Камикадзе. Идущие на смерть

стоял перед ними.

— Ничего, здоров. Есть указание сейчас направлять в авиацию именно таких, — вполголоса объяснил старший. — Не обращать внимания на образование. — Он был председателем комиссии, два остальных важно закивали. У председателя поперек лба багровел шрам, он получил его в Китае в самом начале войны.

Остальные члены комиссии снова закивали, и в личном деле Ито появилась запись: «Воздушные силы. Оставить на Сайпане».

В тот день мы прикрывали высадку десанта в заливе Лейте. Наш «Сент Ло» бродил переменными курсами недалеко от берега. Эскортный авианосец — их переоборудовали из торговых судов, дешево и сердито, никто ими особенно не дорожил, нас совали в каждую дыру. Так вот, в 10.50 раздался сигнал тревоги. Появились японские самолеты. Их мы насчитали не больше десятка. Один направился к нашему «Сент Ло», сделал над ним горку и вдруг обрушился в пике. Он падал, а я видел кабину, шлем и неподвижное желтое лицо летчика. Потом — взрыв, и сразу загорелись отсеки с бензином. Огонь хлестал изо всех дыр, мы метались по палубе, это был какой-то ад… И вдруг палуба наклонилась и стала уходить у меня из-под ног. Остальные японские летчики тоже пошли в атаку, они врезались в борта авианосцев, как торпеды… Я буду помнить это всю жизнь… Меня вытащил из воды катер… Что у меня с кистью руки? Сгорела… Да, это был черный день: 9 октября 1944 года — начало атак камикадзе.

Его звали Ясунари Аоки. Он направил свой самолет на один из кораблей, но промахнулся. Он врезался в воду, не долетев несколько метров до борта. Аоки подняли из воды. В кармане его летной куртки нашли письмо: «После того как я умру, ты можешь делать все, что тебе вздумается». Я спросил его: «Кому адресовано письмо? Девушке?» Он ответил: «Моему брату».

Флотом, который, напав на Пирл Харбор, начал войну, командовал адмирал Ямамото. Так вот, наши адмиралы давно охотились за ним. И вдруг радиоразведка перехватывает сообщение: Ямамото вылетает на Новую Гвинею инспектировать расположенные там части. Ему устроили в воздухе засаду. Истребители охранения сразу были сбиты, и настал черед двух пузатых транспортных машин. Прежде чем расстрелять их, наши истребители несколько раз промчались мимо окон и видели, как Ямамото, припав к стеклу, смотрит на них… Обе машины развалились в воздухе… Японцы увидели это с берега, спустили катера и кинулись подбирать трупы. Тело адмирала тоже нашли. Его предали огню, а урну с прахом отвезли в Токио. Огромная кубическая, украшенная орденами и лентами, она стояла в мемориальном парке Хибая. Тут же стоял портрет адмирала… Я думаю, доживи адмирал до сентября сорок пятого — мы бы его повесили.

Пальмы и панданусы, рыжая трава вдоль обочин, крутые холмы сваливаются к воде, в ней беловатый с черными пятнами мертвый коралловый риф. Извиваясь как змея, колонна новобранцев проползла в глубь острова, перевалила через прибрежные холмы и замерла около низких одноэтажных, крытых проржавевшим железом бараков. За бараками курилась коричневой пылью, тянулась взлетно-посадочная полоса, около нее суетились люди. То вытягиваясь из капониров, то ныряя в них, перебегали, ревели моторами, тянули за собой хвосты кирпичной пыли учебные самолеты.

А потом однообразные дни занятий в классах, в ангарах, где стояли на деревянных козлах разрезанные со вскрытыми цилиндрами моторы и лежали на цементном полу уложенные в ряд бомбы и снятые с машин пулеметы, около них — набитые остроголовыми медными патронами ленты.

Камикадзе… это слово Ито услышал через неделю.

В полдень приехал генерал. Раскаленное до белизны солнце дрожало в зените, тени пальм собрались к подножию стволов. Подняв оранжевую тучу пыли, на посадочную полосу нелепо, боком, юля и прыгая, сел «Зеро». Когда он остановился, из кабины вытащили летчика — у него была прострелена шея. Летчика унесли.

