На вопрос, далеко ли находится становище двуногих, он получил более вразумительный ответ, хотя, конечно же, и над его расшифровкой пришлось поломать голову. Вольная сообщила, что она сможет добраться до холма, где сварливый самец по имени Полхвоста кормит свою стаю оленем, за то время, пока луна сместится по небу под определенным углом. Полхвоста сообщил, за какое время он может добраться до Кроличьего Носа, самца молодого, но весьма свирепого, — опять же в сопоставлении с возможным смещением луны. Таким образом ответ передавался от волка к волку, пока не достиг того, которого звали Две Луны. Старый беломордый вожак хранил исполненное достоинства молчание. Его стая находилась не более чем в миле с небольшим от Перрина, и он не мог себе представить, что Юный Бык не в состоянии определить точно столь ничтожное расстояние.
Насколько мог судить Перрин, расстояние до лагеря Айз Седай составляло миль шестьдесят- семьдесят. Завтра вечером он узнает, быстро ли оно сокращается.
Зачем? — Полхвоста прислал вопрос, помеченный его запахом.
Перрин заколебался — к волкам он относился почти так же, как к двуреченцам, — но все же ответил. Они посадили в клетку Убийцу Тени. Он знал, что так волки называют Ранда, хотя понятия не имел, придают ли они тому большое значение. Потрясение, наполнившее его сознание, уже само по себе было достаточным ответом, но подкреплением ему стал разнесшийся в ночи волчий вой, исполненный гнева и ужаса. Лошади боязливо заржали и забились у коновязей. Одни солдаты бросились успокаивать животных, другие настороженно всматривались во тьму, словно ожидали нападения огромной волчьей стаи.
Мы идем, отозвался наконец Полхвоста, а за ним и другие вожаки множества стай, как те, с кем Перрин разговаривал, так и иные, молча слушавшие человека, умевшего говорить с волками. Мы идем. И ничего больше.
Перекатившись на бок, Перрин заснул и во сне видел себя волком, бегущим по бесконечным холмам. На следующее утро близ лагеря не было никаких признаков волков, их не видели даже айильские разведчики, но Перрин знал: их несколько сот, и они в пути.
По прошествии четырех дней местность почти совсем сгладилась — пологие возвышенности и холмами-то трудно было назвать, не чета тем, что у Алгуэньи,
— а лес поредел, уступая место пожухлому травостою. Рощицы встречались все реже и реже. Через попадавшиеся на пути ручьи и речушки всадники переправлялись, едва замочив копыта. Каждую ночь волки рассказывали Перрину о двигавшихся впереди Айз Седай — стая Вольной, затаившись, следовала за ними по пятам, — но сообщить они могли немного. Ясно было одно: сохраняя ту же скорость движения, Перрин с каждым дневным переходом сокращал разрыв между своим отрядом и Айз Седай миль на десять. Сомневаться не приходилось, он их догонит. А что потом?
Каждый вечер перед разговором с волками Перрин сиживал у костра и, покуривая трубочку, беседовал с Лойалом, надеясь хоть немного прояснить для себя, что же потом. Добрэйн, похоже, полагал, что им следует ввязаться в схватку и пасть смертью храбрых. Руарк только и сказал, что надо подождать и увидеть, какое солнце засияет завтра, когда все пробудятся ото сна, — кажется, он не слишком расходился во мнениях с Добрэйном. Но Перрина интересовало, что скажет Лойал. Конечно, для огир он еще молод, но все-таки прожил лет девяносто, а книг на своем веку прочел наверняка больше, чем Перрину доводилось видеть. И в этих книгах порой содержались поразительные сведения об Айз Седай.
— Есть несколько книг про Айз Седай, где рассказывается и о мужчинах, способных направлять Силу, — промолвил Лойал, хмуро уставясь на украшенную резьбой трубку величиной в два Перриновых кулака. — Элора, дочь Амар, дочери Коуры, в начале царствования Артура Ястребиное Крыло написала трактат «Мужчины Огня и женщины Воздуха». А Ледар, сын Шандина, сына Коймала, — «Исследование о мужчинах, женщинах и использовании людьми Единой Силы». Книга новая, она создана всего триста лет назад. По— моему, эти две книги — самые лучшие. Особенно сочинение Элоры, она писала в стиле… Но нет. Я буду краток.
В последнем Перрин позволил себе усомниться. Краткость не относилась к числу добродетелей Лойала, особенно если дело касалось книг.
Огир прочистил горло:
— По закону Башни мужчину, способного направлять Силу, следует доставить в Белую Башню и там укротить. — Уши Лойала дернулись, длинные брови печально обвисли, и он тут же погладил Перрина по плечу в попытке утешить. — Но с ним-то они так не поступят, этого быть не может. Им ведь известно, что он Возрожденный Дракон. Как я слышал, они намеревались воздать ему почести.
