шагая вдоль овощных и фруктовых рядов, Галип подумал, что хорошо бы оказаться там, где он мог бы прочитать все, написанное Джелялем.
… Как же войти в загадочный мир вторых смыслов? Как разгадать их? Ему чудилось, что он уже стоит на пороге открытия нового мира, но никак не может сделать первый шаг, чтобы войти внутрь. В конце романов, которые читала Рюйя, наступала развязка, открывался второй, скрытый до этого момента мир, и тогда первый, ставший неинтересным, отступал в тень. «Убийца — отставной полковник, мстящий за нанесенное ему оскорбление!» — говорила ночью Рюйя, кидая в рот каленый горох, купленный в лавке Алааддина, и Галип понимал, что жена забыла про английских слуг, зажигалки, обеденные столы, фарфоровые чашки и пистолеты, подробным описанием которых изобиловала книга, и вошла в мир нового и тайного смысла, на который указывали предметы и персонажи. Галип же лишь надеялся в него попасть.
Размышляя об этом, Галип внимательно посмотрел в лицо пожилого старьевщика, расставившего на подстилке очаровательные предметы, словно мог прочесть на его лице тайный смысл.
— Сколько стоит телефон?
— А ты действительно покупатель? — спросил старик, оживляясь.
Неожиданный вопрос по выяснению его статуса поразил Галипа. Он подумал: «Ну вот, меня считают знаком чего-то другого!» Нет, это был не тот мир, куда он хотел войти, ему нужен был мир, созданный Джелялем. Джеляль возводил его годами, подробно перечисляя предметы и рассказывая истории в своей рубрике; Галип чувствовал, что сейчас Джеляль укрылся за стенами этого мира, а ключ спрятал. Лицо старьевщика, вспыхнувшее на миг волнением предстоящей возможности поторговаться, обрело прежнее спокойствие.
Выйдя на мост Ататюрка, Галип решил: «Буду смотреть только на лица». Каждое встреченное лицо порождало новый вопрос, как в переводных комиксах, но с исчезновением его исчезал и вопрос, оставляя лишь маленький след. Он попытался было связать выражение лиц с окружающей панорамой города, но из этого ничего не вышло. Пожалуй, на лицах прохожих можно было прочесть историю города, его потрясения, былое великолепие, грусть и горечь, но это не указывало на сознательно хранимую тайну, а скорее свидетельствовало о соучастии в истории, поражении, преступлении. В пенистых валах, тянущихся за буксирами, холодная свинцовая голубизна Золотого Рога приобретала пугающий коричневый цвет.
До того как Галип зашел в кофейню в переулке за туннелем (фуникулер, соединяющий район Каракей с проспектом Истикляль.), ему встретилось семьдесят три лица. Довольный увиденным, он сел за столик, заказал мальчишке чай, привычным движением вытащил газету из кармана, снова стал перечитывать статью Джеляля. В статье уже не было ни одного незнакомого слова, фразы или буквы, но, читая, Галип находил подтверждение мыслям, которые прежде никогда не приходили ему в голову. Эти его новые мысли удивительным образом совпадали с мыслями Джеляля. Галип ощутил внутреннее спокойствие, совсем как в детстве, когда он думал, что у него хорошо получается подражать человеку, на месте которого он хотел бы быть.
На столе лежал бумажный кулек. По горке подсолнечной шелухи нетрудно было догадаться, что лоточник продал семечки тем, кто сидел за этим столом до Галипа. Кулек был свернут из листка школьной тетради. Он прочитал написанное старательным детским почерком: «6 ноября 1972. Задание: наш дом, наш двор. Во дворе нашего дома растет четыре дерева. Два тополя и две ивы: большая и маленькая. Папа сделал ограду из камней и проволоки. Дом — это убежище, которое зимой защищает людей от холода, а летом — от жары. Дом защищает нас от плохого. У нас в доме одна дверь, шесть окон и две трубы». Под сочинением Галип увидел рисунок дома и деревьев во дворе, раскрашенных цветными карандашами. Черепица была нетерпеливо закрашена красным. Галип увидел, что дверь, количество окон и деревьев соответствуют написанному в сочинении, и ему стало еще спокойнее.
Перевернув листок, он стал быстро писать на обороте. Он не сомневался, что слова, которые он писал на линейках, обозначают нечто реальное, как и слова, написанные ребенком. У него было ощущение, что благодаря этой страничке школьного сочинения он снова обретает слова, утраченные с детства. Мелкими буквами столбиком он набросал кое-какие соображения и, заполнив почти всю страницу, подумал: «Как, оказывается, все просто!» И еще: «Чтобы убедиться, что мы с Джелялем мыслим одинаково, мне надо видеть как можно больше лиц!»
