— Могу я спросить, это деловой разговор или просто так?
«Прекрасно, — подумал Адам, — если она хочет в игры играть, я сразу дам ей понять, что имею в виду только дело. Бляха на моей рубашке не детская игрушка, как она могла бы заметить, и я не постесняюсь использовать ее, чтобы продемонстрировать свою власть. Какого черта, чем еще, по ее мнению, я собираюсь с ней заниматься?»
Потом Адам вспомнил, каким взглядом смотрел на нее в городе, и в его глазах отразилось понимание. Она настоящая красавица. Несомненно, ей часто приходилось иметь дело с чересчур назойливыми покупателями. На какой-то момент возникла мысль, а не подрабатывает ли она и этим. Видя ее так близко, он вынужден был признать, что идея уложить ее в постель заинтриговала его. Но ее более чем холодный прием и сковорода делали подобную идею несбыточной.
Адам напомнил себе, зачем пришел. Как правило, он ничего не имел против коробейников: некоторые из них продавали вещи, которые в глубинке нелегко было купить иначе. Но с бродячими торговцами лекарствами было по-другому, их он особенно не терпел. Они наживались на боли и страданиях людей, и он знал не из последних рук, какой вред они могут принести своей нечестностью, давая людям, ослабленным болезнью, ложную надежду на выздоровление.
Так как по-другому он мог сделать очень мало, обычно шериф расправлялся с ними одним и тем же способом. Он позволял им остановиться и заработать несколько пенсов, потом вежливо, но твердо и как можно быстрее выпроваживал из городка.
— Разговор деловой, — ответил он, заметив, что ее тонкая рука начала дрожать под тяжестью сковороды.
Бренди вышла из фургона, закрыла за собой дверь и отложила сковородку. Перед его глазами мелькнули босые ступни и стройные лодыжки, и Адам снова вспомнил, как пристально разглядывал ее в городе.
Ее голос, даже когда она кричала, расхваливая свой товар, напоминал ему теплый бархат. Ему до боли хотелось погрузить пальцы в волны иссиня-черных волос, водопадом струящихся по ее плечам. Его взгляд медленно осмотрел ее тело. Она была без тяжелого фартука, который надевала в городе во время торговли, и он ясно видел другие ее достоинства под повседневной одеждой, которая была на ней сейчас. Ему стало жарко.
— Я могу сберечь ваше время и сказать, что все это я слышала раньше, — устало произнесла она.
Адам отметил, что теперь ее голос звучал менее соблазнительно. В нем явно была сердитая нотка. Почему-то он почувствовал себя неправым, и это чувство погасило его влечение к девушке и заставило обороняться.
— Правда? И что же вы слышали? — спросил он, поднимая светло-каштановую бровь.
Она откинула длинные пряди волос и вздохнула. Ему показалось, что она раздражена, и он удивился, как ловко она поменялась с ним ролями. Предполагалось, что это он будет выполнять скучную обязанность задавать вопросы нежеланной личности.
Он снова стал разглядывать ее профиль на фоне полной луны и быстро поправил себя: эту лакомую штучку никак не назовешь нежеланной.
— Мне не следует планировать оставаться здесь слишком долго, — ответила она на его вопрос, — и вы будете следить за мной. Если я отступлю от закона хоть на шаг, то моя хорошенькая маленькая попка окажется за решеткой вашей тюрьмы. А если вы узнаете, что я торгую не только разрешенными товарами, вы в мгновение ока выдворите меня из города. Я ничего не упустила?
Адам кипел от гнева. Как осмелилась эта мелочная торговка смотреть свысока на него и его должность?! Неважно, что она бросила ему его же слова, которые он даже не успел сказать.
— Да, все сказано, сестренка, — сказал он, шагнув к ней с угрожающим видом.
К его удивлению, она не испугалась, встретив взгляд его сузившихся глаз с силой и решимостью, которые он, несмотря на свое раздражение, нашел интригующими.
