опаздывали.
Мертвый ворон послал их на север. Мида Неутомимая, мать Вожатого, откопала замерзший трупик птицы из-под снега. По ее прикидке, ворон пролежал там одиннадцать дней... это и был срок, на который опаздывали Арк и Малем. Обычно Землепроходцы не принимали этого в расчет — они суллы, и все остальные обязаны ждать их, — но с посланием Слышащего все обстояло иначе. Оно несло на себе печать крови и волю богов. В Ледовых Ловцах текла Древняя Кровь, как и в суллах.
Арк едва успел погрузить руки в пепел огня перед тем, как послание дошло до них, и конская крбвь еще не просохла на его ноже, когда Вожатый указал опаловым наконечником своей стрелы на север: «Слышащий зовет нас к себе, чтобы поговорить о войне и мраке. Заткните раны своих коней и поезжайте. Вы будете говорить моим голосом и действовать от моего имени, а сыновья и дочери суллов будут поститься от рассвета до восхода луны, чтобы почтить принесенную вами жертву. Пусть ведет вас яркая луна».
Маль и Арк испили крови своих коней и отправились в путь. Оба не имели родных, и провожать их было некому, однако, остановившись для первой ночевки высоко над Средними Огнями, они нашли в своих колчанах из кости и росомашьего меха свежеоперенные стрелы, а в котомках — жареные языки карибу. Сильно проголодавшиеся, они все-таки соблюли пост и не стали есть, пока яркий глаз луны не поднялся высоко над деревьями.
Они были суллами и могли питаться одной лошадиной кровью.
В пору глубокой зимы через Великую Глушь ехать не стоило. Ее изрытая мерзлота носила следы древней магии и древних битв, но преданий о ней почти не сохранилось. Глушь была сулльской землей — они завоевали ее ценой целого поколения своих сыновей и дочерей, — однако оставалась для них неведомой. Кое-кто постарше суллов жил там в былые времена.
Вместо Глуши Землепроходцы проехали на запад, через земли двенадцати различных кланов. Мало кто видел их, кроме речных жителей, погонщиков скота и женщин, осматривающих свои капканы. Землепроходцы ехали по окраинам, держась в прибрежных туманах, в руслах сухих ручьев, в тени деревьев, или следовали по замерзшим болотам, где клановые кони не могли бы пробраться. Клановые земли некогда принадлежали суллам, и память о них до сих пор горела холодным огнем в крови живущих ныне.
О перевале, через который они перебрались на западную сторону Кряжа, не знал никто, кроме суллов. Тропа вилась под нависшими скалами, и Арку с Малем пришлось спешиться. Стены этого коридора были обработаны сулльскими руками, и его украшали темно-синие, почти черные, вороны и серебряные луны в разных фазах. Землепроходцы воздали хвалу каменотесам, построившим тоннель, и оставили в нем дань из волос и крови.
Это было вчера, перед самым закатом. Нынче утром они снялись с холодного лагеря на западном склоне горы и в краткий срок спустились к Буревому Рубежу. Глубокий снег, принесенный ветрами с Погибельного моря и задерживаемый горами, пропускавшими через себя только самые высокие облака, почти не представлял для них помехи. Их кони, сивый и серый, были рождены для белой погоды, и матки ожеребились ими прямо на льду. Даже после целого дня трудного пути оба жеребца и вьючная лошадь не выказывали усталости и головы держали прямо и чутко. Когда раздался этот вой, расколовший, казалось, самое время, серый конь Арка мотнул головой и закусил удила, а сивый скакун Маля прижал уши и протяжно фыркнул, выпустив облако пара. Арк успокоил своего тихим словом. А повсюду вокруг них закружились, мерцая белыми кострами, снежные вихри. Ветер шептал свое, вороша рысий мех у горла и ушей Арка, и впервые за все путешествие Землепроходец почувствовал страх.
Он повернулся к Малю. Тот, и без того крупный, в мехах казался просто огромным. Зимние странствия и зимние сражения сделали его лицо жестким. Он владел разными видами оружия, как никто другой, и глаза его цветом напоминали лед. Ему не понадобилось слов, чтобы успокоить своего коня.
«Вы будете говорить моим голосом и действовать от моего имени...» Арк Жилорез перебрал в уме эти слова, как молитвенные четки, решая, что сказать своему хассу. Вой существа, которое не было волком, прервал их путешествие, и каждый шрам от кровопусканий на теле Арка ныл, возвещая о Боге.
