— И все-таки я хочу быть назначенным. Пусть себе бароны смеются или плетут заговоры — это уж мое дело. Сегодня они думают обо мне только как о вашем ставленнике, вашем Ноже. Назовите меня своим преемником, и я еще до конца войны заставлю их думать по-другому.
Исс отступил на шаг. От Марафиса пахло сырым мясом и лошадьми, и он вдруг показался правителю опасным, как может быть опасен раненый зверь.
На дорогу домой Нож затратил одиннадцать дней. Одиннадцать дней наедине с вытекшим глазом и памятью о восьми убитых. Исс вздрогнул. Ему не нравился этот новый, поумневший Нож. Предлагал он нечто неслыханное — такого в Венисе еще не бывало, — но Исс мог понять его мотивы и даже признать, что они не лишены смысла.
Марафис в глазах баронов ничтожество, головорез с красным мечом. Он не унаследовал фамильных земель, как они, а родился сыном мясника, и его выговор отдает Морозными воротами. Пока баронские сыновья обучались фехтованию в своих укрытых от ветра ристалищах, Марафис обучался рубить руки тем, кто воровал колбасу с лотка перед отцовской лавкой. В гвардию он поступил четырнадцати лет, когда его отец начал подозревать, что не все, кому сын отрубил руки, были ворами.
Насколько Исс знал, первые три года в Рубаках Марафисом помыкали, как всяким новичком. Возможно, это даже пошло ему на пользу.
Так или иначе, в семнадцать он завоевал себе право носить красный меч. Сын мясника из Морозных ворот, он теперь владел им наравне с бастардами и третьими сыновьями баронов.
Иссу всегда казалось, что Нож, вступая в гвардию, видел себя одним из солдат низшего разряда, которые не приносили присяги, не имели права носить красных клинков и несли стражу только в бедных кварталах города, но похоже, Нож вынашивал честолюбивые мечты с самого начала.
Став верховным протектором, он поднялся на самую большую высоту, какая только была доступна низкорожденному. Теперь, публично объявив о своем намерении стать правителем, он хочет взойти на последнюю ступень. Он знает, конечно, что баронов это взбесит — они будут потрясать своими холеными кулаками и клясться, что никогда не допустят смерда в правители, — но постепенно он приучит их к этой мысли. Через пять лет то, что теперь не умещалось в голове, станет простой очевидностью. Итак, Марафис метит в правители... Ну что ж, даже Исс должен признать, что он достоин этого места.
Исс тихо перевел дух. Тут была выгода, но и опасность тоже. «Когда вас не станет», — сказал Нож. Но согласится ли он ждать так долго? Легко представить, как он захватывает Крепость Масок, закупоривает Бочонок и лишает жизни нынешнего правителя. Рубаки преданы ему безраздельно — если бы он повел их зимой в Белую Глушь, они пошли бы за ним. Однако Нож не дурак.
Ему нужна законная власть, а ее нельзя достичь, убив своего правителя. Ему понадобится время, чтобы утвердиться в качестве барона и военачальника. Обеспечив Венису победу над кланами, он может считать, что полдела сделано. Решимость Исса окрепла. Надо держать Ножа при себе, обеспечив ему в этой войне интерес, за который он будет драться яростно и упорно, а потом... мало ли что может случиться с полководцем на пути домой из похода. Северные Территории скоро станут весьма опасным местом.
Успокоенный этой мыслью, Исс сказал:
— В таком случае тебе правдами и неправдами придется добывать себе баронство — понимаешь?
Нож пожал плечами.
— У баронов некрасивых дочек пруд пруди. — Рот у него был слишком мал для широкой ухмылки, однако он изобразил нечто подобное. — А не то найду какого-нибудь старого хрыча, который меня усыновит, как вас в свое время. Я слыхал, вы родились в бедной усадьбе на болотистой стороне Транс-Вора, а не в богатом поместье.
Исс пропустил это мимо ушей. Земля есть земля, и если отец его имел ее не в избытке, то прадед был владетелем Раздробленных Земель. В этом мире существует четкая грань между ним и Марафисом, и Нож дурак, если этого не понимает. Ни один человек простого звания еще не правил Венисом и не будет править.
Исс встал так, чтобы свет падал на него сзади, проходя сквозь пальцы и волосы.
— Завтра я распущу слух, что считаю тебя единственным преемником. Одно мое слово не может сделать тебя правителем, но я буду стараться обратить общее внимание в твою пользу. Взамен ты наберешь мне армию и поведешь Рубак вместе с баронами на Север.
