– Посланник был наверняка мертв? – настаивал Таур.
– Так сказали советник и лекарь…
– Альф? – Магистр снова перекинулся на врача.
– Да, господин.
– Что «да»? Жив или мертв?
– Пульс отсутствовал, дыхание тоже, но кровь не стыла и не сворачивалась. С моей точки зрения, это была смерть с отсрочкой в исполнении. Пожизненное заключение в вечности.
– Что?! Это ты сам придумал, или подсказал кто? Надо ж такой диагноз сочинить, в кошмарном сне не привидится! Вы тут без меня на десерт белены не ели? Хоть кто-то нормальный в вашей компании остался? – возмутился Магистр и, помедлив, приказал: – Найти мне Гарди. Из-под земли достать. – Таур, наконец, посмотрел на карту. – Колдуем, значит, – проворчал он и, резко повернувшись на каблуках, распорядился: – Удвоить все посты, перекрыть все уровни по максимуму. Всем искать посланца, советника и скалета Гарди. Хурст, возьмите людей, пойдете со мной. Альф, ты тоже, советнику может потребоваться помощь. Выдать младшим командирам индикаторы волшебства. Все мало-мальски подозрительное – сюда, я сам разберусь. Синг! Останешься здесь за главного, подпишешь все находки: кто принес, где нашел, ну, сам догадаешься, не маленький.
Таур, сопровождаемый довольно многочисленной свитой, покинул свой кабинет и, миновав лабиринты переходов, вышел в сад.
– Альф! – Магистр затормозил так стремительно, что Хурст, шедший следом, едва не врезался в императора. – Ты уверен, что клеймо раба все еще украшает спину Посланника?
– Да, господин. Я уже говорил Вам, что Арси подстраховался эликсиром СС. Даже если этот приятель Мерлина двужильный… Едва ли он сможет выдержать столько боли, не теряя сознания.
– Очень хорошо. – Таур поднял руку. – Я здесь, Илай, и я запрещаю тебе колдовать и сопротивляться. Я приказываю тебе подойти ко мне. Ты мой раб, Посланник, и твое место у ног хозяина. Поторопись, я не люблю ждать.
Софка тупо пялилась в телевизор. Показывали что-то из жизни бразильских домохозяек. Что именно, было не совсем ясно, так как русский текст шел вровень с португальским, а украинские титры, призванные разъяснить обстановку, размещались в нижней части экрана, где Софкин телевизор малость глюковал и показывал только белесые разводы. Когда пару лет назад началось это ноу- хау с титрами, Вера Абрамовна попыталась призвать экран к порядку и даже вызвала мастера-укротителя из телеателье. Мастер, как и следовало ожидать, по первому обращению не появился, а второго уже и не было, так как Вера Абрамовна телевизор, как правило, не смотрела, а слушала, так что титры ей были вроде как и ни к чему. Софка же, как выяснилось, хоть и прожила всю жизнь в жемчужине у моря, рщну мову понимала не многим лучше, чем португальскую, так что и ей титры были без надобности. Теперь о том, что происходит в телевизоре, приходилось только догадываться, прислушиваясь и приглядываясь.
Софка взяла пульт и попрыгала с программы на программу. Или телевизор знал только один канал, или на всех кнопках кипели бразильско-мексиканские страсти, но особой разницы Софка не обнаружила. «Хорошо Тинке в ее Америке, – с легкой завистью подумала девочка. – Каналов сколько хочешь, одних русских штук десять… Живут же люди! И у нас три с половиной кадра в сутки на душу населения. Смотри, наслаждайся. А Тинка сволочь, могла бы и в гости пригласить. Черт с ней, с Америкой, хоть телевизор бы посмотрела».
Чарка тем временем что-то сосредоточенно грызла под диваном. Хруст оттуда слышался отменный.
– Что ты жрешь, скотина, – спохватилась Софка, опасавшаяся, что доберманша притащила с помойки какую-нибудь тухлую кость, и последствия подкроватного пиршества одной прожорливой собаки могут стоить бессонной ночи всему дому. – Чарка, фу! Иди сюда, проклятая помоечница! Чара, я кому сказала? – Софка поняла, что словами не обойтись, и встала с дивана. – Так, где мой ремень?
Про ремень доберманша поверила и с явной неохотой из-под дивана вылезла. Морда у нее при этом была пыльная, виноватая и даже немного перекошенная. Конечно, можно было бы предположить, что перекосило Чарку от обиды, но трезвомыслящая Софка считала, что скорей всего это произошло из-за упрятанной за щеку кости, поэтому отважно полезла собаке в пасть двумя руками. Доберманша сжала челюсти и зарычала.
