на полке в доме Элиссы, и она сказала, что их подарила ей ее мать.
— Ее мать!
— Да. Она сказала, что ее мать, узнав, что скоро умрет, приготовила для нее целый набор подарков, чтобы она открывала их по одному каждый год. Эти три коробочки еще оставались у Элиссы.
— И она отдала их тебе?
Сара кивнула.
— Она знала, Дэмьен, Она знала, что больше не откроет ни одну коробочку. Вот почему она отдала их мне.
— Она знала, что ты ее мать!
— Да, похоже на то.
— Какая прекрасная история! И как же ты можешь сомневаться, останешься ли ты здесь?
— Элисса ведь не отождествила меня с той женщиной, которая вырастила ее. В конце концов, ты можешь встретить другую женщину…
— Это смешно.
— Вовсе нет. Я просто смотрю на вещи реалистично. Неизвестно, смогу ли я остаться здесь навсегда.
Они замолчали. Потом Дэмьен поцеловал ее в щеку.
— Дорогая, мы найдем выход.
— Надеюсь. И еще я надеюсь, что когда-нибудь, когда я состарюсь, я включу эти три коробочки в набор подарков, который оставлю Элиссе.
— Конечно, — отозвался уверенно Дэмьен. — А как же иначе Элисса смогла бы передать их тебе? Пока же я спрячу их у себя в сейфе.
— Это хорошая мысль. — Сара дала ребенку другую грудь. — Дэмьен, я хотела спросить тебя… Ты закончил воспоминания о Винси, пока меня здесь не было?
— Да, закончил.
— Ты рассказал все?
— Да, — сказал Дэмьен с облегчением.
— Ты готов отпустить его?
Дэмьен с обожанием посмотрел на жену и дочь.
— Я отпустил его, пока тебя не было. Любовь к тебе и ребенку не оставила в моем сердце места для чего-либо другого.
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Но расскажи мне… расскажи, как это было.
— Однажды вечером я пошел на могилу Винси и положил цветы. И в этот момент мое бремя спало с меня.
— Дэмьен! — воскликнула Сара, — ведь я сделала то же самое. Родители устроили поминальную службу по брату, а потом я поехала к нему на могилу и положила цветы. Мне кажется, я заключила с ним мир в этот момент.
— Интересно, не в один ли и тот же день мы ходили на могилы?
— Уверена, что в один и тот же. Служба была третьего июня, и я поехала на кладбище во второй половине дня.
— Боже мой, я ходил в это же время!
Они долго смотрели друг на друга, чувствуя такую близость, которой не знали раньше. Потом Дэмьен спросил:
— А что твои родители? Тебе было тяжело их увидеть?
— Я была рада побывать дома. Замкнулся какой-то круг. Покидая их, я обрела покой. Я оставила им письмо — им и своей подруге Бренде.
— А что в письме?
— Правда.
— Им трудно будет поверить…
— Не думаю. Видишь ли, в одном из музеев я нашла шесть картин Винси.
— Неужели?
— Да. Это в Новом Орлеане. И в письме я прошу родителей поехать туда, посмотреть на реставрированные мной полотна и убедиться, что я действительно жила в прошлом.
— Ты думаешь, это убедит их.
— Надеюсь. Картины попали в музей в 1920 году, и мое имя стоит в регистрационной книге, как имя того, кто отреставрировал их в 1870 году.
Дэмьен присвистнул.
— Прекрасное доказательство! И я очень рад, что картины Винси и твой труд сохранены для потомства.
— А как же мемуары? Их тоже нужно отдать людям. — И Сара добавила пылко: — Теперь я могу их прочесть?
— Ты же уже читала их.
— Мне бы хотелось перечитать их.
— Хорошо.
— А ты собираешься их опубликовать?
— Собираюсь, — ответил он, помолчав. — Вот поеду в Новый Орлеан по делам и попробую найти издателя.
— Поищи некоего м-ра Генри Кларка. Он их издаст.
— Да, ты мне говорила.
— Но спешить ни к чему. Они будут изданы не раньше 1876 года.
— Тогда давай не будем торопить ход событий, а?
Услыхав это, Сара засияла от счастья.
— Дэмьен, ты действительно отпустил Винси! Ты говоришь о нем без всякой боли.
— Благодаря тебе, дорогая, — прошептал он.
Через две недели Сара совершенно оправилась. Элисса росла не по дням, а по часам, и молодая женщина проводила время, либо нянча ребенка, либо с Дэмьеном, либо перечитывая мемуары. И опять она чувствовала себя в доме, как в клетке. Побывав в настоящем, она убедилась, что Элисса укоренена в XIX веке. Но себя она ощущала в этом веке посторонней.
Когда Сара окрепла, Дэмьен поместил ее и ребенка в бывшей комнате Олимпии. Швейную комнату превратили в детскую. Дэмьен запретил ей выполнять физическую работу, и с большим удовольствием она занялась устройством и украшением комнат.
Огорчало Сару и то, что Дэмьен не изменил своего решения не пускать тетку на порог. Конечно, им теперь нужно больше места, но все же Сару мучило отчуждение между Дэмьеном и Олимпией, особенно если учесть, что она была причиной этого отчуждения.
Однажды, когда они лежали в постели, положив спящую Элиссу между собой, Сара заговорила об этом.
— Дэмьен, а твоя тетка…
— Да?
— Ты не позволишь ей хотя бы приехать повидать ребенка?
— Разве ты не сказала, что тетя Олимпия не записала в свою Библию ни наш брак, ни рождение Элиссы?
— Ну и что же, — тихо сказала она.
— Я подумаю, — ответил он и, отвернувшись, погрузился в чтение альманаха.
И Сара пала духом, поняв, что восстановить отношения между теткой и племянником невозможно.
Но она была приятна удивлена, когда через несколько дней Дэмьен поехал в город и привез с собой тетку. Визит был официальный и короткий, они встретились в нижней гостиной. Олимпия холодно поздоровалась с Сарой, но ребенок ее очаровал. Она даже подарила Элиссе серебряную погремушку. Сара