— По рукам, — кивнул Марафис, а Исс, глядя на его изуродованное лицо, содрогнулся при мысли о том, что сделал.
Крадущаяся Дева притаилась в тени на задах дома. Желтые каменные стены излучали теплый свет на полуденном солнце. Поврежденная ветром труба пропускала дым у основания, и снег на крыше почернел от сажи и пепла.
Деву особенно интересовали дверь и окна. На первый взгляд они не выдавали ничего, кроме дуба, липы и ржавых болтов, но на второй и третий стало видно кое-что другое. Ставни на окнах были двойные, и хотя внутренние были окрашены в тот же цвет просмоленного дерева, что и внешне, их гладкие створки показывали, что под краской не дерево, а чугун. Так же обстояло дело и с дверью, дубовой, потрепанной непогодой, будто бы висящей на двух разболтанных ржавых петлях. Магдалена, рассмотрев дверь как следует, не могла не восхититься столь искусной подделкой. Эти хлипкие петли нипочем не удержали бы дубовую плаху в фут толщиной.
Толщина двери сомнений не вызывала. Час назад из нее вышла светловолосая девочка, и Магдалене все стало ясно. Девочка, которой, на взгляд Магдалены, было лет семь, вышла только на крыльцо и крикнула кому-то внутри: «Холодно, но солнышко светит, как весной». Женский голос из дома велел ей запереть дверь, чтобы не выстудить дом.
Магдалена поджала губы, целованные очень немногими. Запереть! Дом Лока — настоящая крепость. Это не бросалось в глаза, и Дева преисполнилась уважения к человеку, переделавшему первоначальную постройку так, чтобы обмануть случайного наблюдателя, и притом надежно загородившему все входы и выходы. Этот дом больше всех слов, сказанных Турло Пайком, убеждал Магдалену в том, что она не ошиблась.
«Семья Лока должна жить уединенно, — сказал ей Исс. — Ангус Лок никому не говорит, где живет, даже своим молчаливым собратьям-фагам».
Магдалена знала несколько наемных убийц, которые отказывались от заказов, связанных с Островерхим Домом, как называли фаги свои тайные убежища. Но в себе она почти не находила страха перед колдовством или теми, кто им занимается. Она родилась в Монастырской башне, воспитывали ее зеленые сестры, и один человек как-то сказал ей, что сама она колдунья не из последних. Магдалена оскалила сухие зубы. Она, конечно, убила его, но его обвинение продолжало преследовать ее из-за могилы. Она Крадущаяся Дева, и вся сила, которая ей потребна, заключается в ее руках.
Почувствовав себя неуютно в зарослях кизила под облетевшими кронами старых деревьев, Магдалена встала и размяла ноги. Тени бежали за ней, как дети, и хотя она не опасалась, что ее заметит кто-то, кроме кроликов и птиц, к дому все-таки не подошла.
Попасть внутрь обещало стать трудной задачей. Женщины, по всей видимости, пекутся о собственной безопасности и накрепко запирают дверь и окна на ночь. Ломать замки и петли было бы шумно, затруднительно и не свойственно Магдалене. Опять-таки: если дом так хорошо укреплен снаружи, то внутри, вполне вероятно, есть оружие. Исс ничего не знал о семействе Лока, но Магдалена предполагала, что мать и старшая дочь умеют обращаться с ножом. Ангус, по отзывам, превосходно владеет мечом и был бы глуп, если бы не поделился толикой своего мастерства с женой и дочерьми.
Нет. Было бы слишком опасно взламывать запоры, рискуя потом столкнуться в темноте с вооруженными людьми. На такой риск Крадущаяся Дева никогда бы не пошла.
Совершение убийства требует самой ничтожной степени риска. Те, кто ничего в этом не понимает, думают, будто вся работа наемного убийцы заключается в том, чтобы подкараулить свою жертву в темном переулке, перерезать ей горло и скрыться. Магдалена убила в переулке только одного человека, и это было одно из самых опасных поручений, за которые она когда-либо бралась. В то время она была молода, брала за работу воробьиный вес в золоте и не знала, как это трудно — подойти к незнакомому человеку и убить его. Тот, заказанный ей, пережил уже четыре покушения, и хотя она подобралась к нему тихо и сзади, он почуял что-то еще до того, как лунный свет упал на ее клинок. Будучи здоровенным детиной, он сломал ей два пальца, прежде чем она нащупала ножом его гортань. Его кровь залила ей руки до плеч и лицо, а крики
