которую можно пустить и перекрыть когда захочется.
— Ты вправе меня ненавидеть, Клео. Я очень виноват перед тобой.
Он стоял перед ней, кусая губы, бледный, уничтоженный, с безвольно упавшими руками. Клео не думала, что он может быть таким. Потом он приблизился к раскрытой двери и уставился на освещенные солнцем заросли сада.
— Я не надеюсь, что ты примешь мои извинения, но, может быть, ты поверишь в мою искренность. Я бесконечно виноват. — Он обернулся к ней, потупив глаза. — Поэтому я согласен дать тебе развод, которого ты требуешь. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. — В углу рта задергался мускул, голос сорвался, и Джуд снова отвернулся к двери. — Если хочешь осмотреть дом вокруг, я подожду тебя там.
В ее голове все смешалось. Это же бессмысленно! Он наконец‑то понял свою ошибку, признал, что ребенок, которого она носит, — его, он даже извинился! И, несмотря на это, он хочет с ней развестись. Еще несколько дней назад, будучи о ней самого худшего мнения, он наотрез отказался разводиться в течение нескольких лет!
Джуд направился к каменной скамейке у садовой стены розового кирпича, чтобы ждать ее там. Забыв о желании осматривать окрестности, она побежала за ним, спотыкаясь на поросшей травой дорожке, путаясь в пышных юбках голубого летнего платья.
Он удивленно обернулся, заслышав ее быстрые шаги, и она, задыхаясь, проговорила:
— Ты не можешь уйти прямо сейчас.
— Почему?
Было ли его непонимание притворством, Клео не знала. Джуд продолжал:
— Не беспокойся. Если верить агенту, дом вполне надежен. Но в любом случае у нас будут еще и инспекторские отчеты. А к саду я равнодушен. Я подожду тебя здесь.
Он опустился на камень и устало закрыл глаза — или он хотел прогнать ее?
— Я не о доме, черт бы его побрал! — выпалила она.
Его синие глаза распахнулись.
— Если хочешь что‑нибудь сказать, говори, — безжизненно пробормотал он, и Клео никак не могла его понять.
— Я о разводе.
С сильно бьющимся сердцем она села рядом. Она знала, надеяться не на что, но не могла молчать. Конечно, она для него обуза, от которой нужно как можно скорее избавиться; но ведь он тревожился о ней и ребенке, и этого она не могла забыть.
— Это займет некоторое время, Клео, но я завтра же дам делу ход.
Он говорил мягко, словно с нетерпеливым ребенком, но она, взметнув волосами, резко замотала головой. Он явно решил понимать все ее слова превратно!
— Я хотела сказать, — твердо начала она, — что ведь нам совсем не нужно разводиться, правда?
— Ты что, намерена себя доконать? — Он вскочил с камня, охваченный непонятной для нее яростью. Лицо исказилось, губы дрожали. — Теперь это единственное, что имеет смысл. Когда Фиона рассказала мне, как Фентон пытался тебя шантажировать, когда я узнал, что случилось на самом деле… — Он с силой ударил себя кулаком по ладони. — О Боже! Если я встречу его снова, я убью его!
— Фиона все тебе рассказала?
У Клео сжалось сердце. Она думала, что Фионе можно доверять, но сейчас для нее было важно даже не это нарушенное обещание. Она, как последняя идиотка, надеялась, что Джуд сам поверил ей, поверил потому, что она ему небезразлична.
— Но ведь Фиона обещала… — пролепетала она срывающимся голосом, и Джуд взглянул на нее почти с сожалением.
— Я знаю. И тем не менее она мне все рассказала. Очевидно, ты плохо ее знаешь. Она всегда сама решает, что ей делать, и не задумываясь нарушит обещание, если будет уверена, что это принесет пользу. Ты рассказала Фионе, что произошло между тобой и Фентоном на самом деле; но почему ты не рассказала об этом мне?
