мы прежде всего не знаем ни правил игры, ни использованного шифра. Мы позволяем себе утверждать, что зашифрованные указания записаны знаками, понятными всем, и это как раз и создает иллюзию хорошо составленной криптограммы. Таким образом, осторожность подсказывает нам, что не следует обольщаться, полагая, что смысл ясен и что надо изучать эти тексты так, как будто речь идет о неизвестном языке.
Повидимому, эти послания адресуются только тем, кто посвящен в эту игру, — другим алхимикам; следует полагать, что они уже получили ключ к точному пониманию этого письма, причем получили какимито средствами, отличными от письменной традиции'.
Как бы глубоко ни погружались мы в прошлое, мы находим алхимические рукописи. Николай де Валуа в XV веке пришел к выводу, что превращения, секреты и техника высвобождения энергии были известны людям еще до изобретения письменности. Архитектура предшествовала письменности. Она, может быть, и представляла собой своеобразную форму письменности. И мы видим, что алхимия тесно связана с архитектурой. Один из самых значительных текстов по алхимии, автор которого — Эспри Гобино де Монлюнзан, называется «Достопримечательные толкования загадок и иероглифических фигур, находящихся на главном портале Собора Парижской Богоматери». Труды Фулканелли посвящены «Тайне соборов» и тщательным описаниям «Обителей философии». Некоторые средневековые здания свидетельствуют о существовании обычая передавать посредством архитектуры послания об алхимии, восходящие к бесконечно далеким временам. Ньютон был убежден в существовании цепи посвященных, уходящей в седую древность, верил, что эти посвященные владели тайнами превращений и расщепления материи. Английский ученыйатомщик Да Коста Андрадо в речи, произнесенной перед коллегами по случаю 300летия Ньютона в Кембридже, дал понять, что открывший гравитацию, быть может, и сам принадлежал к этой цепи и открыл миру только малую часть своего знания.
'Я не рассчитываю, — сказал он, — убедить скептиков, что Ньютон обладал пророческой властью или особым видением, открывшими ему возможность получения энергии атома. Скажу просто, что фразы, которые я вам процитирую, говорят о том, что Ньютона гораздо больше занимайте алхимическое превращение, чем вероятные потрясении мировой торговли в результате синтеза золота. Вот что пишет Ньютон: «Способ превращения ртути в золото сохранялся в тайне теми, кто его знал, и представлял собой, вероятно, дверь к чемуто более благородному (чем производство золота) — чему то такому, что, если его сообщить людям, может подвергнуть мир невероятной опасности, если только писания Гермеса говорят правду». И еще далее Ньютон пишет: «Существуют другие великие тайны, кроме превращения металлов, если верить Великим Учителям. Они одни знали эти тайные сведения».
Размышляя о глубоком смысле этого высказывания, вспомним, что с такими же умолчаниями и предосторожностями Ньютон говорит о своих собственных открытиях в оптике.
«Если мне удалось подняться так высоко, — писал Ньютон, — то лишь потому, что я стоял на плечах гигантов». Эттербери, современник Ньютона, писал: «Скромность учит нас отзываться с почтением о древних, в особенности когда мы не знаем в совершенстве их работ. Ньютон, знавший их почти наизусть, в высшей степени уважал их и считал авторов людьми великого гения и высшего ума, простиравшими свои открытия во всех областях гораздо дальше, чем нам кажется по оценке оставшихся от них рукописей. Гораздо больше утраченных древних работ, чем сохранившихся, и, может быть, все новые открытия не стоят того, что утрачено».
По мнению Фулканелли, алхимия служила связью с цивилизациями, которые исчезли тысячелетия назад и неведомы археологам. Само собою разумеется, ни один археолог с репутацией серьезного ученого, ни один уважающий себя историк не допустят и мысли о существовании в прошлом такой цивилизации, которая обладала наукой и техникой, превосходящими наши. Но передовая наука и техника до крайности упрощают технологию алхимиков, хотя ее достижения находятся, быть может, у нас перед глазами, но мы не способны это понять. Не имея глубокого научнотехнического образования, ни один серьезный историк или археолог не сможет провести раскопки, способные пролить какойто свет на эту проблему. Разделение наук, по необходимости вызванное сказочным современным прогрессом, быть может, скрывает от нас в прошлом нечто не менее сказочное.
