существования, чтобы впоследствии они могли объединиться со своими братьями – избранным народом». Ной носил шелковую мантию и золотую цепь на шее; себя он именовал «гражданином Соединенных Штатов, бывшим консулом упомянутого государства в городе и королевстве Тунис, Верховным Шерифом Нью-Йорка, Советником юриспруденции и, милостью Божьей, Губернатором и Судьей Израиля». Редакторы конкурирующих газет и еврейская пресса в Европе насмехались над ним, из программы его ничего не вышло. Впрочем, в дальнейшем еще он создал партию исконных американцев (ставшую предшественником Агностиков), организовал еврейские протесты против зверств в Дамаске и поддерживал восстание в Техасе в 1836 году. Закончил свой путь он на посту судьи.
Характерной американской особенностью евреев-поселенцев было разнообразие их подходов к различным проблемам. Ной, к примеру, был северянином-аболиционистом. На Юге же евреи были южанами и рабовладельцами. Некий Джейкоб Джейкобс, аукционист из Чарльстона, так писал в своем завещании: «Настоящим я отдаю и завещаю своей упомянутой и нежно любимой жене Кэти Джейкобс на протяжении ее вдовства, но не более, моих негритянских и иных рабов по имени Тоби, Сципион, Джек, Дженни с тремя ее детьми Питером, Джоном и Евой, и Флору с двумя детьми Рэчел и Люси, а также всех иных рабов, коими я буду владеть на момент моей смерти». Еврей-южанин, чья вера и честь были оскорблены, по-южному на это и реагировал. В 1832 году Филип Минис из видной еврейской семьи, проживавшей в Саванне, был оскорблен в баре «Ладдингтонс» членом законодательного собрания Джорджии Джеймсом Дж. Старком, который обозвал его «проклятым евреем», «проклятым израильтянином» и добавил, что «на него следует помочиться». Была попытка переговоров с целью добиться извинения, затем обсуждалась возможность дуэли, и в конце концов Минис застрелил Старка в баре отеля «Сити», когда тот выхватил пистолет. Миниса судили по обвинению в убийстве, но оправдали – к радости южан-дуэлянтов.
Учитывая местный патриотизм, который испытывали американские евреи к конкретному пейзажу своего обитания, неудивительно, что во время Гражданской войны они претерпели раскол вместе со всей американской нацией – по штатам. Около 7000 евреев служили в армии Севера, 3000 – Юга. Если они и проявляли общинную солидарность (а это случалось нечасто), то в ответ на угрозу ущемления их общих прав. Известен случай, когда во время войны, 17 декабря 1862 года, генерал Улисс С. Грант издал в Теннесси приказ, который гласил: «Евреи же, как класс, нарушающий все правила, установленные Государственным Казначейством, а также изданные по нему приказы, настоящим увольняются из этого учреждения». Последовала немедленная и всеобъемлющая реакция бурного протеста, причем не только со стороны евреев; по указанию Линкольна Грант аннулировал свой приказ уже 6 января 1863 года.
В эти годы американское еврейство питалось настроениями германо-еврейского просвещения. Оно было либеральным, оптимистичным, трезвым, рациональным, патриотичным, скромным и весьма респектабельным. Еврейские иммигранты, как правило, говорили по-английски с немецким акцентом, но уже их дети, которые ходили в бесплатную среднюю школу (а по воскресеньям – в еврейскую), ничем в этом смысле от соседей не отличались. С 1840-х годов в Америке стал быстро распространяться реформированный иудаизм, чему содействовали усилия таких прогрессивных раввинов, как Дэвид Эйнхорн, Самьюэл Гирш, Исаак Майер Вайз и Самьюэл Адлер. Видные американские евреи не проявляли интереса к сионистскому мессианству; по их мнению, путь к искуплению лежал через распространение этического монотеизма в мире. Такова была преобладающая направленность в американских религиозных устремлениях. Однако было и более консервативное направление, особенно в Филадельфии, которая, пожалуй, стала ведущим центром иудаизма. Там раввин Исаак Лезер (1806—1868), родом из Вестфалии, человек невероятно энергичный, издал первый еврейский перевод Библии на английский язык, завершил перевод на английский молитвенников ашкенази и сефардов, основал первую успешную еврейскую газету «
Реформированный иудаизм больше всего привлекал удачливых бизнесменов, которые становились все более заметными фигурами на американской сцене. Таких, как банкир Джозеф Зелигман (1820—1880), которому президент Грант предложил возглавить Казначейство, и Джейкоб Генри Шиф (1847—1920), который в 1885 году стал во главе фирмы «Кун, Леб энд Компани». Как и в Тридцатилетнюю войну и в Наполеоновские войны, Гражданская война выявила организаторские и финансовые таланты многих еврейских банкиров, подрядчиков и поставщиков обмундирования. С 1860-х годов евреи стали мощной силой в американском бизнесе, особенно в Нью-Йорке. Широкая благотворительная деятельность дала иудаизму мощную структурную опору, причем с неизбежной и сильной либеральной ориентацией. В 1873 году возник Союз американских еврейских конгрегаций, двумя годами позже – Колледж еврейского союза, в 1889 году – Центральная конференция американских раввинов. Питтсбургская платформа (1885), разработанная раввином Кауфманом Колером, отвергавшая все законы Торы, «которые не отвечают взглядам и привычкам современной цивилизации», была стандартным кредо реформированного иудаизма вплоть до 1937 года. Она отвергала старые правила относительно диеты, чистоты и одежды, утверждала, что евреи «уже больше не нация, а религиозное сообщество», отрицала воскресение, небеса и ад, отвергала возврат на Сион и представляла мессианство как борьбу за истину, справедливость и правоту в современном обществе, в котором оно сможет идти рука об руку с другими религиями и людьми доброй воли.
