в могучем мозге, сможет найти только то, что подразумевает этот треугольник, но не проникнуть в мир, где действует закон, выраженный этим треугольником. В процессе этого действия станет известно, что этот иной мир существует.
Быть может, все символы — явление одного и того же порядка. Обратная Свастика, или ломаный крест, чье происхождение теряется в самом отдаленном прошлом, это, может быть, «модель» закона, определяющего всякое разрушение. Каждый раз, когда имеет место разрушение в области материи или мысли, движение сил, быть может, соответствует этой модели, как отношения времени и пространства соответствуют треугольнику.
Математик Эрик Темпл Белл говорит нам, что и спираль — это, может быть, модель глубокой структуры всякой эволюции (энергии, жизни, познания). Возможно, что в «состоянии пробужденности» мозг может функционировать как аналоговая машина, исходя из созданной модели, и что таким образом он проникает от свастики к всеобщей структуре разрушения, от спирали — к всеобщей структуре эволюции.
Символы, знаки, могут являться, следовательно, моделями, созданными для высших механизмов нашего ума, подразумевая функционирование нашего разума в другом состоянии.
Наш разум в своем обычном состоянии работает, быть может, вычерчивая своим самым тонким острием модели, благодаря которым при переходе в высшее состояние он может включиться в конечную реальность вещей. Когда Тейяр де Шарден смог посетить точку Омега, он выбрал таким образом «модедь» последней точки эволюции. Но для того, чтобы почувствовать реальность этой точки, чтобы жить в глубине реальности, воображаемой с таким трудом, чтобы сознание освоило эту реальность, полностью ассимилировало ее, — чтобы сознание, в общемто, само стало точкой Омега и поняло все, что может быть понято в такой точке: последний смысл жизни Земли, космическую судьбу завершенной Мысли по ту сторону конца времен на нашем земном шаре. Для того, чтобы такой переход от идеи к познанию произошел, нужно, чтобы начала действовать другая форма разума. Назовем ее аналоговым разумом, назовем мистическим озарением, назовем состоянием абсолютного созерцания.
Таким образом, идея вечности, идея бессмертия, идея Бога и т. д. — это, может быть, «модели», созданные нами и предназначенные для того, чтобы в другой, обычно спящей части нашего разума обрести те ответы, для получения которых мы их выработали.
Нужно хорошо знать, что самая возвышенная идея — это, возможно, эквивалент рисунка бизона для кроманьонского колдуна. Речь идет о макете. Нужно, чтобы затем аналоговый механизм начал функционировать, исходя из этой модели, в тайной зоне мозга. Колдун посредством транса переходит в действительность бизоньего мира, одним ударом открывает там все аспекты и может сообщить место и час будущей охоты. Это магия в самом низшем состоянии. В более высоком состоянии модель — не рисунок, не статуэтка и даже не символ. Она — идея, она — самый тонкий продукт самого тонкого из возможных двоичных пониманий. Эта идея была создана только ради другого этапа исследования — этапа аналогового, — второй фазы всякого операционного исчисления.
Нам кажется, что самая высокая, самая активная деятельность человеческого ума состоит в выработке «моделей», предназначенных для другой, малоизвестной, с трудом приводимой в действие деятельности ума. В этом смысле можно сказать, что все есть символ, все есть знак, все есть напоминание об иной реальности.
Это открывает нам двери в область возможной бесконечной силы человека. Это не дает нам «ключ ко всему», вопреки тому, что думают символисты. От идеи Троицы, от идеи бессмертия до статуэтки, истыканной булавками деревенским магом, через крест, свастику, витраж, собор, Деву Марию, «математические сущности», числа и т. д. — все есть модель, макет чегото, существенного в мире, отличном от того, где этот макет был создан. Но «макеты» не взаимозаменяемы: математическая модель плотины, созданная ЭВМ, не сравнима с моделью сверхзвуковой ракеты. Все — не во всем. Спираль не содержится в кресте. Изображения бизона нет на фотографии, которой оперирует медиум, «точка Омега» отца Тейяра — не ад Данте, менгиров нет в соборе, чисел Кантора нет в цифрах Апокалипсиса. Если есть «макеты» всего, то все макеты не образуют понятное «все», которое сообщило бы тайну Вселенной.
Если самые сильные модели, созданные разумом в состоянии высшего пробуждения, — это модели без размеров, то надо полагать, что можно оставить надежду найти макет Вселенной в Великой пирамиде или на портале собора НотрДам. Если существует макет всей Вселенной, то он может существовать только в человеческом мозге, в крайней точке самого возвышенного из разумов. Но разве у всей Вселенной не больше ресурсов, чем у человека? Если Человек — это бесконечность, то разве Вселенная — не бесконечность плюс нечто еще? Однако открытие того, что все есть макет, модель, знак, символ, приводит к открытию ключа. Не того, который открывает дверь непроницаемой тайны и который вообще не существует или находится в руках Бога. Не ключа уверенности, но ключа к «иному» разуму, которому предложены эти макеты. Значит, речь должна идти о переходе из состояния обычного бодрствования в состояние высшего бодрствования, к состоянию пробужденности. Все — не во всем. Но бодрствовать — это все.
ГЛАВА 5. ПОНЯТИЕ СОСТОЯНИЯ ПРОБУЖДЕННОСТИ
Я посвятил большую книгу описанию общества интеллигентов, под руководством тауматурга Гурджиева искавших «состояние пробужденности». Я продолжаю думать, что нет более важного поиска. Гурджиев говорил, что современная мысль, родившаяся на навозе, вернется в навоз, и учил презирать век. Ибо и в самом деле — современная мысль родилась из забвения, из непонимания необходимости таких поисков. Но Гурджиев, человек старый, смешивал современную мысль с судорожным картезианством XIX века. Для подлинно современной мысли картезианство уже не является панацеей, и в пересмотре нуждается сама природа разума. Так что современный уровень мысли может скорее привести людей к полезным размышлениям о возможном существовании иного состояния сознания — состояния пробужденного сознания. И в этом смысле сегодняшние математики и физики протягивают руку вчерашним мистикам. Презрение Гурджиева, как и презрение Рене Генона, другого, но чисто теоретического защитника состояния пробуждения, — сейчас «не по сезону». И я думаю, что если бы Гурджиев был вполне озаренным, он не ошибся бы сезоном. Для разума, испытывающего абстрактную необходимость в превращении, теперь время не презирать век, но, наоборот, — любить его.
До сих пор состояние пробужденности упоминалось в религиозных, эзотерических или поэтических рамках. Неоспоримый вклад Гурджиева состоял в том, что он показал возможность психологии и физиологии этого состояния. Но он с удовольствием «затуманивал» свой язык и оставлял своих последователей за стенами полного одиночества. Мы же попытаемся говорить как люди второй половины XX века, пользуясь вполне экзотерическими, внешними средствами. Естественно, касаясь такого предмета, в глазах «специалистов» мы будем выглядеть варварами. Ха! Но мы и в самом деле немного варвары! Мы чувствуем, как в окружающем нас сегодняшнем мире выковывается душа нового века Земли. Наш способ очертить вероятное существование «состояния пробужденности» не будет ни вполне религиозным, ни вполне эзотерическим или поэтическим, ни вполне научным. Он будет одновременно всеми ими понемногу и не уложится ни в одну из наук. Это и есть возрождение: кипение смеси методов теологов, ученых, магов и детей.