— Почести? — тихонько переспросил Перрин. — Может, он у них и спит на перине, только пленник — он и есть пленник.
— Я уверен, они обращаются с ним хорошо, — заверил огир, но в его голосе вовсе не слышалось уверенности. — И уж во всяком случае ему ничто не грозит, пока они не достигнут Тар Валона. И Элора, и Ледар, и несколько других авторов сходятся на том, что для укрощения мужчины необходимо тринадцать Айз Седай. Чего я понять не могу, так это как им вообще удалось его пленить? — Огромная голова качнулась, выражая неподдельное удивление. — И Элора, и Ледар утверждают, что, когда Айз Седай находят мужчину, обладающего большой мощью, они всегда собираются в таком числе — тринадцать, чтобы его захватить. То есть не всегда… Оба приводят историю Карайган, которая одна пленила и доставила в Тар Валон мужчину, убившего двух ее Стражей. Она везла его почти две тысячи миль, но… Перрин, они писали о Юриэне Каменном Луке, Гвайре Амаласане, Раолине Проклятие Тьмы и Давиане… Были и другие, но эти четверо — самые сильные из провозглашавших себя Возрожденным Драконом. Давным-давно, еще до Артура Ястребиное Крыло. Так вот, Юриэна пытались пленить шесть сестер — он убил трех, а остальных захватил в плен. То же самое вышло с Амаласаном: одну из шести напавших на него Айз Седай он убил, а двух усмирил. А уж Ранд всяко не слабее ни того ни другого. Действительно ли их всего шесть? Это бы многое объяснило. Так оно, скорее всего, и было, только легче от этого не становилось. Тринадцать Айз Седай, наверное, способны отбить атаку всего воинства Перрина даже без помощи своих солдат и Стражей. А если нет, то уж во всяком случае могут угрожать укротить Ранда в случае попытки Перрина отбить его. Укрощать его им и правда вроде бы не с руки, сами ведь знают, что он действительно Возрожденный Дракон и должен сражаться в Последней Битве, но вправе ли он, Перрин, так рисковать? Кто знает, что взбредет на ум Айз Седай? Он никогда не мог заставить себя поверить даже тем Айз Седай, которые всячески выказывали дружелюбие. Они никогда не выдают своих тайн, и сколько бы ни улыбались в лицо, никто не ведает, что они делают за его спиной. Невозможно предвидеть, как они поступят.
По правде сказать, Лойал знал не так уж много того, что могло пригодиться в решающий день, и к тому же предпочитал говорить об Эрит. Перрин знал, что Лойал оставил Фэйли два письма — для матери и для Эрит — с просьбой вручить их, если с ним случится неладное. При этом он из кожи вон лез, уверяя Фэйли, что ничего дурного с ним случиться не может: Лойал всегда боялся кого-нибудь обеспокоить или затруднить. Перрин оставил для Фэйли собственное письмо — его забрала Эмис и передала Хранительницам Мудрости в айильском лагере.
— Она такая красивая, — бормотал Лойал, уставясь в ночь, словно видел перед собой Эрит. — Лицо такое утонченное и в то же время решительное. Я как заглянул ей в глаза, так больше ничего вокруг и не видел. И уши… — Неожиданно собственные уши огир затрепетали, и он поперхнулся табачным дымом. — Пожалуйста, — сбивчиво промолвил он, — забудь все, что я тут наболтал. Мне не следовало говорить о… Ты же знаешь, я вовсе не грубиян.
— Уже забыл, — рассеянно отозвался Перрин.
Лойалу очень хотелось знать, каково это — быть женатым. Не то чтобы он сам собирался, он ведь так молод и ему необходимо закончить книгу, да и в стеддинге поселиться он еще не готов, а жена наверняка потребует, чтобы муж жил солидной, оседлой жизнью. Он просто полюбопытствовал, ничего больше.
И Перрин рассказывал о том, как Фэйли пересадила его корни, да так, что он даже не заметил, как это случилось. Прежде он считал своим домом Двуречье, ныне же его дом находился там, где была она. Мысль о том, что Фэйли ждет его, заставляла ускорять шаг. Ее улыбка отгоняла прочь все тревоги. Конечно, Перрин не рассказывал, как закипает кровь и стучит сердце, стоит ему подумать о ней, — это было бы неучтиво. И уж само собой, у Перрина не было намерения упоминать о тревоге, которую вселила она в его сердце. Что же ему делать? Вроде бы он был готов упасть перед ней на колени, но что-то внутри, какое— то упрямство требовало, чтобы она сделала первый шаг. Если бы только она сказала, что все будет по-