Известно, что немецкий инженер, которому было поручено построить в Багдаде канализацию, обнаружил в хламе местного музея под неопределенной этикеткой «Предметы культа» электрические батареи, сделанные за десять веков до Вольта, во времена династии Сасанидов.
До тех пор, пока археологией будут заниматься только археологи, мы не узнаем, была ли «ночь времен» в самом деле непроглядным мраком или же сверкающим днем.
Курт Зелигман писал: 'ЖанФредерик Швейцер, называемый Гельвецием, ярый противник алхимии, сообщает, что утром 27 декабря 1667 г. к нему явился неизвестный. Это был, повидимому, весьма почтенный, солидного вида, но скромно одетый человек, похожий на меннонита. Спросив Гельвеция, верит ли он в существование философского камня (на что знаменитый доктор ответил отрицательно), незнакомец открыл маленькую шкатулку из слоновой кости, «в которой были три куска вещества, похожего на стекло или опал». Ее владелец заявил, что это и есть знаменитый камень, что с помощью самого ничтожного его количества он может сделать двадцать тонн золота. Гельвеций подержал в руке кусочек и, поблагодарив посетителя за любезность, попросил дать ему немного. Алхимик ответил категорическим отказом. Но потом любезным тоном добавил, что за все состояние Гельвеция не может расстаться даже с малейшей частицей этого «минерала» по причине, которую ему не дозволено разглашать. В ответ на просьбу доказать правдивость этих слов, т. е. осуществить превращение, незнакомец ответил, что вернется через три недели и покажет Гельвецию коечто, способное его удивить. Он вернулся в назначенный день, но от какойлибо демонстрации отказался, заявив, что ему запрещено раскрывать секрет. Тем не менее он согласился дать Гельвецию маленький кусочек камня, «не более горчичного зерна». И, так как доктор выразил сомнение в том, что такое крошечное количество может произвести хоть малейшее действие, алхимик разбил кусочек надвое, бросил половину и протянул ему другую: «Вам будет достаточно даже этого».
Тогда Гельвеций решил признаться, что еще во время первого визита незнакомца утаил несколько крупиц, которые в самом деле превратили свинец, но вовсе не в золото, а в стекло. «Вы должны были защитить вашу добычу желтым воском, — ответил алхимик, — это помогло бы проникнуть сквозь свинец и превратить его в золото». Незнакомец пообещал вернуться на следующий день в девять часов и совершить чудо — но не пришел, послезавтра — тоже. Видя это, жена Гельвеция убедила его попробовать совершить превращение самому, в соответствии с указаниями незнакомца. Гельвеций так и поступил. он расплавил три драхмы свинца, облепил камень воском и бросил его в жидкий металл. И он превратился в золото: «Мы тотчас же отнесли его к ювелиру, который заявил, что это самое чистое золото, какое ему доводилось видеть, и предложил 50 флоринов за унцию». Заключая свой рассказ, Гельвеций говорит, что этот слиток золота все еще находится у него как осязаемое доказательство превращения. «Пусть святые Ангелы Божьи бодрствуют над ним (неизвестным алхимиком) как над источником благословения для христианства. Такова наша постоянная молитва за него и за нас».
Новость распространилась как облако пыли. Спиноза, которого нельзя причислить к наивным людям, захотел узнать конец этой истории. Он посетил ювелира, делавшего экспертизу золота. Ответ был совершенно однозначным: во время плавки серебро, добавляемое к этой смеси, точно так же превращалось в золото. Этот ювелир, Брехтель, был чеканщиком монет принца Оранского. Дело свое он, несомненно, знал. Весьма маловероятно, что он мог стать жертвой уловки или решил обмануть Спинозу. Затем Спиноза отправился к Гельвецию, который показал ему золото и тигель, использованный для этой операции. Капельки драгоценного металла, приставшие к стенкам, были еще видны внутри сосуда. Как и другие, Спиноза убедился, что превращение действительно имело место'.
