своими последователями в Иерусалим и открыто проповедуя, он сам напросился на арест и суд, особенно учитывая его отношение к Храму; именно на это делали упор его враги. Лжепророков обычно ссылали в отдаленные районы. Но Иисус своим поведением в суде создал условия для гораздо более серьезного наказания. В главе 17 Второзакония, особенно в стихах 8-12, говорится, что случаи неповиновения священнику (по религиозным вопросам) или судье (по юридическим) подлежат обстоятельному расследованию, после чего обвинительный вердикт выносится большинством голосов; если же обвиняемый отказывается согласиться с решением, его следует предать смерти. У народа, столь связанного логикой и законопослушного, как евреи, положение, именовавшееся «сознательный бунт», считалось принципиально важным для сохранения единства общества. Иисус, несомненно, был достаточно просвещенным человеком; именно поэтому Иуда перед арестом называл его «рабби». Соответственно в глазах синедриона или перед кем он предстал, Иисус выглядел именно «сознательным бунтовщиком»; отказавшись же признать свою вину, он отдался на милость суда и самим фактом своего молчания вынес себе приговор. Не приходится сомневаться, что наибольшую угрозу со стороны доктрины Иисуса чувствовали священнослужители Храма, фарисеи-шаммаиты и саддукеи, а потому и желали предать его смерти в соответствии с приведенным выше положением. Но, с другой стороны, Иисус не мог быть виновен в преступлении, по крайней мере, в соответствии с тем, как впоследствии закон был сформулирован Маймонидом в его иудейском кодексе. Во всяком случае, было не ясно, вправе ли евреи выносить смертный приговор. Чтобы разрешить эти сомнения, Иисуса как государственного преступника направили к римскому прокуратору Пилату. Это обвинение нельзя было ничем подкрепить, кроме общего утверждения, что до сих пор все, кто провозглашал себя мессией, рано или поздно организовывали восстание; обычно, если они становились слишком беспокойными, их сдавали римским властям. Пилату не хотелось выносить приговор, но он все же сделал это – по причинам политическим. В результате Христа не побили камнями, как следовало по еврейским законам, а распяли по- римски. Обстоятельства проведения суда или судов над Иисусом в том виде, как они описаны в Новом Завете, выглядят не слишком законными. Мы, однако, располагаем весьма ограниченной информацией о судебных процессах того времени; не исключено, что они все были такими.
Важны даже не столько обстоятельства гибели Иисуса, сколько тот факт, что все большее и большее количество людей упорно верили в его воскрешение. Тем самым возрастало значение не только его моральноэтических проповедей, но и само его утверждение, что он является мучеником Божьим, и вообще его специфической эсхатологии. Ближайшие последователи Иисуса расценили его смерть и воскресение как свидетельство «нового завета» и подтверждение планов Господа, то есть как основу, на которую может опираться индивидуальное соглашение каждого непосредственно с Богом. Но все, что они могли делать в подтверждение этой линии, это повторять высказывания Христа и пересказывать историю его жизни. Настоящая евангелическая деятельность началась с Павла Тарсийского, киликийского еврея из диаспоры, семья которого происходила из Галилеи; он вернулся в Палестину и учился у Гамалиила-старшего. Получив фарисейское обучение, он понимал богословие Иисуса и начал толковать его, будучи убежден, что воскресение является подлинным фактом, так же, как и претензии Иисуса на то, что он – Христос. Часто утверждают, что Павел «изобрел» христианство, перенеся этическую часть учения Христа в новую теологию, впитавшую интеллектуальные концепции эллинской диаспоры. То, как он отделял «плоть» от «духа», сравнивали с филоновской анатомией тела и души. Утверждают также, что под «Христом» Павел имел в виду что-то вроде «логоса» Филона. Однако Филон имел дело с абстракциями; для Павла же Христос был реальностью. Говоря о теле и душе, Филон говорил о внутренней борьбе в человеческой натуре. Павел же, говоря о духе и плоти, обращался к внешнему миру, где человек есть плоть, а дух – Бог или Христос. Правда, по-видимому, состоит в том, что корни и Иисуса и Павла – в палестинском иудаизме. Ни тот ни другой не заимствовали концепции у эллинской диаспоры. Оба проповедовали новую теологию, причем практически одну и ту же. Иисус пророчествовал новый завет, отдавая свою кровь за людей, да и самим фактом воскресения. Павел же учил, что пророчество уже сбылось, а Христос нашел свое воплощение в Иисусе, и потому Новый Завет уже существует и открыт для тех, кто в него уверует.
