Он повернулся и, увидев ее состояние, отвел ее обратно в храм.
— Там будет темнее, — сказал он. Потом он нагнулся, поднял Имуни и они вместе поднялись по ступенькам к деревянным дверям храма. Под портиком все было тихо, за исключением бесконечного шума ветра, дующего через колонны. За много лет погода и термиты превратили древнее дерево дверей в красноватую пыль, и они увидели, что внутри темно, и слабо освещен только дальний конец храма, там, где лунный свет падал на старинный алтарь.
Имуни наполовину открыла глаза, но Уртред видел, что она еще спит, глаза опять закрылись. Таласса, тоже, внезапно почувствовала себя очень уставшей и без сил опустилась на пол. Уртред встал на колени рядом с ней.
— Даже такой свет — слишком много, — пожаловалась она.
Какое-то мгновение он молчал. — У нас еще три недели, — в конце концов сказал он.
— Я боюсь рассвета, Уртред.
— Тогда мы должны оставаться здесь, где темно. — Он вновь прикрепил перчатку к упряжи, потом, используя когти, оттянул назад левый рукав своего плаща, обнажив вены на руке. Он махнул правой рукой и, быстрее, чем мог бы заметить глаз, в ней свернул острый нож. Лезвие холодно светилось синим светом.
— Что ты собираешься делать? — дрожащим голосом спросила она.
— Ты должна пить кровь, — сказал он. — Пусть это будет моя.
Она вытянула руку и схватила его за запястье. — Нет! Если я хотя бы раз попробую твою кровь, тогда сколько не пей, все равно будет недостаточно. — На ее лбу выступили бусины пота, губы дрожали.
— Я не боюсь, — сказал он тихо, чтобы не будить девочку.
Таласса опять опустилась на пол. — Не сейчас: еще есть время. Сначала попробуем найти Серебряную Чашу.
Он медленно убрал нож в перчатку. — Хорошо. Подождем остальных. Они увидят наш маяк — и придут. Отдыхай: я буду ждать остальных.
Таласса кивнула, улеглась на холодные плиты пола храма и подложила руки под голову, сделав из них какое-то подобие подушки.
Уртред медленно встал на ноги, все еще глядя на нее. Она улыбнулась ему, потом ее глаза закрылись и она мгновенно заснула. Он еще какое-то время глядел, как если бы черпал силу от ее вида, а потом вышел наружу.
ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ГЛАВА. При свете Собачьей Звезды
Аланда не тешила себя иллюзиями: она уже почти мертва, посох давал ей только видимость жизни, жизни, занятой у магии посоха. Из последних сил она потянула зеленый сок-энергию из древнего сука, а через него, из самой земли. Она чувствовала, как сосет его из почвы прямо в свои вены; она чувствовала каждый корень и каждую живую жилку под землей; сок тек из них, становясь ее кровью. Еще раз она ощутила магию посоха: опять она была молодой, солнечный свет, хранившийся в этих корнях, тек через нее и вырывался из конца посоха зеленым фосфоресцирующим светом. Перед ее глазами пролетели сцены детства, а вот ее муж, Теодрик, его волосы сияют золотом в свете солнца, вот день их свадьбы, улица завалена подаренными на свадьбу цветами…
Внезапно ее глаза открылись и она очнулась от грёз. Она должна помнить, что посох только льстит и обманывает ее. Она, как пустая шелуха — и посох может продлить ее жизнь совсем ненадолго.
Но она должна добраться до Астрагала — ее помощь нужна остальным. Она пошла, сама не зная куда, посох потащил ее вперед.
Аланда пересекла неровные волны замерзшей реки и начала карабкаться на другой берег. Выше и выше, она шла через лесную чащу, постоянно зовя товарищей, но густой туман заглушал все звуки. Сколько она прошла? Может быть милю, может быть больше, решила она, от того места, где погиб горец. Теперь река далеко за ней. Если остальные живы, они должны идти в этом же направлении, к развалинам Астрагала.
Все умирало и гасло в этом холодном тумане, и, когда холод усилился, свет посоха тоже начал умирать. Она знала, что умрет, когда свет исчезнет: ее час приближался. Туман слегка поредел, когда она забралась повыше. И тут она нашла первый признак того, что кто-то еще выжил. Вырванный клочок платья, платья Талассы; она носила его под меховым плащом. Надежды Аланды возросли. Таласса должна выжить, она — Светоносица.
