Он перекусил градусник надвое, швырнул обломки на пол и, рванувшись с койки как сумасшедший, выскочил из палатки. Вскоре он был уже в своей роте. Несмотря на самые мрачные предсказания медиков, он не умер. А когда пришел в себя, снова принялся ехидничать. Особенно издевался он над больными, предлагая им стараться изо всех сил, если они хотят попасть в списки тех, кто подлежит эвакуации.
В самый разгар всей этой кутерьмы, будто пришелец из другого мира, в роту возвратился сержант Куин. По его словам (он божился, что не врет), ему удалось после госпиталя пробраться тайком на транспорт, шедший на Гуадалканал. Оказалось, его вовсе не отправили ни в Эфате, ни, тем более, в Новую Зеландию, а загнали в полевой госпиталь на Новой Каледонии. Это значило, что в случае поправки и возвращения в строй его могли отправить теперь уже в любую часть, а не к себе в роту. Может быть, даже в дивизию, что находилась на Новой Гвинее. Ну, и зачем ему было нужно такое? Правда, у него был и другой шанс (так считали доктора, поскольку при ранении пуля отбила у него кусочек плечевой кости и рука пока что еще не совсем работала) — попасть назад в Штаты, в какой-нибудь учебный центр, сержантом- инструктором. Да только он плюнул на обе эти возможности, ушел в самовольную отлучку и забрался тайком на корабль, который шел к острову. Он с ухмылкой говорил о том, что, конечно, на корабле на него все пальцем показывали, однако относились неплохо. Теперь же, увидев во что он влип и во что превратилась их рота, Куин просто дара речи лишился и сидел, словно потерянный. Его ли это рота? Взять хотя бы Кална. Мало того, что сбежал, так еще и в офицеры подался! А Чарли Дейл, этот бывший поваришка? Взводный сержант! Дженкс убит, Фокса тоже нет. Стейна увезли. Джон Белл во взводные сержанты вышел. Все это просто не укладывалось у него в голове. А ведь он сам из-за своего ранения и длительного отсутствия как был сержантом, командиром отделения, так им и остался. Да, такого Куину никак было не понять! И через два дня, проведя все это время в компании старых дружков с кружкой самогонки в руках и вспоминая все, что было и чего не было, он отправился снова в лазарет, пожаловался на боль в руке и, конечно, немедленно был эвакуирован назад на Новую Каледонию.
… Никто толком так и не мог объяснить, чем были вызваны все эти перемены, происшедшие в мире медицины. Ведь во время боев эти медики были такими сатрапами — не врачи, а просто ужас какой-то, всех подряд норовили загнать назад в строй. Теперь же ребята рассказывали, что они стали такими приветливыми да внимательными, что просто уму непостижимо. Стали даже улыбаться солдатам, спрашивать, как, мол, себя чувствуешь. И бывало иногда, если солдат не мог толком объяснить, что там у него, даже подсказывали, вроде бы помогали найти причину. Надо думать, что все это, конечно, шло не из дивизии, не от начальства — эти соки жали по-прежнему, просто спасу не было, ни охнуть, ни вздохнуть. А доктора, видно, сами сообразили, что ветераны свое уже получили, значит, можно их и пожалеть, убрать кое-кого с острова. Если, конечно, это медицине под силу. Недаром же новеньких ни одного с острова не эвакуировали, одних только «старичков», ветеранов.
Что касается Файфа, то он вовсе не рассчитывал на удачу, когда подошла его очередь попытаться выжать хоть что-то из своей царапины. Он даже и идти-то не хотел, спасибо Мактею, уговорил его. Только Мактей имел в виду его ранение, а Файф решил лучше пожаловаться на больную лодыжку. Еще мальчишкой, играя в футбол, он сильно вывихнул ее, и с тех пор у него иногда бывало, что там что-то вдруг выскакивало, и тогда было больно ходить. Он даже походку особую выработал с годами, чтобы щадить больную ногу. А в походах и перед боем туго бинтовал ее специальным бинтом — так его еще дома научил доктор, наблюдавший много лет за их семьей. Но вот чтобы воспользоваться этой лодыжкой как предлогом для эвакуации — это ему и в голову не приходило. К больной ноге он привык, и все, что было связано с ней, тоже стало чем-то обыденным, привычным, таким же, как вечно плохие зубы или близорукие глаза. Но однажды вечером, когда они с Мактеем шли на ужин и он нечаянно оступился, споткнувшись в грязи о какую-то корягу, косточка снова выскочила и боль полоснула по телу.