Ни Иисус ни Павел не отрицали моральной или этической ценности Закона. Они просто отделяли его сущность от его же исторического контекста, который оба считали устаревшим. Грубейшим упрощением является утверждение, что Павел проповедовал спасение милостью в противоположность спасению трудом (то есть соблюдением Закона). Именно Павел говорил, что хороший труд есть условие сохранения верности Новому Завету, но условие недостаточное, ибо спасение достигается милостью Божьей. И Иисус и Павел были истинными евреями в том смысле, что видели религию как историческую последовательность событий. Они перестали быть евреями, когда прибавили к этому ряду новое событие. Как говорил Павел, когда Христос воплотился в Иисуса, основы Торы был сведен к нулю. Некогда первоначальное еврейское соглашение было средством приобщения к Господней милости. Теперь этого нет, учил Павел. Планы Господни изменились. Механизм спасения теперь – в Новом Завете, вере в Христа. Договорные обещания Аврааму имели отношение не столько к его нынешним потомкам, сколько к христианам: «Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники». Иисус бросил вызов, а Павел подчеркнуто отрицал лишь иудаистские основы процесса спасения: выбор, договор, Закон. Они уже неработоспособны, вытеснены, с ними покончено. Итог сложного теологического процесса можно подвести такими словами: Иисус изобрел христианство, Павел его проповедовал.
Таким образом, Христос и христиане заимствовали у иудаизма его универсалистский характер и наследие. Иисус Христос стремился сам выполнить божественное предназначение: «Да благословленны будут через тебя все семьи земли». Павел принес этот завет в самую глубину еврейской диаспоры, а также и в граничащие с ней общины неевреев. Он не только воспринял логику палестинского универсализма Иисуса и преобразовал его в некий более общий универсализм, но и отрицал существование старых категорий. Были отброшены понятия «старого человека с его делами», былого выбора и Закона; на сцене появились Новый Завет, его новый избранник, «новый человек», созданный по образу Божию, и только. Основанием для избрания становится исключительно вера и милость Божья, «где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос».
В известном смысле это соответствовало универсалистской программе реформаторов эллинистического толка времен селевкидов. Но в то время, как Менелай и его интеллектуальные союзники затевали универсализацию сверху, в союзе с властью и богатством, армиями и сборщиками налогов и тем самым неизбежно отдавали большинство, и в первую очередь бедняков, в руки ригористов Торы, Иисус и Павел проводили универсализацию снизу. Иисус был образованным евреем, который говорил, что обучение не является необходимым, который считал сущностью Закона не букву его, но дух и тем самым протягивал руку неученым, невежественным, презираемым ам-гаарец, делая их своей паствой. Павел донес послание до тех, кто и вовсе был за пределами Закона. И он в отличие от реформаторов-эллинизаторов был способен извлечь на поверхность из глубин иудаизма, древней религии Яхве, эмоциональную силу, которая была почти квинтэссенцией веры священного договора – идеи, что Господь свергнет существующий в мире порядок вещей, сделает бедняков богатыми, а слабых – сильными, отдавая предпочтение невинным перед мудрыми и поднимая униженных и скромных. Никто из евреев, и Иисус в том числе, не развивал эту тему так настойчиво, как Павел. И религия, которую он проповедовал, была не только универсалистской, но и революционной, имея в виду революцию духовную и ненасильственную.
Число людей, которые ждали этой проповеди и были готовы к ее восприятию, было огромно. Чего стоила одна лишь диаспора, по которой странствовали Павел и другие миссионеры! Как отмечал римский географ Страбон, евреи представляли в населенном мире огромную силу. Только в Египте их было около миллиона. В Александрии, которая была, пожалуй, самым крупным городом мира после Рима, они составляли большинство в двух районах из пяти. Они были весьма многочисленны в Кирепанке и Беренике, в Пергаме, Милете, Сарде, в фригийской Апамее, на Кипре, в Антиохии, Дамаске и Эфесе, а также по обоим берегам Черного моря. Они прожили в Риме 200 лет и образовали там значительную колонию; из Рима они распространились по всем городам Италии, а затем в Галлию, Испанию и через море в СевероЗападную Африку. Многие из евреев диаспоры были благочестивы донельзя и склонны догматически соблюдать все указания Торы. Других же можно было убедить, что существо их веры не пострадает и даже укрепится, если отказаться от обрезания и множества древних законов Моисея, которые так затрудняли жизнь в современном обществе. В еще большей степени к обращению были готовы многочисленные неевреи, которые жили рядом с еврейскими общинами, но до сих пор были отделены от них неприемлемостью тех правил, о которых теперь христиане говорили, что они необязательны. Все это постепенно ускоряло
