Все наши дни начинались по одному и тому же сценарию. В половине седьмого раздавался стук в стену — это Толян ботинком давал знать, что мне пора подниматься и ставить на плиту чайник Без четверти семь со страшным грохотом из его квартиры вырывалась скулящая от нетерпения Грета и увлекала своего хозяина во двор. Иногда я видела их из окна — Грета носилась кругами, а Толян, больше обычного похожий на сутулого тощего попугая, сидел, нахохлившись, на железной ограде детской площадки. В семь пятнадцать, довольные тем, что доставили мне радость своим посещением, мои друзья уже звонили в дверь.
До восьми часов я поила их чаем и кормила бутербродами, в восемь Толян вскакивал и с криком «Опаздываю!», дожевывая на ходу, убегал на службу. Служил он в Безречной, и ему еще предстояло добираться туда десять километров на попутках. Юрке добираться до своего штаба было легче, поэтому он еще какое-то время покачивался на табуретке, досматривая последний сон. При этом ни мне, ни им даже не приходило в голову, что такая традиция может нанести серьезный урон моей репутации (о своей собственной мои друзья давно уже не заботились).
Прапорщица Балабанова из квартиры слева уверяла знакомых, что неоднократно видела Толяна, выходящего утром из моей квартиры. Сплетница Нюрка Крышалович из квартиры сверху с пеной у рта доказывала, что это был не Толян, а ротный из саперного батальона, и что она лично видела, как он поутру курил на моем балконе. К моему полному удовлетворению они поссорились, хотя обе были правы.
Через неделю нашего идиллического соседства Толик с Юркой вызвались в знак признательности получить и доставить мне на дом продуктовый паек моего мужа. Глупо было отказываться от подобной любезности, и я неосмотрительно согласилась. Они притащили мне не только мой, но и два своих пайка. Гора продуктов заняла весь стол и две табуретки.
— Ой, ребята, да что вы, это-то зачем? — расчувствовалась я.
— Да ладно тебе, — снисходительно утешил меня Толян, — нам-то ни к чему, мы все равно все это только перепортим. А ты, может, сваришь чего….
— А мы уж как-нибудь бульонными кубиками, — поддакнул Юрка.
И опять я не учуяла подвоха. Они явно били на сострадание и не ошиблись. В припадке материнской жалости я в тот же день сварила им борщ, чего давно уже не делала даже для собственного мужа. И тем самым подписала себе приговор.
С этого дня они взяли себе за правило все добытые продукты тащить ко мне. Сначала с благодарностью съедали то, что я им готовила, потом, уверившись в моей безотказности, начали намекать, что неплохо бы мне к вечеру сбацать… Разброс их кулинарных пристрастий оказался широчайшим, и я сбивалась с ног, чтобы не ударить в грязь лицом. Как говорится, «назвался груздем…»
Мое терпение лопнуло в тот вечер, когда, уничтожив полторы сотни пельменей, на которые я затратила несколько часов своей жизни, Толян умиротворенно расползся локтями по столу и мечтательно вздохнул:
— Эх, блинков бы завтра… По случаю выходного.
И искоса бросил на меня быстрый взгляд, проверяя реакцию.
— Во! Точно! — воодушевился Юрка. — А мне как раз селедки обещали…
Это было уже слишком. Во-первых, суббота была у меня рабочим днем, а во-вторых, я рассчитывала заняться генеральной уборкой квартиры.
— Толик, — проникновенно отозвалась я на его наглые притязания, — может, тебе еще и за пивком в Безречную сбегать? Ты скажи — я мигом.
Добрый наивный Юрка не заметил чудовищной иронии, которую я попыталась вложить в свои слова, и инициативу охотно поддержал.