— Где выделенные для героев машины? — спросил генерал. Он был мал и худ. Вислые, по-собачьи, щеки дергались.

Несколько истребителей стояли в стороне в линию. Над ними на шестах был натянут маскировочный брезент.

Генерал спросил про моторесурс, кисло поморщился (моторы требовали переборки), спросил, можно ли их заменить, услышал в ответ: «Только у двух — в авиамоторный склад на днях попала бомба», подергал щекой, подлез под крыло истребителя и, присев на корточки, долго рассматривал шасси.

— Эта мысль не моя, — сухо сказал он, вылезая оттуда и стряхивая с колена пыль, — я не хочу выдавать ее за свою, но она мне нравится. Еще никто не довел ее до металла. Это сделаем мы, мы опередим тех, кто отсиживается в тени токийских пагод и вечерами молится, чтобы ночь прошла без налета…

Он говорил непонятно и зло, но все собравшиеся слушали его, согласно кивая.

— Позовите механиков, — закончил генерал.

Переделанный самолет испытывали вечером.

Длинные тени уплотнились и перечеркнули аэродром. Солнце опускалось, делясь надвое у горизонта. На посадочную полосу выкатили истребитель. В кабине сидел молодой летчик Он был без шлема, лоб пересекала белая лента. В конце полосы стояли наготове два автокрана, а неподалеку от истребителя — автомашина. Дрогнул и сделал один оборот винт, мотор затрещал, самолет вздрогнул и, выдувая из-под крыльев длинные струи пыли, побежал по полосе.

Генерал и его сопровождающие проворно сели в автомашину и покатили следом. Когда самолет прекратил разбег и остановился, к нему подогнали краны. Генерал и вся свита присели на корточки. Они сидели и молча смотрели, как два крана медленно, с натугой поднимают самолет. Наконец тросы обтянулись, скрипнуло, затрещало — и зеленая короткокрылая птица, лишенная ног, приподнялась в воздух. Шасси осталось на земле.

— Так, — сказал генерал и хрипло, по-бульдожьи дергая щеками, засмеялся. — Значит, взлет пройдет нормально, все в порядке — самолет поднимется в воздух, а шасси останется на земле. Три дня вам на переоборудование всех машин. Что вы мнетесь, капитан?

— Вы совершенно правы, взлеты пройдут нормально. — Капитан, командовавший группой камикадзе, испуганно вытянулся. — Все будет так, как вы приказали.

— Камикадзе… Я не могу приказать им взлетать без колес. Они добровольцы, — сказал генерал. — Я могу только приказать переоборудовать самолеты. И обратите внимание, капитан, в казарме у вас грязь. Следите за чистотой. Прикажите подкрасить самолеты. У них отвратительный вид. Заведение с девками, а не воинская часть, не аэродром. — Он стремительно пошел прочь.

…Появились карточки «хайкю», по которым дают рис с добавками, а мясо, жир и сахар малыми порциями только больным в госпиталях.

Объявлено начало «Движения за увеличение естественных удобрений». Содержимое выгребных ям и сортиров контролируется полицией. Женщины выходят на улицы с совками и следуют за каждой лошадью, ожидая, когда та поднимет хвост, и тут же подбирая совком желтые дымящиеся шары. В городах превратили в огороды все клочки земли, перекопали скверы и узенькие полоски между домами, посадили там бобы и китайский остроконечный, похожий на морковку картофель, вдоль каждой стены натянуты веревки, по ним змеятся побеги гороха и висят плети огурцов и кабачков. Когда они начинают созревать, приходится по ночам охранять их, — в городе бродят нищие и дезертиры.

Около магазинов с утра выстраиваются очереди за пайками. Женщины терпеливо ждут, они стоят часами, до тех пор пока дверь не открывается, не выходит хозяин лавки и не говорит: «Извините, сегодня опять ничего нет».

…С улиц исчезли яркие кимоно, и не стало видно высоких причесок. Женщины носят широкие шаровары момпе и просторные темные блузы хантэн, еще они надевают капюшоны, которые при пожарах защищают голову. Пропало мыло, а за хворостом или за угольными брикетами приходится стоять целыми днями…