город на войну. Они видели в нем командующего. Они считали его вожаком. Хорошо, подумал я, так давайте поглядим, что скажет этот парень.
Лишь одно вызывало у меня желание участвовать в этой войне, если, конечно, не считать, что война чертовски бодрит. Я говорю о том, что одним вечером показали нам Тад и Профессор. Называлось это диаграммой настроения. Она объясняла, как наше настроение меняется в зависимости от сезона. Я, само собой, не Профессор, но и мне стало ясно: во время этого сезона Февраля с нами что-то произошло. Показатель грусти, или как там он называется, достиг пикового значения. Тад указывал на диаграмму с круто взбирающейся вверх линией и хмурился. И разговоры о его бедной пропавшей девочке, и вид моих собственных детей, бьющихся головой о стену весь долгий Февраль, так разозлили меня, что я решил возложить мое сердце, мою кровь на алтарь войны.
Таддеус, Селах, Колдор Клеменс и члены Решения разрабатывают план, цель которого — обмануть Февраля, притворившись, будто на дворе лето. Мужчины снимают рубашки, закатывают брюки до колен и называют их шортами. Селах в легком летнем платье, том самом, которое надевала во время их первого воздушного путешествия с Таддеусом. Оно пахнет кедром и скошенной травой с пола его мастерской. Остальные женщины в юбках. Они расстегивают блузки и развязывают чепчики.
Ополченцы хлопают в ладоши, обсуждая теплую погоду. Воображают лучи прямого солнечного света, обжигающие им спины, когда они ухаживают за посевами.
Колдор Клеменс прикидывается, будто собирает ягоды. Вытирает пот со лба, а затем прыгает в сугроб и начинает плавать в нем.
Таддеус и Селах отходят от группы, чтобы предаться любви на снегу. Они говорят друг другу, что надо сосредоточиться на океане, играющем с пальцами ног, и на песке в волосах. Селах представляет себе, что тающий снег между ее ног — пот. Таддеус слизывает лед с ее ресниц и вдавливает ее в снег. Они чувствуют, что за ними наблюдают, и это возбуждает.
На исходе дня все пытаются улыбаться. Они промерзли до костей и идут в дом Таддеуса, чтобы выпить чая. Все вымотались, лица красные от укусов Февраля.
Мы должны следовать этой тактике. Пока не увидим какой-то прогресс, говорит Таддеус.
Все выражают согласие, поднимая чашки с чаем.
Селах
Одним из самых убежденных сторонников войны был этот неистовый человек, которого звали Колдор Клеменс. Ранее Клеменс входил в группу воздухоплавателей, которая называла себя Решением. Решение — это девять или десять мужчин, лица которых скрыты птичьими масками. Они отказываются повиноваться законам, запрещающим полет. Решение устраивает прыжки с крыш домов и привязывает воздушных змеев к дверям магазинов. Это агрессивная компания.
Я хотела, чтобы моя дочь вернулась. Я хотела, чтобы моему мужу ничего не грозило. Поэтому, когда я увидела Колдора Клеменса, ростом в семь футов весом под триста фунтов, который стоял у двери моего дома, и по его щекам катились слезы, я схватила Колдора Клеменса за запястье, втянула в дом и сказала, что вся вина лежит исключительно на Феврале. И только война поможет нам.
Это Колдор Клеменс, сказала я.
Рад с вами познакомиться, сказал мой муж.
Обрывки пергамента, найденные под подушкой Селах
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Я хочу, чтобы моя дочь вернулась.
Таддеус
Сегодня я пошел в город с Колдором Клеменсом. В холодном воздухе пахло яблоками. Я увидел сидевшего на почтовом ящике лиса. С утиными перышками в пасти. Все спрашивали о войне против Февраля. Мы не успевали отвечать на вопросы. Люди окружили нас в десять рядов.
Давай, сказал Клеменс и опустился на колени. Чувствуя себя по-дурацки, я взобрался ему на плечи, а когда выпрямился — вознесся высоко над толпой.
Я сказал горожанам, что война с Февралем необходима, как воздух, которым мы дышим. Если мы откажемся воевать, холод и серость накроют нас навсегда, будто бескрайнее одеяло из скал. Я предложил им вспомнить, каково это, держаться за руки с Маем. Я предложил им вспомнить, как звучат речки, бегущие под окнами спален, как плещется вода по августовским камням, как поют птицы в зелени веток, как собаки воют на равнине. Я предложил им закрыть глаза, забыть о снеге, тающем на лицах, и вспомнить, что они видели и чувствовали, когда просыпались поутру и солнечные лучи падали на их постели, на их голые ноги.
Клеменс поднял руки и сжал мне ребра. С необычайным изяществом снял меня с плеч и поставил на землю.
Великая речь, Тад. Действительно, действительно, действительно классная.
Клеменс хлопнул меня по плечу. Остался синяк, формой напоминающий головку деревянной колотушки.
Колдор Клеменс
Тад на мгновение замолчал. Запах мяты, как дымок, поднимается с его кожи. Потом он пробормотал несколько фраз, поднимающих настроение. ЖИЗНЬ ХОРОША. ЛЮДИ СМЕЮТСЯ С ИЮНЕМ. ФЕВРАЛЬ —
