показывая, что ее уловка избежать разборки отношений не удалась.
— Если хотите, я могу начать первым. Я прошу прощения, если своими словами обидел вас. Вы взрослый человек, и не мне решать, что вам делать, как вам жить, чем заниматься.
— Извинения приняты, — Марина усмехнулась, и ядовито спросила у чуть склонившегося над ней мужчины, — Про поцелуи, которых я не желала, предлагаете тоже забыть?
— Вас обидели мои поцелуи? — скептично поднял брови Сергей, — кажется, вам они также понравились, как и мне. Я не собираюсь извинятся за то, что доставило обоюдное удовольствие.
— Вы так считаете? — прошипела она, яростно вонзив свои коготки себе в ладошку. — В таком случае… Она резко остановилась, чувствуя, что сейчас скажет слова, о которых потом очень сильно пожалеет. Она глубоко вдохнула свежий прохладный воздух. Глядя на вырвавшийся из рта пар, она холодно произнесла:
— Ну что ж… Я тоже прошу прощения за те статьи, которые были сплошными выдумками. Кстати, я хотела завтра извинится перед вами через газету. В любом случае, завтра выйдет моя статья с опровержением всего, что я раньше писала. Вы, конечно, имеете полное право подать на меня в суд за клевету. Но я прошу прощения сейчас лично у вас. Сергей едва заметно кивнул, напряженно глядя в зеленые ледяные глаза. От всей красивой девушки так и веяло арктическим холодом.
— Но, — резко продолжила Марина, — я по-прежнему считаю, что вы слишком надменны, горды, эгоистичны. Эти качества я отношу к отрицательным, в отличии от вас. Так что, извините, но наедене с вами я не собираюсь притворятся, будто хорошо к вам отношусь.
Она со злостью захлопнула дверцу девятки и завела мотор. Сергей не сдвинулся с места, мрачным взглядом провожая вишневую ладу. Лишь когда машина исчезла с виду, он высказал вслух все, что думает по этому поводу, да так, что пролетающий мимо комар испуганно взвизгнул и поспешно скрылся из вида.
— Завтра последний день. Три дня слишком маленький срок, чтобы он смог что-нибудь предпринять. — Послышался звук наливаемого вина. Бокал, сверкнувший под полной луной золотистой искоркой, коснулся губ говорившего. — Как продвигаются дела с бумагами?
— С трудом. Думаю, только к вечеру главный пакет акций переедет к нам. — второй в комнате мужчина положил ногу на ногу и опустил руку на спинку кресла, в котором сидел его собеседник. — Думаю, мы скоро заживем по-старому.
— Верно. Но у нас мало времени. Все решится завтра. Ты уверен, что со стороны Игишева нам не ждать неприятностей? Мужчина в белом костюме равнодушно пожал плечами:
— Не совсем.
— Думаю, что завтра днем надо будет слегка поторопить его. Займемся его племянницей, мелкой. Мужчина в белом вдруг резко встал и нервно прошелся по комнате.
— Тебя что-то не устраивает? — спросил его собеседник. Тот резко остановился, подошел к зеркальному мини-бару и налил себе Мартини.
— Тревожно как-то, неспокойно. Не думаю, что использовать ребенка хорошая идея.
— С каких это пор тебе стало жаль дитя? эту мелкую букашку, которая только и умеет, что вытирать рукавом зеленые сопли. — и тем не менее. С ребенком слишком много хлопот.
— Зато эффектнее. Если уж совсем достанет ее визгливый голос, запишем на пленку, а саму отправим к праотцам. Все равно, если брать ее в заложники, прийдется убивать. Мужчина в белом сел на подлокотник дивана и нерешительно потер подбородок.
— К тому же… Эта вертихвостка, из журнала. Всюду сует свой нос. Ты, кстати, проследил за ней?
— Да. Ничего хорошего. Вот как если и надо убирать, так и ее. А то не ровен час…, — задумчиво произнес он, медленно глотая мартини. — где она была?
— Боюсь, она вышла на Бурношева В. А. Она ездила к нему в Заречный Оба замолчали, обдумывая, что могла эта журналистка узнать от старика.
— Старик в курсе всех дел. — мужчина в белом даже не спросил, он просто константировал факт, — так что эта сорока пишет, поди, сейчас очередную сенсационную статью про нас с тобой в главных ролях.
