объяснения. В это время проходила исповедь.
Затем вновь читали три кафизмы, канон Иисусу Христу или тот, который повелит настоятель. И опять три кафизмы, стихиры празднику, в канун которого собралась братия. Если это была воскресная служба, то читался канон Святой Троице. После канона пели молитву «Достойно есть», служили литию («всенародное моление», общее моление, совершаемое в притворе храма), далее следовали молитвы «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», «Богородице Дево, радуйся» (три раза), «Буди имя Господне» (три раза) и опять следовало чтение божественных писаний. Потом звонили к заутрене. Читали «Трисвятое», тропарь «Спаси, Господи, люди твоя», шестопсалмие, тропарь Воскресению или предстоящему празднику и 17-ю кафизму (таким образом, на скитском всенощном вычитывали десять кафизм). После тропарей «Ангельский собор» совершался выход с Евангелием. Затем следовало чтение канона, на седьмой песни канона читали Пролог, в это время можно было сидеть. Затем следовала «Песнь Богородицы»: «Величит душа моя Господа» (ее не пели, а говорили на скитской службе), канон, «Великое славословие» (по правилу скитской службы, все молитвы, тропари, кондаки читались, пели только «Достойно есть» и «Великое славословие»), молитвы и отпуст, затем молитвы первого часа дня и отпуст, после которого все благословлялись у настоятеля и расходились по кельям. Повечерие и полунощницу иноки скита вычитывали в кельях.
Нетрудно догадаться, что такая служба была под силу далеко не всем и требовала определенного навыка. Однажды в монастырь преподобного Евфросина пришел некий священник из Великого Новгорода. Он считал себя духовным подвижником и в глубине души даже гордился этим. Священник много слышал о подвигах монахов Елеазарова монастыря и решил сравнить их со своими. Преподобный Евфросин принял его с радостью и даже выделил ему отдельную келью для отдыха душевного и телесного. Весь день священник трудился вместе с братией, а как село солнце, пошел на службу. Уже было глубоко за полночь, когда прочитали почти полпсалтыря, каноны и закончилось «великое чтение» (видимо, чтег ние божественных писаний) и половина «прочего пения» (то есть других молитв).
Это перечисление состава службы в Житии преподобного Евфросина говорит о том, что служили именно скитское всенощное. Кроме того, если бы служили обычную службу, она бы не вызвала удивления у священника. А тут он, не понимая состава странной службы и утомившись от дневных трудов, стал впадать в малодушие. Сон валил его с ног, он шатался как пьяный, прислонялся к стене, часто кивал головой, которая падала ему на грудь; глаза закрывались сами собой. Наконец, немного справившись со сном и не видя ни конца, ни края службе, он подошел к одному из клириков и спросил его: «Уже далеко за полночь. И что это за пение (то есть служба. —
Ничего не сказав на это, священник достал лентеон (полотенце), опоясался им, связал концы вместе и накинул их на спицу, торчавшую из стены, потому что стоять он уже не мог, а в церкви, видимо, не было даже скамеек, чтобы сидеть во время чтения святоотеческих творений. На полотенце священник провисел до конца бдения. В монастыре преподобного он прожил еще десять дней, «едва скоротав» их. Когда вернулся в Новгород, к нему собрались домашние и знакомые и спросили его, какое впечатление на него произвели иноки обители преподобного Евфросина. Помолчав немного, он ответил: «Видите ли вы это дерево? Оно не требует ни сна, ни дремания, никакого покоя. Так и он (Евфросин) пребывает там с братией: железный с железными». Они же услышав такой ответ, спросили его: «Ты еще пойдешь туда, где такие многие духовные труды совершаются?» Он же ответил им: «Не могу я, плотской человек, перестоять дерево и превзойти бесплотных в трудах» (
Когда завершалась служба первого часа дня, начинался цикл дневного богослужения, состоящий из третьего часа, шестого часа и литургии. Третий час соответствует нашему десятому, одиннадцатому и двенадцатому часам дня; шестой соответствует первому, второму и третьему часам после полудня. Суточное богослужение завершалось обедней, за которой служили литургию — самое важное христианское богослужение, ибо за литургией совершается таинство евхаристии — приношение Богу таинственной жертвы Тела и Крови Христовой под видом хлеба и вина в воспоминание совершенного Им искупления мира.