Она остановилась и внимательно осмотрела клочок материи в узком круге света от посоха. Ага, есть еще две цепочки следов ног, очень странных, около дерева. Она положила руки на них и, призвав магию своего народа, попросила землю рассказать ей, кто прошел здесь, и почувствовала ответное теплое покалывание — кто бы не прошел здесь, это было совсем недавно. Она знала, что одной из них была Таласса, но кому принадлежит вторые следы? Из них не шло никакое тепло. Напротив, холод, ничтожность. Аланда, нагнувшаяся над следами, напряглась, как пружина. Двойник? В последний раз она видела его, когда они пересекали реку, примерно час назад. Он либо шел за Талассой, либо схватил ее, судя по смешавшимся следам на земле.
Она пошла по следу. В воздухе было холодно, но посох хорошо грел ее старые кости. Опять она услышала вой волка, на этот раз намного ближе. Вместе с воем наверх прилетела зловонная струя разлагающейся плоти, спутанного меха, нечистой кожи и незаживших ран. Она захромала вверх так быстро, как только могла, но от спешки стало только хуже; порвалась ее связь с землей. С внезапным шипением свет посоха сжался до маленького пятнышка, как бы потушенный страшным зловонием, которое наполнило мрачный туман. Тем не менее в нем еще осталось немного магии, так как она чувствовала, что он тянет ее руки за собой, как жезл лозоходца, и указывает, куда надо идти. По одну сторону от себя он чувствовала иголки ёлок, по другую было пустое пространство, дорога уводил прочь от русла реки.
Через час Аланда вышла из облака холодного тумана: луна почти села, значит скоро рассвет.
С каждой секундой она уставала все больше и больше, вот она уже начала спотыкаться на каменной дороге, шедшей опасно близко к краю обрыва. Аланда знала, что скоро может упасть, она и так уже с трудом держала равновесие. Но она не может отдыхать здесь. Аланда прошла еще немного вперед и скорее почувствовала, чем увидела, что перед ней маленькое плато, прижавшееся к склону горы: она чувствовала, как под ногами ломаются замерзшие травинки. Она остановилась, оперлась о посох, и теперь, когда она стояла, он опять начал светиться. Благодаря его свету Аланда опять увидела мир вокруг: она стояла на маленькой полянке. Вокруг нее находилось кольцо сожженных молниями, но стоящих стволов деревьев, а дальше, на плато, спутанный клубок упавших. Они образовывали огромную куча из веток и стволов, их могучие пни медленно гнили, возвращаясь обратно в землю. Она посмотрела дальше, и увидела слабое мерцание далекого озера: Озеро Лорн.
Она села на ствол упавшего дерева, кора которого заросла грибами, и прислушалась, надеясь услышать Уртреда, Талассу или Джайала, зовущих ее. Но она знала, что никто не будет кричать — если они живы, они будут молчать, пока не настанет день.
С детства она умела управлять ритмами природы, животные и птицы покорно выполняли ее желания, растения нагибались и извивались так, как она хотела; она заставила болото вырастить помост после смерти Фуртала, и приказала лилиям построить мост через ров в Тралле. А разве здесь не Астрагал, родина ее народа, где природа была намного более могущественна?
За все время, что они были в лесу, она не услышал ни одного зверя и решила, что зима изгнала их всех из леса. Ее сознание вошло в стволы деревьев, окружавших ее, как молчаливые призраки поляны. Она стала просить их выполнить ее просьбу. В ответ она услышала мрачные размышления, как если бы они до сих пор переживали свою смерть много лет назад, и молчаливо горевали.
Ее книги рассказывали ей о священных лирах, сделанных из стволов этих деревьев, о дворцах, возведенных из древней древесины: книги говорили, что в них даже стены могли петь, а весь лес пел веселые песни от рассвета до заката. Теперь от той магии не осталось и следа. Когда настал конец мира, Ведьмы бежали из их столицы, Чудь изменилась, стала выглядеть так, как сейчас, и магия ушла из этого
