двух пудов – особо не побегаешь. Стало быть, без коня не повоюешь. А его еще привести из табуна надобно, оседлать, коли налегке скакун бегал… Телеги за это время не то, что пять верст – все пятнадцать прокатятся.
Приотстав от головного полка минуты на три, Андрей с повозками миновал озеро, поднялся на пологий взгорок, с которого оказались видны вдалеке высокие крепостные башни Острова, скатился вниз, пересек довольно бурную из-за недавней весны речушку Веретье – летом, сказывали, в ней воробей лапы не замочит, а тут чуть не по колено вода поднялась. За рекой новик опять въехал на взгорок и теперь уже увидел примерно в трех километрах широкий польский лагерь, заставленный белоснежными полотняными шатрами. Там царила суета, беготня. Перед станом выстраивались пешие смерды, над головами у них колыхались, точно ветки болотного кустарника, тонкие черные копья. Видать, готовились удержать русскую конницу. Однако боярские дети, остановившись от вражеского лагеря примерно в полукилометре, принялись лениво забрасывать их пехотными стрелами с характерными широкими, поблескивающими на солнце, наконечниками.
Проехав еще с километр, Зверев оказался посреди распаханного и заборонованного поля, на котором уже пробивались молоденькие светло-зеленые ростки, и махнул рукой холопам:
– Давайте через одного – один за мной, один за боярином…
Он свернул влево на поле, Василий Ярославович – вправо. Телеги, подпрыгивая на земляных кочках, начали разъезжаться в стороны. У поросшего молодыми березами овражка новик опять повернул на север, к противнику, и когда овраг вильнул в сторону, по широкой дуге направился обратно к дороге. Выехав на грунтовку, махнул рукой:
– Ставь!
Холопы, спрыгнув с облучков, принялись устанавливать бревенчатые стены: разобравшись по четверо, сталкивали их с телег, а когда щиты падали краем вниз, то подпирали верхнюю часть слегами, поднимали до наклона примерно на семьдесят градусов к стене, втыкали комли палок в землю и перебегали к следующей телеге. Получалось не так быстро, как хотелось бы, но стена гуляй-города росла на глазах, счет шел на минуты. Пять минут – и на поле поднялись стенок тридцать с десятиметровыми просветами между ними. Еще пять – зазоры сократились до пяти метров. Всего четверть часа – и в сторону Острова уже смотрел бойницами натуральный острог, пусть не очень высокий и не имеющий сплошной стены.
– Пахом, пищали готовь! – Андрей спешился у щита, что стоял слева от дороги, кинул повод коня на оглоблю, отпустил подпруги.
– Проходы-то загородить, новик?
– Нет, не нужно. Коли головному полку трудно станет, он через щели эти к нам в укрепление уйдет.
В польском лагере и вправду готовились дать отпор русским ратникам. Кавалеры-князья-паны и шляхта рангом помельче наконец-то облачились в сверкающие доспехи, разобрали пики, сбились в плотную толпу и начали обходить свою пехоту, разгоняясь для таранного копейного удара.
– Эй, мужики! – крикнул Зверев чужим холопам, что переминались у своих щитов. – Рогатины свои разбирайте и у щелей, у бойниц вставайте. Коли поганые за нашими погонятся, то как свои пройдут – в проходы копья рожном ставьте, а через бойницы колите всех, кого достанете.
Сам новик, подсыпав на полку каждой пищали пороха и везде сунув в держатель замка уже запаленный дядькой фитиль, снял из-за спины бердыш, поставил рядом на расстоянии вытянутой руки, прильнул к бойнице. Головной полк с многократно превосходящими числом ляхами рубиться не стал – витязи, повернув коней и продолжая пускать стрелы из-за спины, помчались к гуляй-городу. Через пару минут они, уставшие, запыленные, проскочили меж щитами и отъехали в сторону. Многие поднялись на стремена, выискивая своих холопов.
– Стрелы, стрелы давайте! Стрелы! – звучало со всех сторон.
Поганые таранить бревенчатые щиты красивыми длинными лэнсами не стали, прорываться через узкие проходы не рискнули. Сила тяжелой конницы – это один-единственный слитный удар, который сносит, затаптывает врага, подавляет волю, вызывает смертный ужас, внушая бессилие перед неуязвимым противником. Пробиваться же во вражеский стан по одному, рубиться там с ловкими, быстрыми русскими на равных рыцари не рискнули. Тяжелый доспех к долгому бою не располагает. Человек – не машина, он имеет неприятную склонность уставать и выдыхаться.
Слева вражеские всадники неосторожно приблизились к щитам метров на сто пятьдесят – Зверев тут же повернул туда ствол, нажал спуск. Пищаль с оглушительным грохотом выплюнула облако дыма, три коня упали вместе с рыцарями, остальные ляхи поспешили отъехать подальше.
Через мгновение грохнула пищаль справа от дороги, но там картечь достала только одного схизматика. Однако тут в бой опять вступили бояре, успевшие наполнить колчаны стрелами, принялись через щиты стрелять в противника, одну за другой выбивая из-под седел лошадей. Поганые отошли еще дальше, потом еще – теперь уже русские витязи начали напирать, выезжая в поле через проходы гуляй-города. Медленное отступление длилось больше часа и стоило жизни примерно полутора сотням лошадей. Из шляхты, судя по всему, не пострадал никто.
Оказавшись уже совсем рядом с пехотой, поляки еще раз попытались начать битву, по сигналу горна опустив копья и ринувшись на русских, – но бояре снова стремительно умчались под прикрытие гуляй- города пополнять колчаны, а Зверев шуганул поганых парой выстрелов, не нашедших для себя жертвы, но заставивших ляхов держаться подальше. Опять защелкали тетивы луков, посылая в гущу врагов летающих вестниц смерти. Полторы тысячи детей боярских, у каждого в колчане по сотне стрел, каждый эти колчаны уже три раза успел поменять или наполнить у холопов на телегах… Не меньше четверти миллиона стрел успело за утро обрушиться на польскую конницу и прикрывающую лагерь пехоту.
Схизматиков перед гуляй-городом было, конечно же, намного меньше, нежели собрал Сигизмунд для наступления на Остров, от силы тысяч десять. И хотя из десяти стрел цель находила только одна, хотя от смертельных попаданий полегло всего несколько сотен скакунов – но больше чем у половины находящихся под седлом польских коней уже сидело в теле хотя бы по одной стреле. У кого в крупе, у кого в шее, у кого в плече. Стальные наконечники причиняли боль скакунам, напоминая о себе при каждом шаге, заставляя несчастных животных сбавлять шаг, не слушаться шпор и поводьев.
Схизматикам на такой напор ответить было нечем: лук никогда не входил в состав рыцарского вооружения. Подводить же лучников из лагеря – значило отдать их на расстрел более умелыми русскими стрелками; значило прикрывать их своими телами, продолжая стоять под ливнем остро отточенных граненых наконечников. Поляки предпочли снова отступить – и опять дети боярские потянулись вслед за ними, продолжая донимать стрелами.[8]
