— Ты нужна мне, — пробормотал он, разрывая ей лиф в попытке стянуть его вниз.
— Бретт, — запротестовала она, продолжая прижиматься к нему.
— Боже, как ты мне нужна, — со стоном вырвалось у него, когда он расстегивал застежку бриджей. И так оно и было. Он нуждался в ней так же отчаянно, как умирающий от голода нуждается в пище.
— Оказывается, я никак не могу тобой насытиться, — пробормотал он, обвивая ее руками.
Позже их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах вызванное их любовью наслаждение. Она нежно коснулась его щеки. Бретт не шелохнулся, утопая в ее глазах, понимая ее, как никогда не понимал ни одной женщины. Она приподняла голову и нежно, любовно поцеловала его, потом улыбнулась и прижалась щекой к его плечу.
— Ты такая красивая, Сторм, — сказал он, поглаживая ее волосы.
— Ты тоже, — прошептала она, перебирая пальцами по его талии.
— Разве это не лучше, чем ссориться, chere?
— Ну не знаю, — улыбнулась она. — Бретт? Как твой отец?
Он замер.
— Никогда не упоминай при мне этого старого мерзавца, Сторм.
— Если не хочешь, чтобы обзывали тебя, — не обзывай других, — мягко упрекнула она.
Он перевернулся на бок, теперь уже совершенно серьезный, и пристально посмотрел на нее. Она вспыхнула.
— Кто тебе сказал? Тетя Елена? Она кивнула.
— Ну и стерва!
— Бретт! Ведь она твоя тетя.
— И совершеннейшая стерва, Сторм, уж я-то знаю. И ее дочка не лучше.
— Это твоя семья! — поразилась Сторм, усаживаясь в кровати.
— Я их не выбирал, да и какая они мне семья, — нахмурился Бретт.
— Что это значит? Он взглянул на нее:
— Моя мать была дешевой шлюхой. Не будь я похож на Монтсрро, не было бы никаких доказательств моего происхождения.
— Но ты выглядишь как Монтерро. Сходство просто поразительное.
Бретт пожал плечами:
— Нам не следовало приезжать. Проклятие! Понятия не имею, для чего мы приехали.
— Бретт, прошу тебя. Твой отец стар и болен, может быть даже при смерти…
— Ха! Этот тиран проживет еще по крайней мере три года, гарантирую. — Видя, что она не понимает, он добавил: — Чтобы выдать свою дочь замуж. Я его знаю. Он не такой больной, как ты думаешь.
— Ты ненавидишь его, — в ужасе прошептала она.
— Что тебе до этого, Сторм! Откуда вдруг у тебя другой интерес к своему мужу, кроме чувственного? Так вот, пусть это тебя не волнует! Оставь мои личные дела мне! — Он вскочил на ноги.
Сторм была потрясена и чувствовала себя оскорбленной. Бретт вышел из комнаты, на ходу застегивая бриджи. Она смахнула слезу. Вот тебе и любовь, подумала она.
Бретт вернулся и застыл на месте.
— Проклятие, — пробормотал он.
— Уходи, — предупредила Сторм, торопливо вытирая глаза. — Я говорю серьезно!
— Я не думал, что доведу тебя до слез, — виновато проговорил он, усаживаясь рядом и притягивая ее к себе. Сторм пыталась вырваться, но безуспешно. Постепенно она успокоилась, и он, продолжая обнимать ее, принялся целовать ее волосы. — Сторм, можешь мне поверить, этот старик — настоящий сукин сын! Я рос здесь, и со мной обращались хуже, чем со слугой. София и Елена ни на минуту не давали мне забыть, что я ублюдок. У старика никогда не находилось для меня доброго слова, никогда. Дядя Эммануэль был единственным, кто делал эту жизнь выносимой, но и то только едва. Тебе даже не понять, каково мне было.
Обвивая руками его шею, Сторм не сводила с него глаз.