Несогласный ждал, моргая лишь изредка, когда в его бледные глаза залетали снежинки. Он умел ждать, этот человек, чей гнев, пробудившись, мог обратить в бегство стадо карибу и разогнать по домам целую деревню. Арк, подышав глубоко, произнес:
— Что скажешь, Маль Несогласный? Будем ли мы продолжать свой путь, как будто не слышали этого крика, и сочтем ли мы себя при этом правыми в глазах луны и Бога?
Маль сделал движение, от которого заколыхались его рысьи меха и которое всякий, кроме Арка, принял бы за простое пожатие плеч, и вымолвил одно только слово:
— Нет!
Этого оказалось довольно, чтобы они повернули на запад и изменили ход судьбы.
Спини, старый вождь клана Орль, смотрел на Собачьего Вождя через дхунский стол переговоров. Буря швыряла снегом в голубые стены дхунского дома, но в покоях вождя было тихо. Собак привязали к их крючьям у очага, и Вайло Бладд несколькими суровыми словами унял проявления враждебности, которую они всегда выказывали непрошеным гостям.
Собачий Вождь разлил брагу в молчании, воздавая янтарному напитку должное уважение. Две простые деревянные чаши без всяких украшений были наполнены точно поровну. Подвинув одну к Спини, Вайло спросил:
— Что привело вождя, присягнувшего Черному Граду, этой ночью в Дхун?
Спини Орль, не отвечая, взял чашу и выпил. Он был самым старым вождем во всех клановых землях, и его тело состояло из сплошных узлов и костей. На черепе у него еще сохранилось несколько белых волосков, но в остальном голова у него была лысая, розовая и блестящая, как у новорожденного, а бровей совсем не осталось. Маленькие темные глаза остались острыми, как гвозди. Он поставил чашу на стол и сказал:
— Добрая брага. Мне часто доводилось пробовать черноградскую, но этот напиток, уж не обессудь за своих винокуров, должно быть, делали в Дхуне.
— Значит, наша бладдийская водка тебе не по вкусу?
— Скажем немного иначе: я бы и овцам своим ее не налил.
Вайло, прыснув, хлопнул ладонью по столу и притопнул ногами. Собаки у очага заволновались и натянули поводки. Они уже несколько месяцев не слыхали, как хозяин смеется. Вайло потянулся за чашей Спини.
— Будем считать, что я и мой клан получили упрек от орлийца. Выпьем же за винокуров с чуткими, как у лекарей, руками.
Спини Орль выпил более чем охотно.
После второй чаши, когда между двумя вождями установилось дружелюбное молчание, Вайло решил попробовать снова. В первый раз он был чересчур высокомерен. Хотя Спини был вождем более мелкого клана, он руководил этим кланом более пятидесяти лет и за одно это заслужил уважение.
— Я слышал, между вами и Скарпом возникли раздоры?
Вождь Орля рассеянно кивнул, колыхнув гусиной кожей на тощей шее.
— Да. И с Черным Градом тоже не все ладно.
Собачий Вождь знал об этом, но знал также, что лучше дать человеку рассказать свою историю самому. Поэтому он промолчал и предоставил говорить орлийскому вождю.
— Все из-за Мейса Черного Града, Градского Волка, как его теперь называют. Лучше бы они выбрали себе в вожди любого другого, будь то мужчина или женщина. Его приемный отец был хороший человек. Я говорю это потому, что знал его и уважал, даже внука назвал в его честь. Но Мейс не унаследовал от человека, взявшего его в приемыши из Скарпа, ни крови, ни мужества. Мейс был и остался скарпийцем. Йелма Скарп — родственница его матери, и он не может не прислушиваться к ее просьбам. Когда она явилась к нему просить помощи против нас, ему следовало бы поступить так, как всегда поступал Дагро, — то есть сказать этой зубастой суке, что он даже струи не пустит между своими вассальными кланами. Дагро, конечно, выразился бы мягче. Но настал час, когда никакие слова его не спасли.
Он вперил острый взгляд в Вайло, и тому показалось, что старый вождь давно догадался о непричастности Бладда к смерти Дагро. Сам будучи старым псом, Вайло ничем не выдавал своей догадки, но собаки сразу уловили перемену в его запахе и зарычали на Спини.
— Славные псы, — заметил орлийский вождь. — Когда они станут тебе не нужны, отошли их мне. Хочу