Обедня в обычные дни начиналась через два с половиной — три с половиной часа после заутрени. Когда звонили к обедне, пономарь зажигал свечу на престоле, перед Царскими вратами и «перед Пречистой» (иконой Пресвятой Богородицы). Чин литургии в XV–XVI веках почти не отличался от нынешнего за исключением некоторых богослужебных особенностей — проскомидию совершали на трех и пяти просфорах. При возгласе «Возлюбим друг друга» священник говорил особую «Молитву в любовь, еже есть мир»: «Господи Иисусе Христе, любви творче и дателю благых, дай же нам рабом твоим любити друг друга, якоже ны (нас. —
На литургии, как на любой монастырской службе, соблюдалось четкое правило о поклонах и возжжении свеч. Монахи творили земные поклоны на выходе с Евангелием, на ектеньях и на сугубых (особых) ектеньях за царя — по три поклона, на Херувимской песни — два поклона поясные, один земной. Во время чтения «Символа веры» («Символ» раньше читали, а не пели, как сейчас) каждый человек, как гласит устав, должен перекреститься. После молитвы «Отче наш» следовал земной поклон. Перед Святым причастием, когда священник говорил: «Со страхом Божиим», и на благодарственной молитве после причастия «Да исполнятся уста наша» иноки творили один земной поклон. В конце литургии, на молитве «Буди имя Господне», и на отпусте часов следовало три поклона.
Перед чтением Евангелия зажигали свечу у иконы Спасителя в местном ряду иконостаса. Когда после Евангелия читали молитвы за усопших (в монастырях в это время прочитывали синодики), свечу гасили. Во время различных священнодействий на литургии — при начале Великого входа, при внесении Святых Даров в алтарь и когда священник перед причастием возглашал «Со страхом Божиим» — иноки должны были произносить про себя особые молитвы. Молитва «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси Сын Божий», которую сейчас читают перед Святым причащением, раньше произносилась монахами еще в начале Великого входа, причем она немного отличалась от современной (
Во время причастия соблюдалось строгое благочиние. Когда ожидали причастия, братия по двое подходили к настоятелю или священнику (если не было игумена) и просили у него прощения, затем у клироса и у остальной братии, после чего целовали образы Спасителя и Пресвятой Богородицы. К святыне шли уже по одному, положив три земных поклона и поцеловав праздничную икону. Схимники причащались в схимах, монахи малой схимы — с непокрытой головой, сняв клобук и скуфью и положив их за пазуху. После причастия вкушали просфору, запивая ее «укропом» — теплой водой, после чего умывали уста над лоханью. Ко дню причастия монахи всегда готовились особенно тщательно: постились несколько дней, усиливали свое молитвенное правило.
Преподобный Пафнутий Боровский, например, когда хотел причаститься, то накануне целую неделю ни с кем не разговаривал: не только с мирянами и братией, но и со своими келейниками, даже о неотложных делах. Пост перед причастием преподобный Пафнутий не оставлял и во время болезни. Повесть о последних днях Пафнутия, написанная его келейником Иннокентием, рассказывает, как, предчувствуя свое преставление, святой стал готовиться к последнему причастию. Преподобный был уже очень слаб, и братия уговаривали его поесть, к тому же наступила праздничная суббота накануне дня Святой Троицы. Но на все уговоры святой ответил так: «Я и сам знаю, что суббота и Пятидесятница, но написано в правилах: хоть и очень тяжело будет, но три дня поститься болящему ради причащения Святых Тайн». Услышав такой ответ, иноки удивились великой предосторожности святого и больше не докучали ему (
Раньше отпуста службы из церкви выходить не разрешалось, кроме случаев болезни или крайней необходимости. Причем инок, который находился под руководством старца, мог уйти только с его благословения и сказав ему о причине. Один старый монах Волоколамского монастыря рассказал крутицкому епископу Савве Черному — автору Жития преподобного Иосифа Волоцкого, что во времена