— Нет. У них сегодня встреча, съезд всех родственников, — съязвил его собеседник. Оба говоривших замолчали.
— У меня появилась идея! — щелкнула пальцами рука в белоснежном пиджаке. — В последнее время Игишев слишком много внимания уделял этой шлюшке. На улицах накидывался на нее с поцелуями. Видимо, она стала ему дорога. Почему бы ни заняться ею?
— Тем более ей все равно не жить. Хорошо. Но, учти, завтра к шести вечера ее труп должен лежать в морге, а бумаги с дарственной у меня на столе. Понял? И никаких следов. Мы — белые и пушистые, как — всегда. — мы рискуем. На этот раз даже слишком.
— Ты, кажется, кое-что забыл. я игрок, а ты сам согласился быть моей пешкой. Страсть к риску бурлит в моей крови. Ставить на кон последнее и рисковать жизнью, деньгами. Проигрывать, или выигрывать. Только рискуя всем можно оценить всю сладость жизни. Только делая ставку на нечто ценное, балансируя на краю пропасти, я живу. И от этого не отвязаться. Это как наркотик.
— Ты не в себе. — мужчина в белом передернул нервно плечами. Его собеседник лишь хрипло рассмеялся.
В фойе театра «Бенефис» всеми цветами радуги светилась огромная, из ста свечей люстра, наблюдая с высока, как там, внизу, степенно ходят мелкие фигурки людей в ожидании начала спектакля. Марина тенью скользнула к неприметной дверце служебного входа, стараясь не попадаться на глаза знакомым. А то затянут в беседу, начнут рассказывать совсем не смешные анекдоты, а то и еще хуже, напрашиваться на интервью. А времени оставалось совсем мало. Что-то ей подсказывало что времени у нее всего пара суток, может даже, меньше. Дойдя до двери с надписью «Самойлов А.В., директор», она без стука открыла двери. Сидящий за столом мужчина оторвался от бумаг на столе и поднял совсем лысую голову. Марина оглядела свою очередную жертву. Полный, очень полный мужчина, под которым чуть дышал несчастный стул. Одетый в невообразимую, ярко-желтую футболку и красные, широкие брюки. На толстых, коротких пальцах сияло штук восемь золотых перстней. Полные губы директора театра раздвинулись в заискивающей улыбке, он явно узнал вошедшую.
— Какая честь для нас! Марина, дорогая Марина! Наконец-то мы лицезреем вас в нашем театре! В порыве светлых чувств он встал со стола, безразмерным животом задев стол, отчего тот подпрыгнул вверх, отпуская лежащие на нем бумаги в свободное парение по кабинету. Антон Валерьевич даже не заметил досадного недоразумения, решительно направляясь к Марине. Опасливо покосившись на раскинутые руки, явно желающие ее обнять, Марина быстро скользнула на стул и с улыбкой невинного ангелочка, спросила:
— Вы не возражаете, если я присяду? Антон Валерьевич явно растерялась, поняв, что рыбка ускользнула из его объятий. Он медленно опустил руки, и все также слащаво улыбаясь, заверещал:
— что вы, что вы! Может быть, чаю? Или кофе? Он вернулся к своему месту и грузно сел. Стул в очередной раз жалобно скрипнул.
— Нет спасибо. У меня к вам есть несколько вопросов. Улыбаясь, как клоун, бывший актер закивал головой:
— С радостью отвечу на все ваши вопросы. Я действительно очень рад, что наш театр заинтересовал ваш журнал. Еще бы, хмыкнула Марина, наш журнал популярен во всем районе, и даже по области его любят читать. Тем, о ком рассказывали в журнале, популярность была просто обеспечена. Этакая бесплатная реклама. А то она нынче очень дорого стоит.
— Антон Валерьевич… Я к вам не совсем по поводу театра. Я к вам по другому делу.
— Какому? — переспросил лысый директор, улыбка которого слегка потухла. — Я вес в внимании. — хочу вам рассказать историю почти двенадцатилетней давности. Улыбка директора театра совсем завяла, глаза настороженно моргнули и чуть испуганно уставились на журналистку.
— Жил да был юноша, по имени Антон. Безумно честолюбивый, жадный до денег. Выучился наш мальчик на актера, мечтая о вечной славе и сундуках золота, вернее о счетах в швейцарских банках.