— О Господи! — Клео закрыла лицо руками, не зная, смеяться ей или плакать над несправедливостью его упрека. — Да потому, что ты и слушать меня не хотел! — Она сердито взглянула на него. — Когда в тот день ты вошел в комнату, Фентон пытался меня изнасиловать. И все, на что ты оказался способен, — это сделать для себя мерзкие, оскорбительные выводы!
— О, прости меня! — простонал он, падая на каменное сиденье рядом с ней. Клео искоса заметила, что руки его дрожат. Но он быстро сумел овладеть собой и наклонился вперед, опершись локтями о колени и обессилено свесив кисти. — Я уже сказал, что все мои извинения ничтожны по сравнению с моей виной, и единственное, что я могу сделать, — это дать тебе согласие на развод, ведь из‑за меня твоя жизнь стала невыносимой.
Она уставилась на него. Ей захотелось взять его за плечи и встряхнуть. Да, она просила его о разводе, но ведь просила в запальчивости, в отчаянии! Неужели этот мучитель не понимает, что она меньше всего на свете хочет развода! Ведь она его любит, она носит его ребенка, он ее муж, в конце концов! Но может ли она сказать ему все это, позволит ли ей гордость? И смогут ли они снова быть счастливы вместе? Смогут ли воскресить свой брак?
Клео не знала, как ответить на все эти вопросы, но она искала ответ, потому что о гордости речи быть не могло. И пока она подбирала слова, он сухо произнес:
— Я бы хотел регулярно навещать ребенка. Ты не будешь мне препятствовать?
Клео похолодела. Она все поняла, и настала ее очередь вскочить на ноги.
— Разумеется, нет. — Она выпрямилась, лицо ее помертвело. — Теперь ты получил все, чего добивался. У тебя есть наследник, акции — конечно, жена тебе не нужна.
Она повернулась на каблуках и, расправив плечи, зашагала прочь, дрожа от негодования.
— Пойду посмотрю сад. А ты сиди здесь и подсчитывай свои приобретения!
Все было ясно как день. Понятно до безобразия. Когда она так опрометчиво предложила ему брак, он уже подумывал о детях. Не потому, что особенно их любил, просто ему нужен был наследник. А тут подвернулась она — умная, красивая, богатая, потрясающая слейдовскими акциями как приманкой.
Акции решили его выбор, и теперь он завладел ими, да и желанный наследник на подходе — для чего ему теперь жена? По ее щекам текли потоки слез, застили ей глаза. Она продиралась сквозь заросли кустарника, не сознавая, что делает, и вдруг услыхала его оклик.
Он нагнал ее, идти было некуда, и она ненавидела себя за слабость, за то, что он увидит ее слезы.
— Клео. — Одна рука остановила ее, другая отвела ветки, высвобождая ее из зарослей, а потом эти руки обняли ее лицо, отирая большими пальцами постыдные слезы. — Неужели для тебя это так важно?
— Что — важно? — Язык отказывался подчиняться. Они вдвоем словно сговорились не понимать друг друга.
— Этот развод. Ведь ты именно этого хотела. И это мой долг перед тобой.
Клео сердито тряхнула головой, освобождаясь от его ладоней, ища взглядом, куда бы скрыться. Но бежать было некуда: Джуд загораживал единственный выход из зарослей, в которых она запуталась.
— Это ты хочешь развода, — возразила она. — Ну что ж, давай разведемся. У тебя есть все, чего ты хотел, — и наследник, и акции…
— Опять ты о своих жалких акциях! — У него был озадаченный вид, словно она сообщила ему, что у него выросла вторая голова. — К черту акции! Я уже начал обратный перевод их на твое имя. У меня и так дел по горло, чтобы еще сражаться с этими выжившими из ума стариками из так называемого Правления, с Люком — упаси меня Господи от Люка! Это твое дитя, твоя забота, у меня в мыслях никогда не было иного. Я всегда хотел только одного: помочь тебе разобрать запутанные дела «Фондов Слейдов». Мне казалось, я смогу быть тебе полезен.
Она смотрела в его склоненное к ней лицо непонимающими глазами и вздрогнула, когда он с горечью произнес:
— Но ведь ты никогда не нуждалась во мне, не правда ли? Тебе было нужно только мое имя в
