от общей неосведомленности, несмотря на сто восемьдесят девять портретов. Да простятся мне такие слова, о покровитель патриотов, однако твои методы воспитания дочери совершенно нездоровы. Когда она увидела меня впервые, то приняла за женщину.
— Выходит, — задумчиво сказал Султан, — когда я вчера вечером послал солдат в ночной сад с приказом поймать и убить незваного гостя, это могло иметь катастрофические последствия. Недоумок, — обратился он к Абдулле, — раб и смерд, ты еще осмеливаешься делать мне замечания! Разумеется, у меня были основания воспитывать дочь именно так, а не иначе! Сделанное при ее рождении пророчество гласит, что она выйдет замуж за первого мужчину, кроме меня, которого увидит!
Несмотря на цепи, Абдулла выпрямился. Впервые за этот день он почувствовал какую-то надежду.
Султан между тем погрузился в размышления, блуждая взглядом по превосходно отделанной и украшенной комнате.
— Это пророчество меня прекрасно устраивало, — заметил он. — Я давно обдумывал союз с северными государствами, поскольку оружие у них лучше, чем у нас, а некоторые его виды, как я понимаю, и вовсе работают на колдовстве. Однако заполучить очинстанских принцев очень непросто. Так что мне оставалось, как я думал, только лишить дочь всякой возможности лицезреть мужчину, а во всех остальных отношениях, естественно, дать ей наилучшее образование, чтобы она умела и танцевать, и петь, и угождать принцу. А когда дочь вошла в возраст, я пригласил принца посетить нас с официальным визитом. Он должен был прибыть сюда в следующем году, завершив покорение какой-то страны, которую только что завоевал с помощью того самого колдовского оружия. И я знал, что стоит моей дочери взглянуть на него, и благодаря пророчеству он мой! — Султан обратил на Абдуллу взгляд, не предвещавший ничего хорошего. — А теперь мои планы порушены — и кем? Такой букашкой, как ты!
— К несчастью, это так, о благоразумнейший из правителей, — признал Абдулла. — Скажи же мне, не сложились ли обстоятельства так, что этот очинстанский принц несколько… э… стар и уродлив?
— Полагаю, он ужасен на свой северный манер, наподобие этих наемников, — сказал Султан, и Абдулла почувствовал, как при этих словах солдаты, по большей части рыжие и конопатые, прямо-таки окостенели. — А почему ты спрашиваешь, пес?
— Поскольку, да простится мне дальнейший критицизм, о наставник народа, это несколько нечестно по отношению к твоей дочери! — отметил Абдулла. Он почувствовал, как все солдаты вытаращились на него, дивясь его дерзости. Абдулле было все равно. Терять ему было почти что и нечего.
— Женщин в расчет не принимают, — сказал Султан. — Поэтому поступать по отношению к ним нечестно попросту невозможно.
— Я не согласен! — возразил Абдулла, отчего солдаты вытаращились на него еще сильнее.
Султан свирепо поглядел на него сверху вниз. Могучие руки скрутили ночной колпак, словно это была шея Абдуллы.
— Замолчи, недужная жаба! — процедил он. — А не то я забудусь и велю казнить тебя немедленно!
Абдулле чуточку полегчало.
— О высочайший меч среди граждан, молю тебя казнить меня сию же секунду, — ответил он. — Я согрешил, я преступил границы, я вторгся в твой ночной сад…
— Тихо, — велел Султан. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу убить тебя, пока не найду дочь и не прослежу, чтобы она вышла за тебя замуж.
Абдулле еще немного полегчало.
— Твой раб не в силах следовать ходу твоей мысли, о сапфир справедливости, — заявил он. — Я требую немедленной смерти.
Султан на это прямо-таки фыркнул.
— Если эта печальная история и научила меня чему-то, — сказал он, — так это тому, что даже я — я, Султан Занзибский, — не могу тягаться с Судьбой. Так или иначе, это пророчество исполнится. Не сомневаюсь. Посему, если я хочу сделать мою дочь женой очинстанского принца, сначала мне придется последовать пророчеству.