В результате к началу великой эмиграции казалось, что американское еврейство просто обречено на то, чтобы быть одной из нитей драгоценной ткани религиозности Нового Света, неприметно растворяющейся в общем узоре. Однако паника, начавшаяся в связи с бедами 1881 года, необратимо изменила ситуацию. За десятилетие с 1881 по 1892 год евреи прибывали в США в среднем по 19 000 в год; в 1892—1903 годах цифра подскочила до 37 000 в год; а в 1903—1914 годах она вообще достигла 76 000. Между этими двумя миллионами евреев-беженцев и четвертью миллиона крепко стоящих на ногах реформистски настроенных, сильно американизированных «приличных» евреев, которые приветствовали их, было очень мало общего. Первые в большинстве своем говорили на идише, были ортодоксами или хасидами, безумно напуганными, полными суеверий и отчаянно бедными людьми. И тут американское еврейство впервые ощутило страх перед вновь прибывающими, особенно в таких невероятных количествах. Они справедливо рассудили, что в таких условиях неизбежна вспышка антисемитизма.
До этого времени для преимущественно протестантской Америки, как ранее Англии, были характерны противоречия не столько с евреями, сколько с папистами. Но после Гражданской войны, когда стали считать, что евреи на ней наживаются, проявления антисемитизма стали более заметными. В 1876 году один из отелей на побережье в НьюДжерси открыто объявил в газетах, что не будет пускать к себе евреев. На следующий год самому Джозефу Зелигману отказали в размещении в лучшем отеле курорта Саратога. Тогда евреи-бизнесмены купили несколько отелей в Саратоге, в результате чего вокруг Нью-Йорка курортные отели оказались разделенными на те, что пускают, и те, что не пускают евреев. Система стала распространяться на масонские ложи и загородные клубы, а ряд школ и колледжей начали вводить у себя численные квоты на российский манер.
Массовое прибытие бедных евреев-ашкенази в Нью-Йорк, естественно, подпитывало рост этой новой антисемитской субкультуры. Но, что несравнимо более важно, иммигранты вдохнули новую жизнь в американское еврейство. Они преобразовали эту структуру, сползавшую необратимо в нееврейство и в этом смысле обреченную, в абсолютно новое живое существо – в свободный народ, взращенный в терпимой республике, но кричащий о своей вере и природе со всех крыш города, который превратился в величайшую в мире метрополию евреев. Здесь возник подлинный Город-Прибежище; более того, здесь возникло ядро будущей силы, которая со временем будет действовать на мировой арене от лица всех евреев.
Богатые нью-йоркские евреи не сразу осознали возможности, которые создавал массовый исход из Европы. В то же время они не воспринимали его и как часть плана Провидения, что позволило бы превратить трагедию в триумф – подобно резне 1648 года. Справедливости ради надо отметить, что свое неудовольствие они держали при себе и старались сделать все, чтобы приветствовать и принять массы, нахлынувшие с Востока. Некоторые были гостеприимнее других. Среди тех, кто работал на Агентство помощи еврейским иммигрантам, организованное на острове Уорд, была молодая поэтесса Эмма Лазарус (1849— 1887). Ее талант был открыт и взлелеян Эмерсон. Эмма Лазарус прямо пылала романтической тягой к еврейской культуре, древней и современной. Она переводила великого поэта средневековья Иуду Халеви. Она переводила Гейне. Она приветствовала трогательные стихи Лонгфелло на Ньюпортском кладбище, но
