на нее, а чуть правее и выше. — Но, видимо, сначала я должен попросить у тебя прощения. Не знаю, что на меня нашло.
— На меня… на меня тоже, — прошептала Ингрид, все еще не спуская глаз с Кена.
Он был очень бледен. Ингрид подумала, что она, вероятно, тоже.
— Надеюсь, ты знаешь, кто я, — сказал Кен. — А ты не хотела бы представиться? С другой стороны, так горячо целовать можно только хорошо знакомую женщину…
— Я… — начала Ингрид и запнулась. Она боялась, что ее выдаст голос, что она начнет заикаться. Она боялась, что, когда Кен это поймет, лицо его примет отчужденное, замкнутое выражение. Она часто видела, как незнакомые люди вдруг становились необщительными, чтобы скрыть свое смущение, вызванное заиканием собеседника.
Ингрид не хотела, чтобы Кен Рэнсом был ей чужим. Она желала, чтобы он стал… Ей не захотелось додумывать эту мысль.
— Я… Ингрид, — сказала она.
Кен рассмеялся, обнажив безупречно белые зубы. Лицо его порозовело.
— Неплохую импровизацию мы разыграли в холле! Спасибо за то, что ты мне подыграла. Я назвал тебя Ингрид наугад — это первое, что пришло мне в голову. У меня была девушка, которую так звали, и я много о ней думал, но мы давно расстались. Нас поссорили люди. А теперь расскажи мне побольше о себе.
Ингрид попыталась ответить, преодолевая внутреннее сопротивление, но ей удалось выдавить из себя только какой-то жалкий звук, что ужасно ее разозлило. Она стиснула зубы и сжала кулаки, решив, что уйдет при первой возможности.
Какая она была дура, что решилась к нему прийти…
— Ты живешь в этом доме? — спросил Кен, осознав, что Ингрид не торопится ему отвечать. Поняв свою ошибку, он досадливо прикрыл глаза рукой. — Надеюсь, нет.
Только теперь до него дошло, какую глупость он сотворил, кинувшись ее целовать у двери. Черт, к тому же он ощупывал ее и, пока они целовались те несколько минут, позволил себе еще кое-что.
Кен засунул в карманы брюк сжатые в кулаки руки и нахмурился. Ему пришлось самому ответить на свой вопрос:
— Конечно, ты не живешь в этом доме, иначе бы Мэдди тебя узнала. Она знает здесь все и вся и готова рассказывать кому угодно подробности интимной жизни каждого обитателя дома. И конечно же станет рассказывать всем про нас с тобой, — добавил Кен и покачал головой. — Да, извини меня, пожалуйста.
— А может, ты поэтому устроил весь этот спектакль? — пробормотала Ингрид. — Я думала…
Она вдруг умолкла и застыла, приоткрыв рот, повторяя про себя сказанные ею слова. Они образовали стройный, выразительный ряд понятий, где четко и решительно звучали все слоги, все согласные и дифтонги.
— Так что ты подумала?
Она была рада, что Кен не видит ее, похожую на выброшенную на берег рыбину с беспомощно открытым ртом. Она откашлялась и заговорила нормальным голосом — громко и отчетливо, без колебаний, без заикания, от которого давно страдала.
— Я хочу сказать, — начала Ингрид, едва сдерживая охвативший ее нервный смех, — что она оказалась в нужное время рядом с твоей квартирой, чтобы потом иметь возможность сплетничать о том, что у тебя есть подружка, в которую ты без ума влюблен?
Кен улыбнулся.
— Да, так оно и есть. На ее месте мог бы быть и кто-то другой. — Он покачал головой. — Бедняжка Ингрид. Уже второй раз я использую ее для этой цели. Вернее… — поправился он, — ее имя. Но она — мой друг без претензий и разрешила мне использовать ее имя. Интересно, — продолжал он, потирая рукой подбородок и делая вид, что смотрит куда-то вдаль, — интересно, что она скажет на этот раз?
Обрадованная тем, что начала говорить без заикания, Ингрид сказала:
— Она не возражает. Она вовсе не против. Глаза Кена снова смотрели ей в лицо.
— Не понимаю.
— Ингрид не возражает. Кен, меня зовут Ингрид.
Он неторопливо вытянул руку по направлению к ней.
— Ингрид? Ингрид Бьернсен?
— Она самая, — сказала Ингрид и почувствовала, что слова эти прозвучали спокойно, отчетливо, как если бы она произносила их по телефону или перед детьми, которых учила правильно говорить.
В ней вдруг родилась надежда, правда, пока еще робкая и осторожная, но уже исключающая страх. Необузданные эмоции, доводившие ее до изнеможения, искали выхода, рвались наружу. Ей хотелось смеяться. Громко говорить. Хотелось плакать от ощущения облегчения. И сразу вслед за этим ее охватила дикая паника, что это все лишь мимолетно и что в любой момент голос может снова ей изменить.
Что же с ней такое? Что явилось причиной столь чудесной трансформации? Может, так случилось потому, что по здравом размышлении она вдруг решила, что то, что Кен ее сразу раскусил, не имеет никакого значения? Как она раньше не догадалась, что секрет заключается в том, чтобы не обращать внимания, знают люди о недостатках ее речи или нет?
Или — эта мысль сверкнула в голове с быстротой молнии — так произошло потому, что Кен слепой?
Похоже, она будет говорить с ним нормально потому, что он ее не видит? Ей отчаянно хотелось, чтобы это было не так, чтобы ей удалось найти причину заикания и победить. Должно быть именно так! Должно быть!
В мире жили не только маленькие, неразумные дети, но и слепые. «О Господи… — взмолилась она про себя. — Сделай так, чтобы слепота Кена тут была ни при чем».
Ведь рано или поздно, но Кен снова сможет видеть белый свет.
— Ингрид?
