Паренек поспешно пристроился рядом и молча шел, куда вел его Ржавый. Он и сам не мог объяснить, отчего он испытывал такой безмятежный покой рядом с этим весельчаком-бродягой с ребяческим лицом, усыпанным веснушками.
— Ну, так чего тебе все-таки надо? — ободряюще спросил Ржавый. — Я тебе охотно помогу, если это в моих силах. Или ты не меня здесь поджидал?
— Вас… Просто не хотел рассказывать в присутствии остальных. Но вам, господин Ржавый, я выложу все как на духу.
— Что же, давай выкладывай. Сигаретку?
— Благодарю. — Молодой человек закурил. — Итак, если не возражаете, я расскажу вам, господин Ржавый, свою историю от начала до конца.
Они двинулись вдоль улицы.
— Брось ты эти церемонии. Будь проще! Обращайся ко мне на «ты» и зови попросту — Ржавый.
— Благодарю за доверие. Видишь ли Ржавый… — робко проговорил молодой человек, — по-моему, на тебя можно положиться. Открою тебе все без утайки. Пропавший человек, которого я разыскиваю, — мой брат. Еще два года назад он служил капитаном при генеральном штабе британской армии. Причем не просто служил… Долгое время он трудился над неким очень важным изобретением. Если не ошибаюсь, суть его заключалась в радиопередатчике, с помощью которого можно на большом расстоянии взрывать подводные мины. Брат никому не рассказывал о своем изобретении; осведомлен был лишь его ассистент и, к сожалению, одна женщина, которую брат мой любил и которой слепо доверял. Это и погубило его. Когда брат завершил работу и собирался доложить начальству, что опытный образец аппарата может быть представлен для демонстрации, выяснилось, что его коллега сделал заявку на аналогичное изобретение. Имени этого офицера я не знаю: когда дело касается военной техники, все, вплоть до незначительных подробностей, становится тайной. Брат решил представить комиссии чертежи, что бы доказать свой приоритет, однако комплект оказался неполным: наиболее важные листы были похищены, да и остальные наверняка скопированы и также переданы лжеизобретателю. Том — брата моего зовут Томас Ливен — сразу же догадался, что преступление совершила его невеста. Лишь у этой девушки, Элен Олдингтон, был свой ключ от квартиры брата, и порой она часами бывала там в его отсутствие. Томас тотчас же поспешил к ней, и, судя по всему, между ними разыгралась бурная сцена — брат требовал вернуть похищенные чертежи. Привратник видел, как Томас выбежал из дома — возбужденный, без шляпы…
Через полчаса, когда кто-то из прислуги заглянул в квартиру Элен Олдингтон, хозяйка была мертва: заколота ножом для разрезания бумаги. На письменном столе лежал пистолет моего брата, здесь же, в комнате, обнаружили и его шляпу. Поскольку было известно, в каком состоянии он явился для решительного объяснения со своей невестой, к тому же прислуга слышала, громкую перебранку, вина Томаса не вызывала сомнения. Арест не заставил бы себя ждать, если бы Томас пошел к себе домой. Но он, в полнейшем отчаянии, бросился к своему другу капитану Финли. Вечерние газеты уже сообщили об убийстве. Слава богу, капитан не поверил, что Томас способен на такое преступление, и помог ему пробраться под чужим именем на военный самолет, направляющийся в Грецию. Военный трибунал заочно осудил брата; он был лишен воинского звания, изгнан из рядов армии и приговорен к смертной казни… Последнее письмо от него мы получили более полутора лет назад. Отсюда, из Пирея, он сообщил, что, по всей вероятности, вступит в Иностранный легион. Наша несчастная мать не вынесла такого удара, и я остался сиротой. Поступил на службу в пароходное агентство…
— Я же говорил, что ты не похож на слесаря, — негромко вставил Ржавый.