– Ах ты, Жучка слюнявая! – разозлилась Софка. Чарка зарычала громче.
– Софа, не зли собаку! – немедленно крикнула из кухни Вера Абрамовна. – Что за удовольствие, я не понимаю!
Софка не отвечала, занятая извлечением из пасти до-берманши неизвестного предмета, здорово смахивающего на серебристый карандаш для век, точнее, то, что от него осталось, добрую половину собачка уже распустила в щепки, серебристыми опилками прилипшие к ее наглой слюнявой морде. «Тинка забыла, или девицы ее сумасшедшие, – догадалась Софка. – Косметика у них была блеск, это я хорошо помню. Чертова чавкалка уже схомячила почти всю красоту, хоть чуть-чуть отбить!» Девочка с утроенной силой вцепилась в серебристую палочку, кроя угрожающе сопящую Чарку последними словами. Доберманша поняла, что проигрывает и попыталась смыться с трофеем, при этом она так взбрыкнула задними лапами, что свалила горшок с любимым фикусом Веры Абрамовны. Как собачке это удалось, Софка не поняла, керамический монстр, именовавшийся горшком, вмещал в себя как минимум центнер земли и был совершенно неподъемным. Фикус тоже был увесистым: слоновая нога метра два в высоту с пучками разноцветных листьев по всему периметру. К несчастью, это безумие природы Вера Абрамовна считала почти что чудом света и дрожала над ним, как скупой рыцарь над своими сундуками. Услышав грохот, она сразу поняла, что чудо в опасности, и бросилась в комнату, грозя Софке всеми карами земными и небесными.
– Если вы сломали мой Филисакрис, я тебя убью! Я твою поганую собаку убью! Я себя убью!
Софка покосилась на завалившийся на пол фикус, убедилась в его целостности и, поняв, что жизни семьи ничего не угрожает, продолжила борьбу за остатки импортной косметики. Ей уже удалось ухватиться за огрызок карандаша и почти выдернуть его из Чаркиных зубов, но тут на пороге, как назло, появилась Вера Абрамовна.
– И что ты хочешь от животного? – довольно спокойно начала она еще в коридоре, в глубине души надеясь, что драгоценный Филисакрис устоял. Однако, увидев заваленный фикус, разбитый горшок, груду чернозема и свою перемазанную в пыли дочь, воюющую с доберманшей, тетя Вера заголосила на всю Одессу. – Да пусть она подавиться этой дрянью, эта поганая собака! Что ты вцепилась в ее кость, будто сама ее будешь кушать? Ну как можно чему-то уцелеть, когда таких две здоровых коровы на одну маленькую комнату и у обеих ума нет?
Тут, как всегда кстати, погас свет, и Софку, добитую упрямством доберманши, произволом энергетиков и упоминанием мамаши то ли о коровах, то ли о уме, прорвало:
– Что хочу? Жить хочу, как человек, а не вшой на военном полигоне! Чтоб фикусы твои долбанные на голову не падали, чтоб мерзота эта слюнявая не жрала, что ни попадя, чтоб вода из крана текла, когда я кран включаю, а не когда про меня водопроводчик вспомнит, чтоб свет я выключала, а не электростанция!
– А еще что хочешь? – боясь отойти от дверей, чтоб не передавить в темноте фикус, Софку и собаку, взорвалась Вера Абрамовна. – Бабушку в Америке и икру ложками? А к бабке Симе на Куяльник на все лето не желаете? Грязи понюхаешь, в палисаде кверху задницей поторчишь, сорняки подергаешь, в грязи поваляешься, водички попьешь…
– Она ж вонючая, как моя жизнь! – возмутилась Софка.
– Зато, в отличие от твоей жизни – полезная, – парировала тетя Вера, – со всего мира едут пить и нюхать!
– Весь мир ездит нюхать в Виши и Карловы Вары, а на наш лиман только со Жмеринки приезжают, и то, если спьяну в другой поезд сели.
– Таки и езжай в свои Вши, – посоветовала, потеряв терпение Вера Абрамовна, – если тебе наших вшей не хватает.
– Виши, серость, – вяло поправила Софка, почти овладевшая к тому времени Чаркиным огрызком, – это Франция, у меня на Францию грошей нет. Тут хоть бы в Москву смотаться, и то хлеб!
Собака предприняла последнюю попытку защиты своей собственности и так мотнула головой, что