— Я вам не сестренка, шериф…
— Маккаллоу, — подсказал он.
— И я не сделала ничего, что хоть отдаленно напоминало бы нарушение закона, — продолжала она. — Поэтому я буду вам благодарна, если вы оставите меня в покое и дадите заниматься своим делом. Я просто стараюсь заработать на жизнь, а, насколько я слышала, это не противозаконно.
Хватит, решил Адам. Он не разрешит ей использовать себя в своих интересах, как бы привлекательно она ни выглядела. Он тоже делает свою работу. Жители Чарминга доверили ему изгонять каждого, кого он считал представляющим угрозу закону и порядку в городе. Адам очень серьезно относился к своим обязанностям, когда его выбрали шерифом два года назад.
А эта женщина, с ее невинным личиком, гибким телом и на вид изящными манерами, может выманить у многих честных горожан их с трудом заработанные деньги.
— Может быть, нет, — согласился он. — Но нарушение границ чужих земельных владений является противозаконным.
Он увидел, как расширились ее глаза и в их бархатной коричневой глубине мелькнуло сомнение.
— Нарушение границ? — спросила она, расправив плечи движением, которым, как он заподозрил, она обычно создавала впечатление уверенности в себе.
— Ага, нарушение границ. Эта земля, на которой вы остановились, кому-то принадлежит, так же как вся земля отсюда до города и на мили вокруг него.
— Понятно, — сказала она, и плечи ее слегка поникли. — На сколько миль?
— На много.
Его заявление не совсем соответствовало действительности, но он не стал больше ничего говорить.
Казалось, что на минуту она погрузилась в глубокую задумчивость. Наконец она подняла глаза, и он увидел следы усталости вокруг них, которых раньше не заметил. От этого она выглядела более маленькой, более хрупкой, и Адам вдруг почувствовал себя неоправданно грубым, потому что причинял ей страдание.
— И не предполагается, что я смогу попросить разрешение у этого человека на пользование этой землей, да, шериф?
Адам воспротивился побуждению успокоить ее.
— Это не дало бы ничего хорошего, — сообщил он. — Боюсь, утром вам придется уехать.
— Понятно.
У Адама мелькнула мысль, не сказать ли ей, что она может побыть здесь еще несколько дней, но сдержался. Красавица или нет, но он отказывался разрешить ей остаться и доить доверчивых горожан, которые будут тратить свои деньги на ее снадобья и змеиное масло.
— Если это все, шериф…
Адам понимал, когда его прогоняли, и прикоснулся к полям шляпы.
— Да, — пробормотал он, поворачиваясь к ней спиной, чтобы уйти. — Спокойной ночи, мэм.
Пока шериф отъезжал. Бренди стояла у фургона, потирая озябшие локти. Недоверие шерифа и его явная предубежденность против нее и Дейни всколыхнули болезненные воспоминания о прошлом горьком опыте, которые, как ей думалось, давно забылись.
Почему этот неотесанный деревенщина считает, что он намного лучше них? Он вел себя так, словно они с сестрой были каким-то отребьем.
Гнев сменил обиду. Этот человек — совершенный болван. Он не имел никакого права приходить сюда, угрожать и оскорблять ее. А если он думал, что она легко сдастся, то глубоко ошибался.
Она покажет шерифу Маккаллоу, что она твердый орешек. Она ничего не сделала дурного. И была уверена, что нет ничего противозаконного в том, чтобы попросить у владельца земли разрешение на разбивку лагеря здесь на какое-то время. Если владелец согласится, а Бренди была уверена, что как-нибудь сумеет уговорить его, тогда честный шериф Чарминга ничего не сможет сделать.
Одобренная своими мыслями, она вышла в прерию, чтобы посмотреть на огромное ночное небо над головой. Обида и гнев испарились, и она засунула руки в карманы.
Вдруг лицо ее исказилось досадой, и она была рада, что рядом не было шерифа Маккаллоу.
