— Скажи, случалось ли тебе по временам чувствовать необъяснимую печаль? — спросил он Джамала, когда они уселись, скрестив ноги, позавтракать на солнышке.
Джамал нежно потчевал пса кусочком глазированной булочки.
— Если бы не ты, я был бы печален сегодня, — сказал он. — Сдается мне, кто-то подкупил этих мерзких воришек, чтобы они стащили у меня кальмаров. Так ловко у них все получилось! И мало того — Стража меня оштрафовала! Я говорил тебе? Друг мой, думаю, у меня появились враги.
Хотя это подтвердило подозрения Абдуллы относительно продавшего ковер незнакомца, но ничего не прояснило.
— Быть может, — предположил он, — тебе следует внимательнее приглядеться, кого кусает твой пес?
— Нет-нет! — воспротивился Джамал. — Я — убежденный противник насилия. Если пес решит искусать все человечество, кроме меня самого, я не стану ему препятствовать.
После завтрака Абдулла еще немного поискал колпак. Колпак попросту исчез. Абдулла попытался вспомнить, когда же он на самом деле надевал его в последний раз. Это было накануне вечером, когда Абдулла думал о том, как бы продать ковер великому визирю. После этого ему приснился сон. Во сне на нем был колпак. Абдулла помнил, как снял его, чтобы похвастаться Цветку-в-Ночи (какое прелестное имя!) шевелюрой. С тех пор, насколько он мог вспомнить, колпак был у него в руке, пока он не присел рядом с красавицей на краешек фонтана. Затем Абдулла рассказывал ей о том, как его похитил Кабул Акба, и при этом, как ему ясно помнилось, размахивал обеими руками, а значит, колпака в них не было. Во сне предметы часто исчезают, это Абдулла знал, однако все свидетельствовало о том, что он уронил колпак, когда садился на край фонтана. Неужели он оставил его валяться на траве? Но тогда…
Абдулла окаменел, стоя посреди палатки и глядя на солнечные лучи, в которых, вот странность, не было больше видно уродливых следов пыли и старых благовоний. Нет — теперь это были золотые ломти небес!
— Так это был не сон! — воскликнул Абдулла.
Дурное настроение как рукой сняло. Даже дышать стало легче.
— Это была правда! — добавил он.
И повернулся, чтобы задумчиво поглядеть на ковер-самолет. Он ведь тоже был во сне. А это значит…
— Выходит, пока я спал, ты перенес меня в сад какого-то богача! — сказал Абдулла ковру. — Должно быть, я заговорил во сне и велел тебе это сделать. Скорее всего. Я думал о садах. Так ты куда ценнее, чем я считал!
Глава третья,
в которой Цветок-в-Ночи узнает кое-что важное
Абдулла снова аккуратно привязал ковер к шесту и отправился на Базар, где и отыскал лавку самого искусного из промышлявших там разнообразных художников.
После положенных вступительных церемоний, в ходе которых Абдулла назвал художника монархом мелков и кудесником красок, а художник горячо возражал, уподобив Абдуллу зефиру среди заказчиков, а его глаза — алмазу среди глаз, Абдулла перешел к делу:
— Мне нужны портреты всех мужчин, которые вам встречались, — всех видов и размеров. Нарисуй мне царей и нищих, купцов и ремесленников, толстых и худых, молодых и старых, красивых и уродливых, а также ничем не примечательных. Если кого-то из них ты не видел, прошу тебя выдумать их, о король кисти. А если воображение твое подведет тебя, в чем я сильно сомневаюсь, о халиф среди художников, что ж — обрати взор свой на площадь, гляди и рисуй!
Абдулла взмахнул рукой в сторону буйно бурлящей толпы покупателей на Базаре. Он едва не прослезился, поняв, что Цветок-в-Ночи никогда, никогда не видела столь заурядного зрелища.
Художник с сомнением провел рукою по клочковатой бороде.
— Разумеется, о благородный почитатель мужественности, с этим я справлюсь без труда, — произнес он, — Но не соблаговолит ли рубин рассудительности сообщить этому ничтожному рисовальщику, зачем ему понадобились все эти мужские портреты?
