Андрей выдернул из чернильницы перо и аккуратно провел от Каспийского моря вверх и вправо пологую дугу, позади черных камней завернув ее вверх.
– Что это? – не понял Иоанн.
– Река такая там течет, длинная и полноводная. Называется: У-рал… – Он макнул перо и, чуть высунув от старательности язык, надписал эту линию.
– А почему купцы ее не указали?
– Степь там, государь. Южнее и вовсе пустыня. Кто же через нее в Бухару пешим пойдет? Плывут по Волге и через море, а там, от берега, вдоль гор по Великому шелковому пути в цивилизованные страны и едут. Поэтому Урал никто не пересекает, и по нему не плывет… Я так думаю.
– Но ты откуда о сей тайне ведаешь?
– Да так, – пожал плечами Зверев. – Случайно услышал.
– Зело странен ты, княже, – опасливо перекрестился правитель. – Умен на диво, храбр и честен. Род твой на пять колен в родословных вписан. Но все же есть в тебе нечто… Нечеловеческое.
– Ерунда, – небрежно отмахнулся Андрей. – Болел в детстве много, со скуки книжки читал, карты, справочники по географии… То есть, авторов античных. Плутарха, Платона, Аристотеля. Ну, и про путешествия тоже. Вот кое-что и запомнилось. Ты сюда посмотри, Иоанн. Вот это княжество ты от деда и отца на поруки принял. А вот таким оно сейчас стало. Почитай, в десять раз размерами выросло. Кто же, ответь, кровь свою проливал, чтобы этого добиться? Кто из седла не вылезал, кто сабли свои в сечах иступил? Мы, служилый люд, бояре русские. Что же ты ныне от нас отрекаешься, чем ты недоволен?
– Я верил вам, Андрей Васильевич! Верил, поместья и чины дарил, серебра из казны не жалел. Все давал: живите без кручины, служите верно, об Отчизне и деле заботьтесь. Что же увидел я, князь? Вотчины новые и поместья разобрав, разбежались слуги мои. Про дела государевы позабыли, на смотры не являетесь. Только и мыслей, что себе построить, что прикупить, чем еще обогатиться. Во что одеться, как богатство напоказ выставить, – царский перст обвиняюще уперся в шитую золотом и украшенную самоцветами ферязь Андрея. – Люди ваши ратные не рубежи оберегают, в охотах и пирах вас веселят. Князья, что шляхта безбожная, друг другу обиды чинят, смердов у соседей угоняют, в тяжбах погрязли. Рази сего от вас долг боярский требует? Где честь ваша, где ваш долг служения земле отчей, земле православной?!
– Человек слаб, государь, – усмехнулся Зверев. – Сегодня воевал, так завтра ему и расслабиться не грех.
– Коли Господь тебя русским боярином создал, не вправе ты о долге своем забывать! – отрезал Иоанн. – Долг человека русского – служение! Служение Богу и Родине своей! Князья же наши, что собаки никчемные. То в верности клянутся, то детей боярских от них не дозваться. Шведы три года тому на Орешек напали – хоть кого из ополчения созвать удалось? Спасибо, купцы новгородские за торговлю свою испугались, побили всех судовой ратью, да селения чужие пограбили для острастки. Где в тот год бояре твои сидели?! За посевную испугались? Не будет впредь такого! За то тебе головою своей ручаюсь! Не должно судьбам государства нашего от прихотей княжеских зависеть! Люд служилый лишь меня, помазанника Божьего, должен слышать, по моему призыву приходить, от меня и от Господа милостей ждать.
«Оп-паньки! – внезапно осенило Андрея. – А ведь указ про отмену кормлений – он ведь с изрядным двойным дном!»
Подачка царя, изволившего пообещать боярским детям поместья из казны, теперь выглядела совсем иначе. Если он давал землю – он и на службу призывал. Без всяких промежуточных звеньев. Сегодня князь Сакульский, приходя в ополчение, приводил с собой полсотни холопов. Если реформа завершится успехом – царь сможет призывать холопов помимо его воли. И кем тогда останется князь Андрей Васильевич Сакульский? А никем, одним пустым титулом. Второй, по логике, шаг – это забрать у Сакульского землю и отдать тем самым холопам, чтобы кормились. Вот и все. Государству хорошо: оно получит надежную призывную армию, собираемую по первому приказу. Только вот князья после такой реформы все по миру пойдут.
