Оба они были в хороших костюмах и имели при себе документы, удостоверявшие, что они являются представителями известных американских газет.
— Мы посланы, — объяснили они по-французски, — чтобы информировать наши газеты о чрезвычайно важных дебатах, происходящих в настоящее время в вашем парламенте по вопросу о будущей политике Люксембурга. Американский парод очень интересуется вашей страной, так много страдавшей и так приветливо встретившей наших солдат.
Польщенный привратник их впустил. Они без труда проникли в зал парламента, встретились с представителями всех партий, расспросили их, прислушались ко всем немецким и французским разговорам и присутствовали при прениях. В конце концов, они были представлены всем великим герцогиням.
Кроме небольшой доли оборонительной контрразведки против тех из союзников, кто придавал заключению мира иной смысл, чем мы, мы занимались наступательной контрразведкой против немцев, с которыми наша секретная служба должна была оставаться на положении войны до подписания мира. Война могла возобновиться в любой момент, потому ли, что спартаковцам удастся занять в Берлине господствующее положение, потому ли, что республиканцы откажутся подписать договор. Война означала бы наступление союзных армий та Берлин, которому немцы старались бы противодействовать. Таким образом, у разведывательного отдела были две задачи: знать возможно больше о германской армии, которая должна была бы отражать наступление, и устроить так, чтобы немцы как можно меньше знали о нашей 3-й армии, которая должна была бы это наступление вести.
В то время наша секретная служба, как и все прочие службы американской экспедиционной армии, действительно знала свое дело. Некоторые полицейские разведчики были уволены, а другие на опыте научились работе секретных агентов. Кроме того, их задача облегчалась местными условиями в Люксембурге и в Германии. Американскую зону называли иногда зоной голландского дяди, настолько велико там было число жителей, имевших племянников в Соединенных Штатах. В Чикаго больше люксембуржцев, чем в самом Люксембурге, а в Милуоки больше немцев, чем в Кобленце. Тысячи солдат оккупационной армии говорили по-немецки. Значительное число полицейских разведчиков было немцами по рождению.
Поэтому сведения поступали в огромном количестве.
Немцы прибегли к старому методу, которым пользуются все отступающие армии, а именно, они оставляли позади себя шпионов под видом крестьян. Большинство этих шпионов скоро провалилось. Население передавало их в руки американской разведки, иногда из дружественных побуждений, а иногда, чтобы получить какой-нибудь подарок — кусок мыла или плитку шоколада. Таким образом, мы обнаружили в Люксембурге много немецких шпионских гнезд и выдали их французам.
По просьбе союзников наша секретная служба всюду искала бывших командиров германских подводных лодок, грабителей и людей, обвинявшихся в зверствах. Англичане составили черные списки последних, и об этом в Германии знали. Один немец, арестованный на вокзале в Кобленце, немедленно запротестовал:
— Но ведь моя подводная лодка никогда не топила госпитального судна.
В другом случае французы просили американцев арестовать одного бывшего офицера, пользовавшегося очень дурной репутацией. Его хитростью выманили из дома и в его отсутствие произвели у него обыск. Были, найдены бесспорные улики грабежа — ящики с бельем, с серебром, ковры, награбленные им в домах Дуэ.
— Почему вы меня арестовали? — спросил он.
— Нам известны все ваши действия, — ответил полицейский разведчик.
В ту же ночь немец покончил в тюрьме самоубийством.
Новая германская республика не была невинна по части шпионажа. Германская секретная служба работала активнее, чем когда-либо. Она систематически допрашивала всех немцев, возвращавшихся из оккупированной зоны. Она посылала опытных агентов в Кобленц. Полицейские разведчики в свою очередь встречали все приходившие поезда и брали под наблюдение некоторых агентов тотчас же по их приезде. Другие оставались незамеченными. Один из них выдавал себя за зажиточного торговца маслом и яйцами. Его торговля казалась вполне реальной, бумаги были в порядке, родился он в США. Он не внушал никаких подозрений, и его пропустили. Но вскоре некоторые его действия показались подозрительными. Быть может, он задавал слишком много вопросов, касавшихся оккупационной армии. Быть может, он слишком часто забывал, что находившиеся в Кобленце немцы из Америки были скорее американцами, чем немцами. Как бы то ни было, однажды вечером его посетил человек в костюме, по всей видимости, сшитом в Германии во время войны. У него была чисто немецкая внешность и речь и манеры настоящего немца.
— Я приехал из Берлина, — сказал он. — Меня послали вам в помощь.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — ответил торговец.
Незнакомец доказал ему, что он очень хорошо понял, о чем идет речь, и стал его компаньоном. Под различными предлогами они разузнавали обо всем, касавшемся американских полков в Германии: об их передвижениях, численности, моральном состоянии. По ночам, запершись в своей конторе, они записывали результаты своих расследований на тонких листках шелковой бумаги. Все эти листки они спрятали в двойном дне чемодана, принадлежавшего коммерсанту, который намерен был направиться кружным путем в Берлин. Он послал свой чемодан на вокзал, взял билет и в ожидании отхода поезда пошел прогуляться по городу.
Купца хлопнули по плечу
Вдруг он почувствовал то, чего больше всего на свете боятся преступники и шпионы: его слегка хлопнули по плечу. Резко обернувшись, он увидел двух человек в форме американских сержантов.
— С вами желает поговорить полковник Вильямс, — сказал один из них. Затем, обратившись к товарищу, он прибавил:
— Ты его веди, а я пойду сзади.
Шпион был безоружен. После некоторого протеста ему пришлось отправиться в сопровождении обоих сержантов в канцелярию начальника разведывательного отдела оккупационной армии полковника Р. X. Вильямса.
— Узнаете ли вы это? — спросил его полковник, протягивая ему пачку листков шелковой бумаги, покрытых мелким почерком.
Шпион побледнел, как мертвец. Он отступил на шаг и пробормотал:
: — Ах, вот как! Передать вам эти листки мог только мой компаньон.
И, пытаясь овладеть собою, он спросил, глядя на полковника, Вильямса:
— Вы поведете меня сейчас же или у меня еще хватит времени написать семье?
Он был убежден, что его расстреляют. Официально война еще продолжалась. Но полковник Вильямс прибегал к лучшим методам, чем расстрел. Он улыбнулся и, погрозив пальцем шпиону, сказал:
— Послушайте, какая для нас польза вас расстрелять? Ваши донесения у нас, половину собранных вами сведений вы бы могли найти в наших газетах. Мы предпочитаем, чтобы вы вернулись в Берлин и сказали пославшим вас людям, что мы их раскусили. Если они хотят знать о нас больше, пусть читают газеты или нам напишут. Мы им ответим. Почему бы нам не ответить? Германская армия является теперь тенью того, чем она была. Американская оккупационная армия могла бы ее разбить без всякой помощи извне. Мы это знаем. К чему же нам беспокоиться?
Немец так и открыл рот и вытаращил глаза. Он не мог себе представить, чтобы таким образом мог говорить какой-нибудь офицер германской разведки. Но это был не сон, а действительность. Полковник Вильямс предложил ему сигару.
— Черт побери! — выругался он. — С меня хватит. Я часто в жизни рисковал и всегда выходил сухим из воды, но против вас бороться невозможно. Человек, которого вы ко мне подослали, был больше немцем, чем я сам. Я передам «им» в Берлине ваши слова и брошу секретную службу.