— Ты чего это побелел? — удивился Мактей. — Или что случилось?
Файф, с трудом переведя дух, объяснил причину. Боль постепенно утихала, теперь надо было осторожно вытянуть ногу и так подержать несколько минут.
Мактея все это очень удивило:
— А ты к врачу с этим ходил? Ты, парень, просто спятил, да и только! Да тебя с такой штукой отсюда в два счета уберут, помяни мое слово.
— Да брось ты! — Файфу такое и на ум никогда не приходило.
— Чего там брось. Еще как спишут! Я вон сколько видел солдат с меньшими болячками, и то списывали.
— А если они меня по шее?
— Ну и черт с ними. Чем ты-то рискуешь? Хуже не будет.
— Пожалуй, ты прав…
— Эх, парень. Да будь у меня хоть что-то вроде этого, давно бы меня тут только и видели. Да не везет! Вон какой здоровый… Где уж тут правды добиться, сидеть мне до последнего, не иначе…
— Так ты действительно так считаешь? Ну, насчет меня?
— Да я и секунды ждать не стал бы.
Вот так и получилось, что Файф отправился в лазарет не столько по своему желанию, сколько под воздействием Мактея. Его всегда мучала неуверенность в себе, ощущение собственной слабости, теперь же, когда он убедился еще и в своей трусости, эти чувства стали гораздо острее, болезненнее. Но с другой стороны, в чем-то он все-таки стал сильнее, в чем-то изменился к лучшему. Ну взять хотя бы драки. Прежний Файф опасался всяких стычек, старался любой ценой избежать их, главным образом потому, что не был уверен в своих силах, боялся, что его непременно побьют. Новый Файф их просто обожал, и после того, как он избил Уэлда, за последние дни еще раз шесть, а может быть и восемь, ввязывался в драки. Его не волновало, излупят его или он выйдет победителем, ему просто нравилось драться. С каждым ударом, нанесенным противнику, с каждой полученной оплеухой он ощущал странное освобождение от какого-то гнета, ему становилось легче, свободнее. Поэтому он и норовил влезть в любую стычку, схватывался с кем попало. Одним из первых таких случаев была встреча с Уиттом. Она произошла в первые дни его появления в их подразделении.
Уитт к тому времени уже два дня находился в роте и каждый вечер напивался с дружками. Файф до этого успел подраться с кем-то и очень хотел продолжить развлечение. И вот тогда-то судьба и свела их нос к носу. Сначала все было нормально — Файф обрадовался Уитту, протянул ему руку. Прищурившись и слегка наклонив голову набок, он улыбнулся, вроде бы добродушно:
— Привет, Уитт. Иль ты все еще злишься на меня?
Уитт ухмыльнулся в ответ, тоже протянул руку.
— Да нет, чего уж там, больше не злюсь, — сказал он.
— А то ведь, — все еще улыбаясь, продолжал Файф, — если там чего, так можно и разобраться… Прямо вот тут, на месте. Как считаешь?
Уитт как ни в чем не бывало кивнул в ответ. Для него драки тоже были делом привычным. Подумаешь, одной дракой больше, одной меньше.
— Что ж, можно и так. Только ведь я все равно тебе накостыляю. Хотя, видно, правая у тебя бьет неплохо. Если повезет, попадешь ею хорошо по челюсти, так и выиграть можешь. Только не у меня. Я от твоей правой все равно уйду, это дело нехитрое…
— Ну смотри… Я же не настаиваю. — Файф снова ухмыльнулся уголками рта. — Особенно, если ты теперь не злишься на меня. Даже вон разговариваешь со мной. Верно же?
— По правде говоря, не совсем уж, чтобы очень, — ответил Уитт. — Хоть это все и ерунда порядочная. Давай лучше хлебнем?
Весь этот разговор был каким-то фальшивым. Тем не менее они выпили по кружке самогона. Но ощущение неискренности сказанных слов не проходило. Оно так глубоко запало Файфу в душу, что на следующий день, когда он по совету Мактея записался на прием к врачу и отправился в лазарет, все еще томило его.
Когда подошла очередь Файфа и его вызвали в палатку к врачу, он увидел, что принимает сегодня подполковник Рот — тот самый пожилой, с седой курчавой головой и могучим мясистым телом подполковник Рот, который осматривал его тогда, раненного в голову, и так грубо и высокомерно отнесся к нему, даже очки не помог получить. Файф сразу понял, что все пропало. Однако на этот раз все получилось по-другому. Подполковник даже улыбнулся ему.