Ладно Андрей – его поместье небольшое, детей боярских он на землю не посадил, в любой момент может от службы отказаться и тягло по общему обычаю платить. Но ведь есть еще князья Стародубовы, Шуйские, Вельские, Мстиславские, Воротынские, Одоевские. У каждого – огромные поместья, многие сотни детей боярских, тысячи холопов. Они приводили по призыву целые армии и теми же армиями могли отстоять свои владения. Разве все они от своей силы, власти, богатства так просто откажутся? Ни за что!
– Тебя убьют, государь, – покачав головой, предсказал Андрей. – Даже мне не спасти тебя от такого числа врагов.
– Не смогут, княже, теперь уже не смогут, – змеиной бесчувственной улыбкой растянулись губы Иоанна. – Помнишь, ты перед походом на Казань присоветовал мне полки стрелецкие из простого люда составить? Сам их опосля огненному бою учил, помнишь? Таковых у меня ныне в разных крепостях и на порубежье не меньше ста пятидесяти сотен службу несут. А вот этих бояр ты видишь? – Иоанн за руку подтянул Андрея к окну, указал вниз, на опоясанных саблями монахов: – Они служение приняли. Они от мира и суеты отреклись. На них отныне земля русская держаться будет! Не нужна мне гниль княжеская, в грехе и корысти погрязшая, чревоугодием и блудом живущая, самовольная и презренная. На кость черную, из самой земли на свет вышедшую, я отныне обопрусь. На бояр малоземельных, на стрельцов, на смердов и ремесленников, на Церковь святую и слово Господне. На тех, кто служить вере и государю готов, не о корысти думая, а лишь о долге своем. Кто сам плоть от плоти земли русской и без нее себя живым не ощущает.
– На меня посмотри, царь Иоанн, – начал злиться Андрей. – Я, князь Сакульский, древностью рода тебе не уступающий, землями на Сакульском погосте, у Великих Лук и на Свияге владеющий, пришел к тебе, чтобы завоевать для тебя земли Ливонского ордена, чтобы сделать сильнее тебя и мою Россию. Ты отказываешься от моей службы?
– Что мне за прок от твоей службы, княже? Где ты был целых четыре года, князь? Ты обиду на меня затаил и посему решил от всей Руси отвернуться, саблю в ножнах сгноить. Так ты Отчизну любишь свою, так для нее стараешься? Есть ли вера тебе после поступка такого, Андрей Васильевич?
– Смотри, государь, – покачал головой Зверев. – Как бы не пробросаться слугами-то. Придет час, когда каждый меч и каждый лук у тебя на счету будет. Не пожалеть бы тебе тогда о боярах, что службу знают с пеленок, но и об очаге родном забывать не хотят.
– Мое сердце открыто каждому, кто желает принести добро нашей священной земле, Андрей Васильевич, – понизил тон Иоанн. – Но нельзя опираться на рыхлое и своевольное. Опора трона должна быть твердой и надежной, как скальный камень.
– Что-то я открытости не заметил, – скривился Зверев. – Стража у дома, стража у ворот, стража за воротами. Никого незваного не пропустят. Даже князь только через челобитные, поклоны и подношения писцам к тебе войти может. И как же до тебя добраться тому, кто это самое добро пожелает сотворить?
Иоанн подумал, убрал с сундука карту, чернильницу поставил на пюпитр, поднял крышку, извлек из темноты лист тонкой мелованной бумаги, набросал несколько слов, протянул гостю:
– Я бы хотел видеть тебя среди ближнего круга, Андрей Васильевич. Среди тех, на кого можно опираться. Своевольные слуги хороши там, где большой беды не случится, коли боярин вдруг пропадет, дела бросив. Служба же любит исполнительных.
– Ты говоришь с князем, государь. Каждая из моих вольностей заслужена предками и останется детям. Я не стану дарить их никому. Быть другом, воином, союзником – готов. Рабом – никогда.
– Мое терпение велико, Андрей Васильевич. Но гнев может быть страшен.
– Служилым людям бояться не пристало, государь. Благодарю, что уделил мне столько времени. – Зверев поднял с сундука свою шубу.
– Постой… – Иоанн наконец-то затворил окно. – Так что скажешь, дерзкий князь, нужен указ об отмене кормлений?
– Указ, который оградит поместный люд от воеводского своеволия и жадности, подарит им право самим решать свою судьбу? – Зверев вздохнул. – Нужен, государь. Давно пора. Россия из людей состоит. Коли каждому на месте чуть лучше заживется, так и всей стране легче.
– Быть по сему. Разогнал ты сомнения мои. Сегодня же велю уложение переписать и по уездам