— А для чего малахит мольберта желает это знать? — спросил Абдулла, несколько смутившись.
— Само собой, патриарх покупателей поймет этого скрюченного червя, если тот скажет, что должен выбрать материал для работы, — отвечал художник. На самом-то деле ему просто было любопытно, зачем понадобился такой странный заказ. — Стану ли я писать маслом по холсту либо дереву, или рисовать пером по бумаге либо пергаменту, или даже создавать фреску на стене — зависит от того, как поборнику правдоподобия угодно поступить с этими портретами.
— А! На бумаге, пожалуйста, — поспешно сказал Абдулла. Ему вовсе не хотелось распространяться о встрече с Цветком-в-Ночи. Ему было ясно, что ее отец наверняка человек очень богатый и станет возражать, если юный торговец коврами покажет его дочери других мужчин, помимо очинстанского принца. — Эти портреты — для одного калеки, который ни разу в жизни не покидал дома.
— Тогда ты еще и магараджа милосердия, — рассудил художник и согласился нарисовать портреты за поразительно низкую цену.
— Нет, нет, о избранник судьбы, не надо меня благодарить, — отмахнулся он, когда Абдулла попытался выразить свою признательность. — Причин у меня три. Во-первых, у меня хранится множество портретов, которые я делал для собственного удовольствия, нечестно было бы просить с тебя плату за них — ведь я бы все равно их нарисовал. Во-вторых, твое задание вдесятеро увлекательней моей обычной работы, заключающейся в рисовании портретов юных дам, их женихов, коней или верблюдов, причем так, чтобы вне зависимости от истинного положения дел выходили они красиво, или в изображении выводков чумазых детишек, чьи родители желают, чтобы они выглядели сущими ангелами — и снова вне зависимости от истинного положения дел. А в-третьих, сдается мне, ты безумен, о благороднейший из покупателей, а сыграть на этом — значит навлечь на себя невезение.
Почти немедленно по всему Базару разнеслась весть, что юный Абдулла, торговец коврами, утратил рассудок и покупает все портреты, какие ему ни предложат.
Для Абдуллы это оказалось весьма некстати. Остаток дня его постоянно отрывали от дел разнообразные личности с длинными цветистыми речами о портрете бабушки, с которым они вынуждены расстаться только под бременем крайней нужды, или о красочном изображении любимого бегового верблюда самого Султана, случайно свалившемся с повозки, или о медальоне с портретом обожаемой сестрицы. У Абдуллы ушла уйма времени на то, чтобы выпроводить их вон, однако в нескольких случаях он все-таки приобрел портреты — само собой, портреты мужчин. Разумеется, из-за этого народ только прибывал.
— Только сегодня! Мое предложение действительно только сегодня до заката! — заявил наконец Абдулла собравшейся толпе. — Пусть всякий, у кого на продажу найдется изображение мужчины, придет ко мне за час до заката, и я куплю картину. Но только в этом случае!
Это позволило Абдулле отвоевать несколько спокойных часов, которые он отвел на опыты с ковром. Он уже засомневался, верно ли решил, будто его визит в сад не был просто сном. Ведь ковер не двигался. Разумеется, сразу после завтрака Абдулла снова испытал его, попросив подняться на два фута — чтобы удостовериться в его послушании. Но ковер остался на полу. Вернувшись из палатки художника, Абдулла еще раз испытал его, но ковер его воле не повиновался.
— Наверное, я дурно обращался с тобой, — сказал Абдулла ковру. — Ты остался верен мне и не улетел, несмотря на мои подозрения, а я в благодарность привязал тебя к шесту. Станет ли тебе лучше, друг мой, если я положу тебя на пол? Я угадал?
Он оставил ковер на полу, но тот все равно не полетел. Ковер ничем не отличался от любой старой циновки.
Абдулла подумал еще — в промежутке между наплывами разных людей, надоедавших ему с портретами. К нему снова вернулись подозрения относительно незнакомца, продавшего ковер, и страшного шума, который разразился у жаровни Джамала как раз тогда, когда незнакомец повелел ковру лететь. Абдулла припомнил, что видел, как оба раза губы незнакомца двигались, но расслышал далеко не все