Зайдя в еще одну кофейню, Галип вытащил из кармана домашнее сочинение и стал читать, как статью Джеляля. Теперь он отлично сознавал: если читать подряд написанное Джелялем, можно узнать, где тот находится. Надо только найти место, где хранится весь архив Джеляля. Читая и перечитывая домашнее сочинение, он уверился, что это может быть только дом: «место, которое защищает нас от плохого». Непосредственность ребенка, смело называющего окружающие предметы, обнадеживала, что он вот-вот определит место, в котором ждут его Рюйя и Джеляль. В каждой очередной кофейне он вписывал новые строчки на обратной стороне школьного домашнего сочинения.
К тому моменту, как он снова оказался на улице, некоторые предположения он отмел, другие выплыли на первый план: за городом они быть не могли, потому что Джеляль не любил жить нигде, кроме Стамбула. Вряд ли они были на азиатской стороне: она, по словам Джеляля, была недостаточно «исторической». Не могли прятаться Джеляль и Рюйя у кого-нибудь из друзей: общих друзей у них не было. Вряд ли Рюйя решилась бы пойти с Джелялем к кому-нибудь из своих приятелей. Бесполезно искать их в гостиничных номерах, где их не мучили бы воспоминания: мужчина и женщина, даже брат с сестрой, вызвали бы подозрение.
Посидев в очередной раз в кафе, он стал более оптимистично оценивать свое положение. Ключевые слова выглядели простыми и понятными, как домашнее сочинение, на обороте которого он их написал. В дальнем углу кафе по черно-белому телевизору показывали футбольный матч. Футбольное поле было покрыто снегом, пробегающие футболисты оставляли на нем черные дорожки, как линии, прочерченные углем, мяч, катающийся по грязи, был черным. Присутствующие, кроме нескольких человек, играющих в карты за пустым столом, наблюдали за этим черным мячом.
Выходя из кафе, Галип подумал, что тайна, которую он пытается разгадать, так же ясна, как этот черно-белый футбольный матч. Ему надо только идти туда, куда несут его ноги, а по дороге смотреть на изображения и лица. В Стамбуле полно кофеен; заходя через каждые двести метров в кофейню, человек может обойти весь город.
Недалеко от площади Таксим он вдруг оказался в толпе, вышедшей из кино. Лица людей, которые шли, засунув руки в карманы, глядя в землю, или спускались по лестнице, держась под руку, были настолько полны смысла, что собственный кошмар, в котором он жил эти несколько дней, показался ему не таким уж страшным. На лицах у вышедших из кино было написано спокойствие: они забыли о собственных несчастьях, погрузившись с головой в чужую жизнь. Они были одновременно и здесь, на этой убогой улице, и там, в той жизни, где им хотелось быть. Их память, набитая неудачами и горечью, сейчас наполнилась чувствами, заглушающими каждодневную тоску. Галип печально подумал: «Эти люди могут верить, что они — другие!» Чтобы стать другим, человек должен приложить все имеющиеся у него силы. Галип был полон решимости собрать всю свою волю для этой цели. «Я — другой!» — сказал он себе и с радостью почувствовал, что изменилась не только обледеневшая мостовая под ногами, не только площадь, увешанная рекламой кока- колы и консервов, но и сам он до кончиков ногтей. И внутри него зазвучала, как новая жизнь, музыка, наполненная воспоминаниями и печалью того, другого человека, которого он не хотел называть по имени.
Он больше не чувствовал необходимости заходить в кофейни, чтобы читать людские лица, и потому направился через Харбие прямо в Нишанташи.
Он решил, что Рюйя с Джелялем в воскресенье пойдут в «Конак» на вечерний сеанс в семь пятнадцать, и помчался к кинотеатру, но ни на улице, ни у входа в кинотеатр их не было.
Побродив еще немного по улицам, он пошел к дому Шехрикальп. Из всех окон домов на улице, кроме окон дома Шехрикальп, лился голубоватый свет телеэкранов: так было каждый вечер в восемь часов. Глядя внимательно на верхние этажи дома Шехрикальп, Галип увидел привязанный к решетке балкона верхнего этажа кусок темно-синей материи. Такого же синего цвета ткань висела на этом балконе и тридцать лет назад, когда в доме жила вся семья: тогда это был знак для водоноса. Человек, развозивший воду в цинковых бидонах на конной повозке, по этим синим тряпицам понимал, на каких этажах кончилась питьевая вода, и соответственно поднимал воду наверх.
Галип стоял, раздумывая о том, что это могло означать: это мог быть знак, что Рюйя и Джеляль здесь, а