Абдулле полегчало почти совсем. Ему это было ясно уже давно, однако он хотел, чтобы Султан сам догадался. И Султан догадался. Цветок-в-Ночи явно унаследовала свой логический ум от отца.
— Так где же моя дочь? — спросил Султан.
— Я уже сказал тебе, о сверкающее солнце Занзиба, — отвечал Абдулла. — Ифрит…
— Я ни на миг не поверю в твоего ифрита, — оборвал его Султан. — Это слишком удобное объяснение. Ты наверняка где-то спрятал бедную девочку. Уведите его, — приказал он солдатам, — и заприте в самой надежной нашей темнице. Цепи не снимать. Чтобы проникнуть в сад, он наверняка прибегнул к колдовству и сумеет воспользоваться им и сейчас, если мы не примем надлежащие меры.
При этих словах Абдулла не сдержался и вздрогнул. Султан это заметил. Он неприятно улыбнулся.
— А затем, — продолжил он, — я намерен организовать розыск моей дочери по всей стране, в каждом доме. Как только ее найдут, приказываю доставить ее в темницу для брачной церемонии. — Его задумчивый взгляд снова обратился к Абдулле. — А я тем временем развлечения ради буду изобретать для тебя невиданные способы убийства. Пока что я склоняюсь к мысли посадить тебя на сорокафутовый кол и напустить хищных птиц — пусть выклевывают по кусочку. Но если удастся сочинить что-нибудь похуже, я передумаю.
Когда солдаты поволокли Абдуллу прочь, он едва не предался отчаянию снова. Он подумал о пророчестве, сделанном при его собственном рождении. Сорокафутовый кол — замечательный способ вознести его выше всех жителей этой страны.
Глава шестая,
которая показывает, как Абдулла попал из огня да в полымя
Абдуллу заточили в глубокое и вонючее подземелье, единственным источником света в котором было крошечное зарешеченное окошко в потолке, причем свет был довольно тусклый. Судя по всему, он падал из далекого окна в конце коридора этажом выше, а решетка была вделана в пол этого коридора. Понимая, что чего-то подобного и следует ожидать, Абдулла старался, пока солдаты его тащили, насытить зрение и память образами света. Улучив минутку, пока солдаты отпирали наружную дверь темницы, он взглянул вверх и по сторонам. Они были в небольшом темном дворике, окруженном глухими стенами, которые высились со всех сторон, словно утесы. Однако, откинув голову, Абдулла разглядел неподалеку стройную башню, вырисовывающуюся на фоне расцветающего утреннего золота. Его поразило, что с рассвета прошел всего час. Небо над башней было сочно-голубое и в нем мирно висело одно- единственное облако. Утро еще окрашивало облако красным и золотым, превращая его в подобие златооконного замка с высокими шпилями. Золотой свет блеснул на крыльях белой птицы, летавшей вокруг башни. Абдулла был уверен, что это последняя красота, которую он видит в жизни. И когда солдаты затащили его в темницу, он глядел в небо через плечо.
Когда Абдуллу заперли в холодном сером подземелье, он попытался лелеять в душе это воспоминание, но у него ничего не вышло. Темница казалась другим миром. Довольно долго Абдулле было так горько, что он даже не замечал, как затекло его тело в цепях. Заметив это наконец, он стал ерзать и звякать по холодному полу, но это не помогало.
— Нужно приготовиться к тому, что так мне придется провести всю оставшуюся жизнь, — сказал он себе. — Если, конечно, никто не спасет Цветок-в-Ночи. Это казалось едва ли возможным — ведь Султан отказался верить в ифрита.
Затем Абдулла постарался отогнать отчаяние мечтами. Но почему-то ему вовсе не стало легче оттого, что он вообразил себя похищенным принцем. Абдулла знал, что это неправда, и терзался совестью, вспоминая, как Цветок-в-Ночи поверила его россказням. Она ведь наверняка решила стать его женой именно потому, что полагала, будто он принц — ведь, как он выяснил, она и сама принцесса. Абдулла просто представить себе не мог, что когда-нибудь отважится рассказать ей правду. Некоторое время ему даже думалось, что он заслуживает самого жестокого наказания, какое только изобретет для него Султан.