По стенам карабкается виноградная лоза. Печные трубы пробиваются сквозь шифер крыши.
А голос в трубке зовет:
– Мисти?
Голос спрашивает:
– Доводилось вам запросить данные по медицинскому расследованию попытки самоубийства вашего мужа?
Детектив Стилтон спрашивает:
– Не знаете, откуда ваш муж мог раздобыть снотворное?
Просто на заметку, беда худфака в том, что там тебя могут обучить технике и приемам, но не могут дать тебе талант. Вдохновение не купишь. Осмысленного пути к прозрению не выстроишь. Не выведешь формулу. Маршрут дороги к просветлению.
– Кровь вашего мужа, – сообщает Стилтон. – Была наполнена фенобарбиталом соды.
И на месте не было улик о лекарстве, говорит он. Ни пузырька, ни воды. Никаких примет того, что у Питера когда-то был рецепт.
Не прекращая рисовать, Мисти спрашивает, что все это значит.
А Стилтон отзывается:
– Вам бы подумать, кто мог желать его смерти.
– Только я, – говорит Мисти. И тут же жалеет о сказанном.
Картина закончена, идеальна, прекрасна. Мисти не видела этого края никогда в жизни. Откуда он взялся – она понятия не имеет. И вот, плоской кистью номер 12, полной «черного слоновая кость» она вытирает все окрестности с глаз долой.
25 июля
ВСЕ ДОМА по Ирисовой и Магнолиевой улицам смотрятся так великолепно, когда видишь их впервые. Все они в три и четыре этажа, с белыми колоннами, все ведут счет годам с последнего бума в экономике, который был восемьдесят лет назад. Столетие назад. Дом за домом – пристроились среди ветвистых деревьев размером с зеленые грозовые тучи, среди зарослей дуба и ореха. Они обрамляют улицу Вязов, глядя друг на друга через укатанный газон. Когда видишь их впервые, они смотрятся так роскошно.
– Храмовые фасады, – сообщил Мисти Гэрроу Уилмот. Начиная примерно с 1798-го, американцы взялись строить нехитрые, но массивные фасады, в греческом ренессансе. К 1824-му году, сказал он, когда Уильям Стрикленд спроектировал Второй банк Соединенных Штатов в Филадельфии, пути назад не было. После – все здания, больше и маленькие, обязаны были иметь ряд рифленых колонн и фронтон угрожающих размеров в парадной части.
Люди называли их «односторонними домами», потому что все эти причудливые детали были сосредоточены у одного края. Остальная часть постройки была гладкой.
Так можно описать каждый дом на острове. Каждый фасад. Первое впечатление.
От здания Капитолия в Вашингтоне, округ Колумбия, до самого мелкого из коттеджей, – то, что архитекторы называют «греческий рак» – было везде.
– Для архитектуры, – сказал Гэрроу. – Это стало концом прогресса и началом повторной переработки.
Он встретил Мисти и Питера на автостанции в Лонг-Бич и повез их к парому.
Эти островные дома кажутся такими великолепными только пока не заметишь, что краска облупилась и усыпала землю у основания каждой колонны. Что кровельный фартук на крыше проржавел и свисает с краю гнутыми рыжими полосками. Что окна без стекол закрыты коричневыми кусками картона.
Три поколения плечом к плечу.
Ни одно вложение не останется твоим навечно. Это сказал ей Гэрроу Уилмот. Средства уже подходили к концу.
– Одно поколение создает капитал, – однажды поведал ей Гэрроу. – Следующее поколение бережет капитал. У третьего – он истощается. Люди вечно забывают, какой ценой семейству достается благосостояние.
Нацарапанные Питером слова – «…ваша кровь – наше золото…»
Просто на заметку: пока Мисти едет на встречу с детективом Стилтоном, все три часа езды до Питеровой камеры хранения, она собирает в целое все, что может припомнить о Гэрроу Уилмоте.
Впервые Мисти увидела остров Уэйтензи в первый визит с Питером, когда его отец катал их в древнем семейном «бьюике». Все машины на Уэйтензи были старые, начищенные и вощеные, но сиденья – заклеены кусками прозрачного пластыря, чтобы наружу не вылезала набивка. Обитая приборная доска растрескалась от избытка солнечного света. Хромированная филигрань и бампера – в пятнышках и бугорках ржавчины от соленого воздуха. Потускневшая краска под белым налетом окисла.
У Гэрроу были густые седые волосы, собранные надо лбом в корону. У него были голубые или серые глаза. Зубы – скорее желтые, чем белые. Выступающий острый нос и подбородок. В остальном он был худ и бледен. Гладок. У него пахло изо рта. Старый островной дом с персональным подгнившим интерьером.
– Этой машине десять лет, – сказал он. – Для автомобиля в прибрежной зоне это целая жизнь.
Он привез их к парому, и они ждали в доке, глядя поверх воды на темную зелень острова. Наши Питер и Мисти были на летних каникулах, искали работу, мечтали жить в городе, – в любом городе. Они поговаривали о том, чтобы все бросить и переехать в Нью-Йорк или Лос-Анджелес. В ожидании парома они обсуждали, что могли бы изучать живопись в Чикаго или в Сиэтле. Где-то, где каждый из них мог бы начать карьеру. Мисти помнится – ей пришлось трижды хлопнуть дверцей машины, прежде чем та осталась закрытой.
Это была та самая машина, в которой Питер пытался наложить на себя руки.
Та самая машина, в которой ты пытался наложить на себя руки. В которой ты принял свое снотворное.
Та самая машина, в которой едет она сейчас.
Сейчас на ее борту отпечатано – «Боннер и Миллз – КОГДА ВЫ ГОТОВЫ ПРЕКРАТИТЬ НАЧИНАТЬ ЗАНОВО».
Непонятному можно придать любой смысл.
На пароме в тот день Мисти сидела в машине, а Гэрроу и Питер стояли у перил.
Гэрроу склонился к Питеру и спросил:
– Ты уверен, что она – та самая?
Склонился к тебе. Отец и сын.
А Питер отозвался:
– Я видел ее картины. Точно, она.
Гэрроу поднял брови, его складочная мышца собрала кожу на лбу в длинные морщины, и он сказал:
– Тебе известно, что это значит.
А Питер улыбнулся, подняв, правда, только levator labii, мышцу недовольства, и ответил:
– Угу, само собой. Сраный я везунчик.
А его отец кивнул. Сказал:
– Это значит, мы наконец отстроим гостиницу.
Мамочка-хиппи говаривала Мисти, что Американская мечта – это такое богатство, которое дает возможность сбежать от окружающих. «Глянь на Говарда Хьюза в пентхаусе. На Уильяма Рэндольфа Хирста в Сан-Симеоне. Глянь на Бильтмор. На все пышные загородные дома, куда богатеи отправляются в изгнание. На эти самодельные Эдемы, где скрываются люди. Когда все рушится – а оно рушится всегда – мечтатель возвращается в мир».
– Поскреби любое благосостояние, – говаривала мамочка Мисти. – И обнаружишь кровь всего одно или два поколения назад.
Эти слова призваны были облегчить им жизнь в трейлере.
Эксплуатация детей в рудниках или на фабриках, говаривала она. Рабство. Наркоторговля. Складские махинации. Уничтожение природы вырубками, загрязнением, опустошительными сборами урожая. Монополии. Болезни. Войны. Каждое состояние рождается из чего-нибудь неприятного.
Невзирая на мамочку, Мисти считала, что все собственное будущее в ее руках.