— А и правда, Лен… Я слыхал, в военторг китайское пиво завезли. Вот если бы ты подсуетилась…
Если бы Юрка не был Юркой, он, не сходя с места, превратился бы в кучку пепла под моим взглядом. Толян тем временем, поняв, что ляпнул лишнее, пошел на попятную:
— Ну, я хотел сказать… То есть, если тебе некогда, мы и сами можем. У меня еще какие-то продукты остались. Ты нам только напиши, как их делать…
Он явно вновь пытался вызвать сострадание, но на этот раз безуспешно. Не без злорадства я отыскала чистый лист бумаги, подробно изложила на нем рецепт и очередность действий и вручила Толяну. Они с Юркой по очереди прочитали мою инструкцию, не пропуская ни слова, заглянули даже зачем-то на обратную сторону листа и хором заявили:
— И только-то?!!!!
После этого они одолжили мою сковородку, выпросили еще кусок колбасы, чтобы веселее было работать, и отправились к себе.
Не было их очень долго, и я даже начала беспокоиться.
Несколько раз я выходила на лестничную клетку понюхать, не пахнет ли паленым. Паленым не пахло, впрочем, как и блинами.
Воровато оглянувшись по сторонам, я даже, вопреки своим правилам, прижалась ухом к их замочной скважине, пытаясь уловить отголоски хоть какой-нибудь деятельности. Но в квартире Толяна стояла мертвая тишина. Зато в этот момент раздался страшный звон в моей. Подозревая самое худшее — крушение полки в шкафу, где у меня хранились добытые с невероятным трудом две бутылки шампанского, я кинулась в свою кухню и обомлела. Шампанское было цело, а звон происходил от разбитого вдребезги оконного стекла. Часть осколков оставалась в раме, остальные ровным слоем покрывали пол. В том, что окно было разбито кем-то сознательно, сомнений не оставалось: там же, на полулежало орудие злодеяния — увесистый обломок кирпича. Конечно, высунувшись в окно, я никого во дворе не обнаружила. Как-никак дело шло к полуночи, да и вряд ли неизвестный вредитель стал бы дожидаться, пока я выгляну с ним познакомиться. Мысленно я составила список подозреваемых, в который вошел малолетний, но перспективный бандит — сын военторговской сторожихи, мой водитель Витя Рогулькин, с которым как раз накануне мы крупно поругались по принципиальному вопросу, и грузчик Андрей Семенович, которому я в тот день отказалась выдать зарплату, так как он был пьян настолько, что не мог воспроизвести в ведомости свою подпись.
Продолжая кипеть от негодования, я кое-как смела осколки в кучу, еле-еле успев до очередного отключения света. А спустя еще четверть часа в мою дверь постучали.
На пороге стояли Толян и Юрка. Их волосы были слегка присыпаны мукой, лица выражали невиданную покорность судьбе. У Хорошевского была обожжена щека, у его приятеля — палец. Юрка держал в руке свечу, Толян держал подмышкой блин.
— Ну как? — спросила я, чтобы вызывать у них хоть какие-то человеческие эмоции. — Получилось?
— Вот, — отрешенным голосом сказал Толян и, не дрогнув лицом, протянул мне свой продукт.
Блин был огромный, твердый как фанера, квадратный и почему-то синий. Я не рискнула взять его в руки.
— Мы, наверное, что-то не так делали? — Хорошевский с доверчивой надеждой заглянул мне в глаза. — Они какие-то твердые получились…
— Очень твердые, — подтвердил Толян и в доказательство попытался сложить блин пополам. Блин скрипел и лишь слегка гнулся.
— Они? — удивилась я, разглядывая диковинное кулинарное творение. — А у вас их что, много?
— Было пять штук, не считая пригоревшего, — пояснил Юрка, — но четыре штуки мы съели.
— Подгоревший тоже съели, — добавил Толян, — они, пока теплые, были ничего.
— А этим хотели тебя угостить, но вот… видишь… — вконец расстроился Юрка.
— Может, если его в горячей воде подержать, то можно разгрызть? — предположил Толян и поверх моей головы выразительно посмотрел в сторону кухни.
— Ну ладно, заходите, — вздохнула я. — Разберемся.
Мои друзья моментально оживились и резво протопали прямиком в кухню, по пути больно задев меня своим блином.
— Ребята, а почему он у вас квадратный?
— Меня больше интересует, почему он синий, — ответил Толян, разглядывая блин, словно там мог