— Месяца два назад меня неожиданно пригласил к себе весьма высокопоставленный джентльмен — контр-адмирал в отставке и, насколько мне известно, директор крупнейшего военного завода Британии. Он спрашивал, не сохранились ли у нас какие-либо чертежи брата. Я ответил, что среди бумаг Томаса чертежей мы не обнаружили — он либо уничтожил их, либо взял с собой. Дальше, со слов контр-адмирала, выяснилось, что изобретение, аналогичное тому, на какое делал заявку мой брат, оказалось неудачным. Изобретатель — человек в высшей степени порядочный и несправедливо заподозренный Томасом в бесчестном похищении его идеи, — видимо, где-то допустил ошибку в своих расчетах, и все попытки усовершенствовать модель оказались неудачными. А между тем изобретение это, заметил контр-адмирал, сулит переворот в военной технике, и весьма вероятно, что замысел брата был верным. «Конечно, на совести Томаса Ливена тяжкие грехи: он обвинил в плагиате коллегу, который по чистой случайности натолкнулся на сходную идею, и лишил невесту жизни, однако это не исключает возможности нашего сотрудничества, — сказал контр-адмирал. — Похоже, Томас Ливен в своих исследованиях был на правильном пути, а в таком случае он мог бы нам помочь. Если он продал свое изобретение другой державе, то в наших интересах также приобрести у него чертежи. Если изобретение по-прежнему у него в руках, то для нас тем более важно завладеть им первыми. Преступления Томаса Ливена наше ведомство ни в коей мере не интересуют. А вот за его изобретение, если оно окажется результативным, я готов заплатить пятьдесят тысяч фунтов. По величине суммы можете судить, какое значение мы придаем работе вашего брата. Кроме того, даю честное слово и письменную гарантию, что судебное дело против Ливена будет приостановлено на время его пребывания в Англии в связи с работой над изобретением. Если результат исследований окажется успешным, мы приобретаем патент за пятьдесят тысяч фунтов; в случае неудачи Томас Ливен вновь сможет беспрепятственно отбыть за границу. Не стану у вас допытываться, — добавил контр-адмирал, — однако же допускаю возможность, что вам известно местопребывание брата. Мне кажется, предложенная нами баснословная сумма стоит того, что бы вы попытались его разыскать. Пожалуй, разумнее всего будет вам лично постараться уговорить его восстановить чертежи по памяти. В том случае, если он их действительно уничтожил… Знаю, что вы не располагаете средствами, поэтому ассигную вам пятьсот фунтов на дорогу к брату: если потребуется, поезжайте хоть в Южную Америку, хоть в Австралию».
Ржавый долго молчал, обдумывая услышанное.
— Чуть что хвататься за нож — этого я не одобряю, — произнес он наконец. — Отколошматил бы бабенку, и дело с концом. Ну да эти изобретатели все без царя в голове и воображают, будто другому до их идей ни в жизнь не додуматься… Выходит, ты получил для брата такую бумагу, которая разрешит ему свободный въезд и выезд из Англии, пока он работает над своим изобретением?
— Вот она, — сказал Малец, протягивая ему заветный документ.
— Гм… любопытно…
— Уважаемый Ржавый, на вас… то есть на тебя у меня вся надежда. Мне во что бы то ни стало надо отыскать брата. Подумать только: бедняга мыкается где-то на чужбине, а мог бы жить в довольстве и счастье, если бы продал Британии свое изобретение!
— С чего тебе вздумалось обратиться именно ко мне?
— Говорили, будто бы ты служил в Легионе.
— Я действительно служил в Легионе, приятель. Перед тобой одни из немногих счастливчиков, кому подфартило сделать оттуда ноги. Если твой братец завербовался в Легион, то ты можешь со спокойной совестью поворачивать обратно в Лондон. Из Легиона раньше чем через пять лет никому не вырваться — ни за деньги, ни хитростью, ни мольбами. А человек ведь не железный… Выдержать такой срок куда как нелегко!
— Мне бы хоть узнать… правда ли, что он в Легионе?
— Ну, что ж… Это я, может быть, и смогу разузнать. Пойдем-ка к Фараону, уж у него-то должны быть такие сведения.
Приятели отправились к упомянутому лицу. Неопрятный, лысый, с крючковатым носом человек никак не оправдывал своего прозвища. Фараон обитал в порту, в сколоченной из досок конуре, украшенной французским гербом и табличкой со следующей надписью:
Смысл надписи расшифровывался примерно так: дощатая будка есть не что иное, как французское бюро путешествий, где желающий может получить необходимую информацию. Обстановка «бюро» состояла из обитого кожей дивана и бутылки с выпивкой; внутри, кроме Фараона, возлежащего на диване, и несметных полчищ мух, не было ни души.