— И ты был всего лишь маленький мальчик, — шептала она, пытаясь представить себе, каково быть семи-восьмилетним мальчиком, лишенным матери, внезапно ввергнутым в обитель Монтерро. — Маленький мальчик, которому не хватало любви.
— Я выжил, — ворчливо сказал Бретт, чувствуя себя неловко под ее взглядом.
Она накручивала на пальцы волосы у его виска.
— Бретт, твой отец любит тебя, я знаю. Бретт засмеялся:
— Ошибаешься. Если бы он любил меня, он появился бы в моей жизни до того, как мне исполнилось восемь лет, а все потому, что оба моих брата погибли. Я интересовал его лишь постольку, поскольку у него не оставалось наследника по мужской линии, точно так же как теперь он заинтересован во мне только потому, что умер Мануэль.
Сторм отказывалась этому поверить.
— Этого не может быть, Бретт, просто не может быть.
— Сторм, ему с самого начала было известно о моем существовании, потому что мать была его любовницей, и когда она забеременела, он поддерживал ее, пока она снова не смогла работать. Но он ни разу не приехал, чтобы повидать меня, ни разу. Я даже понятия не имел, кто мой отец, до того самого дня, когда мать так небрежно объявила мне, что отсылает меня к нему жить.
Сторм чувствовала, что сердце ее разрывается.
— О Бретт, как она могла отослать тебя? Должно быть, она сделала это из любви, зная, что с отцом тебе будет лучше, чем с ней.
Бретт рассмеялся:
— Я же тебе говорил, что отец заплатил ей за меня.
— Она еще жива? — вырвалось у Сторм. Бретт пожал плечами:
— Понятия не имею. Меня это нисколько не интересует. Она ахнула:
— Бретт, должен же ты хотя бы немного любить ее!
— Любить эту шлюху? Сторм, моя семья была совсем не похожа на твою. Тебе повезло. Моя мать родила меня, и дело с концом. Удивительно, что она просто не бросила меня где-нибудь на улице, — столько внимания она уделяла мне все эти восемь лет. Иногда она мимоходом гладила меня по голове. Обычно мне было ведено убираться из дома. Ей не хотелось, чтобы клиенты видели, какой у нее большой сын. Если мне случалось столкнуться с кем-нибудь из них, она говорила, что я ребенок кухарки. — Увидев, что по щекам Сторм текут слезы, Бретт умолк. — Нечего из-за меня плакать, — резко сказал он
Она обхватила его лицо ладонями:
— Наверное, я никогда не понимала, как мне повезло. Бретт, я хочу, чтобы ты познакомился с моей семьей. Ты их полюбишь.
Бретт ощущал жалость к себе — совершенно незнакомое ему чувство. Это она заставила его испытать подобное. И ее ладони на его лице были такие теплые и ободряющие… Его охватило острое желание отдаться этому чувству жалости к самому себе, спрятать лицо у нее на груди и позволить ей утешать себя, словно ребенка. Вместо этого он внезапно встал и улыбнулся.
— Я буду рад познакомиться с твоей семьей, — сказал он, меняя тему разговора. — Твоя мать похожа на тебя? Сторм улыбнулась:
— Нисколько. Она совсем маленькая, небольшого роста, изящная и темноволосая. Но она очень сильная. Папа готов из кожи вылезти, чтобы сделать то, что она попросит.
Бретт засмеялся. Сторм так оживилась, с таким энтузиазмом описывала свою семью, глаза ее были полны любви к своим близким. Невольно напрашивалось сравнение с его семьей, и он с трудом подавил это побуждение.
Но одну мысль он не смог подавить. Дон Фелипе скорее предпочел отдать наследство женщине, почти ребенку, чем оставить его ублюдку-сыну.
Глава 17
Какая красавица, подумал Бретт, не сводя с нее глаз. Потом улыбнулся:
— Здравствуй, Габриела.
Двенадцатилетняя девочка, покраснев, рассматривала его с застенчивым любопытством. У нее был
