— В доме миссии, напротив острова Санта Изабелла. Через две недели… Я должна встретиться там с одним человеком… Если сможете, постарайтесь быть там…
Еще один поцелуй, и офицер вышел.
Я едва успел спрятаться за выступом стены. Что это еще за Потемкин? Преступник?…
Хиггинс исчез в темноте. Я заглянул в щель. Графиня сидела неподвижно, глядя прямо перед собой и прижав сжатые в кулак руки к груди.
Лицо ее было просто страшным. Куда только исчезла красота? Ненависть и жажда мести исказили его, придав воистину дьявольское выражение.
Я быстро вошел в комнату.
— Добрый вечер, дорогая графиня, — прошептал я. Не знаю, какое у меня было при этом лицо, но эта ведьма отшатнулась с широко раскрытыми от страха глазами.
Одним движением руки я схватил ее за горло, за ее красивое, гладкое, белое, как молоко, горло.
— Если попробуете крикнуть, я вас задушу. Она и пикнуть не посмела.
Я вытащил свой револьвер и прижал ствол к ее лбу.
— Я буду считать до трех… — очень спокойно проговорил я. — Если к этому времени путевой журнал и карта не будут у меня в руках, я раскрою вам череп — и да поможет мне Бог. Раз…
В моем голосе не было угрозы. Я говорил тихо, четко произнося слова, почти шепотом — и все же лицо ее посерело от ужаса.
— Два…
На счете «три» я спокойно и без колебаний нажму на спусковой крючок, в этом я не сомневался. Она, видимо, тоже…
— Я отдам их… — прошептала она. — Они там… в ящике стола…
— Говорите правду, потому что если ящик окажется пустым, ни вопросов, ни счета больше не будет…
— Вот они… дьявол… — прошипела она, вытаскивая бумаги из выреза платья.
— А теперь повернитесь лицом к стене и считайте до пятидесяти… Если вы сдвинетесь с места раньше…
Она отвернулась. Быстро, почти с радостью. Видно, успела уже что-то придумать.
Однако в тот момент, когда она повернулась ко мне спиной, я так ударил ее по голове стволом револьвера, что она без чувств упала на пол.
Вы не верите своим ушам?
Да, я ударил женщину. Первый раз в жизни. Но эта женщина не принадлежала к слабому полу. Она была страшнее и опаснее сотни мужчин, малейшее снисхождение к ней могло обернуться гибелью многих людей и бесчестием для старого, заслуженного генерала.
Я быстро выскользнул наружу…
— Тс-с-с…
Рядом со мной стоял Альфонс.
— Надо спешить, — сказал я, — эта женщина рассказала обо всем офицеру… Скоро в лагерь прибудет губернатор… и тогда нам конец!
— Бумаги?
— У меня.
К нам приблизилась плотная, приземистая тень.
— Выше голову… все в порядке, — прошептала тень, тяжело дыша, словно после долгого бега. — Идите оба со мною.
— Нас будет трое…
— Кто третий?
— Маэеа… — прошептал голос рядом с нами.
— Гм… Ну, ладно… не беда, идите за мной, — пропыхтел Хопкинс. — Выиграть время мы можем только одним способом.
Мы последовали за ним, и вскоре между стволами деревьев показался берег.
— Осторожно…
Ярко светила луна. Скрывшись в тени, мы наблюдали, как к берегу подходит моторная лодка, пенистый след за кормой тянулся до самого корабля.
Высокая фигура губернатора выделялась среди сидевших в лодке. С ним было два офицера. Едва лодка успела причалить, как губернатор спрыгнул на берег. Вид у него был мрачный. Он быстро зашагал в сторону лагеря, за ним офицеры и последним механик.
— Вперед!
В следующую секунду Чурбан был уже в лодке. Прыжок… Пока мы уселись, лодка уже покачивалась на волнах, зарокотал мотор, и лодка на полной скорости скользнула в полосу тени у берега…
— Сейчас они начнут выяснять, кем же был семьдесят седьмой… — сказал Хопкинс. — Примерно через полчаса за нами вышлют погоню вдоль берега и в сторону джунглей, где они нас и схватили бы, не будь мы поумнее. А так они нападут на наш след только после того, как губернатор решит возвращаться на корабль. А это будет около полуночи…
— Как с бензином? — спросил Альфонс.
— Будет. Если доберемся до той группы хлебных деревьев у изгиба берега, заправимся… Не беда, ребята, все будет в порядке. Мы еще, когда все окончится, великолепную выпивку закатим…
— Если в погоню за нами пошлют канонерку, нам не уйти, — сказал Мазеа.
— Будем надеяться, что до полуночи моторки не хватятся. Мазеа внешне здорово изменился. Он отпустил красивую круглую бородку, подбритую сверху двумя характерными ровными дугами. Впрочем, его небольшое суровое лицо стало от этого еще угрюмее и кислее.
Довольно долго все было спокойно, но потом с канонерской лодки, едва видной вдали, взлетела вверх ракета.
— Гоп-ля! — воскликнул Хопкинс — Наконец-то до их тупых голов дошло, что случилось.
Он до предела увеличил скорость. Луна зашла, пальмы на берегу скрылись в густой темноте.
Зловонные, соленоватые испарения поднимались туманом и оседали у нас на коже. Стояла удушливая африканская ночь. Мы устало скорчились в маленькой моторной лодке, а далеко-далеко от нас прожекторы канонерки прочесывали море в поисках беглецов.
Показался поворот берега. Мотор начал уже работать с перебоями… Бензин был на исходе.
— Внимание!.. — сказал Чурбан. — Будем заправляться!.. Лодка с выключенным мотором по инерции скользнула к берегу и ткнулась носом в песок.
Первым выпрыгнул на поросший хлебными деревьями берег Альфонс — и громко вскрикнул. Да у меня и самого, когда я встал рядом с ним, перехватило дыхание.
На тропинке стоял танк.
— Я же сказал, что, если бензин кончится, то здесь мы заправимся.
— Но откуда он тут взялся… этот танк?
— Ну, я украл, а что? Давайте, залазьте вовнутрь — вы что ж думали: мы бензин будем перекачивать, что ли?
С чувством глубокой признательности мы вслед за Хопкинсом поднялись в танк.
Легкий танк отлично прокладывал себе дорогу по узкой тропе в джунглях.
— А теперь рассказывай, как все было, — обратился ко мне Альфонс.
Я рассказал все, что услышал из разговора графини с морским офицером.
— Этот Хиггинс и сам замешан, — сказал я. — Что-то с ним не чисто. Упоминали они и еще одного, который тоже преступник, но похоже, что уже умер.
— Как его зовут?
— Помедлин… или, может, Роведрин… — я никак не мог вспомнить эту фамилию. — Они говорили, что он виноват больше всех, но сделать с ним уже ничего нельзя.
— Черт бы побрал твою дырявую башку! — выругался Альфонс. Хотя, по справедливости, сказать, что у меня дырявая башка, никак нельзя.
Вскоре — несмотря на все волнения и опасность погони — я уснул, и, как потом выяснилось, и все
