что служит концерну лишь ради хлеба насущного, а на самом деле чувствует в себе более высокое призвание, однако именно ему удалось добиться заметных успехов на творческом поприще.
Несмотря на взаимную приязнь (а я не раз чувствовал расположение Альберта ко мне), мы остались друг с другом при корректном обращении на «вы». Сегодня Альберт был явно не в духе, поэтому я поспешил откланяться. Он расписывал бумажные фонарики для карнавала, похоже, метеорологические прогнозы, предвещавшие плохую погоду, испортили ему настроение.
Мне пришлось пересечь все огромное здание, чтобы добраться до выхода. Не удивительно, что люди были здесь такими нервными! Стенки высотою в человеческий рост разделяли гигантскую палубу этой каторжной галеры на бесчисленные отсеки и каюты. Стоило сделать лишь несколько шагов в глубь зала, и любой здесь работавший уже не имел свободного обзора; вверху его взгляд упирался в затейливые узоры висячих потолков, человеку постоянно казалось, что за ним наблюдают, ибо достаточно было просто распрямиться и, не вытягивая шеи и не подымаясь на цыпочки, заглянуть через перегородки в другие отсеки. Да, ковырять в носу тут не станешь. Два месяца тому назад все неоновые светильники были заменены на лампы с более теплым оттенком, так как даже начальство жаловалось на резь в глазах и головные боли. Интересно, предстала ли им теперь эта пыточная камера в новом свете?
Алюминиевые узоры на потолке, разноцветные висячие шарики должны были служить опорными пространственными ориентирами в этой огромной клетке для подопытных человеческих особей; тем не менее я по ошибке попал в бюро переводов, где три особи мужского пола переругивались, хотя и тихо, зато весьма энергично жестикулируя. Идеальные условия для моделирования стрессовых ситуаций, от которых спасали новые транквилизаторы. По рецепту их можно было купить в здешней же аптечке, да еще со скидкой.
— Высуньте-ка язык!
— А-а-ааа. — Тут я закашлялся, потому что деревянная лопаточка задела язычок.
Доктор Пфлюги, у которого из-за косины глаз взгляд всегда казался каким-то рассеянным, откинулся на своем вращающемся стуле, терпеливо пережидая, когда кончится мой приступ кашля.
— Да, горло красное. Может, у вас температура?
Я пожал плечами.
— Не знаю, не мерял.
Врач с тихим кряхтением поднялся и, слегка шаркая ногами и горбясь, подошел к шкафчику. Доктору Пфлюги было всего лет пятьдесят, но из-за седых волос, медлительности движений он выглядел гораздо старше; казалось, будто его высокая узкая фигура за долгие годы работы врачом в концерне «Вольф» как-то съежилась. Вид у него был такой, что хотелось взять утюг и разгладить доктора Пфлюги.
Он наклеил мне на лоб узкую полоску бумаги.
— Новинка из нашего диагностического отдела, — сказал он без особого энтузиазма. — Знаете, наверно? Такие бумажки для измерения температуры уже есть в продаже. Температура определяется с точностью до двух-трех десятых градуса.
— Интересно, — пробормотал я. — Такого мне еще фотографировать не давали.
— Естественно, пока идет опробование. Когда начало болеть горло?
— Вчера, а сегодня с утра я почти не мог говорить.
— Вероятно, обычная простуда. Сейчас выпишу рецепт.
— На что?
Пфлюги взглянул на меня так, будто никогда не слышал более идиотского вопроса.
— На «сумакрин»!
Разумеется. Конечно же, «сумакрин». Кто не слышал об этом чудодейственном лекарстве концерна «Вольф», замечательном средстве против любых бактерий? Выписывать «сумакрин» при насморке — это все равно что стрелять из пушки по воробьям. Те врачи, что чувствовали свою ответственность, выписывали «сумакрин» осторожно, приберегая его для действительно тяжелых случаев, чтобы у возбудителей болезни не развивалась устойчивость. Но благодаря пропаганде нашего отдела рекламы, для которого я снял несколько упаковок, появившихся потом в глянцевом рекламном проспекте, «сумакрин» стал, пожалуй, самым распространенным средством при простудах, охотно выписываемым теми врачами, которые не любят особенно ломать себе голову. Габор предсказал мне все, что сделает Пфлюги, и вообще не советовал ходить к нему. Он настойчиво уговаривал меня не упоминать об аварии в связи с моими жалобами, но меня так и подмывало, поэтому я решил все-таки пощупать сего медика на зуб.
— Позавчера у меня сильно шла кровь из носа.
— Да? — вяло откликнулся врач и отлепил с моего лба бумажку. Он недовольно поглядел на нее, пренебрежительно скривил губы, скомкал и выбросил комочек. — Не доработана еще эта штука. Если ей верить, то у вас пониженная температура — чуть выше тридцати шести градусов. Чепуха какая-то. У вас это часто бывает?
— Пониженная температура?
— Нет, кровотечение из носа.
— В том-то и дело, что нет. — Теперь надо было тщательнее следить за своими словами. — Видите ли, господин доктор Пфлюги, когда случилась авария на объекте номер 71, я вскоре после этого был там, делал фотографии. Вот я и думаю, нет ли тут какой-то связи между аварией, кашлем и кровотечением?
Он перебил меня, устало улыбнувшись:
— Ну-ну, господин Фогель! Неужели вы испугались слухов, которые распространяются этими ультрареволюционными листовками? Совершенно напрасно. Утечка, произошедшая во вторник, не убила бы даже мухи. Нет-нет, господин Фогель, не поддавайтесь этим паникерам. Типичная поделка записных анархистов. Пусть эти тунеядцы, торчащие в университетах на деньги налогоплательщиков и снедаемые ненавистью к экономическому процветанию, убираются в свою чистенькую Совдепию. Это они источают тот яд, что несет гибель нашему обществу, а не мы!
Такого я за ним не замечал. Значит, все-таки стоило его прощупать. Либо архиконсервативный доктор Пфлюги действительно ничего не знал и не ведал о подоплеке аварии, либо на все закрывал глаза, поскольку до двадцатилетнего юбилея работы в концерне ему оставалось совсем немного. Не надо, мол, трогать спящих собак… Вот пропишет «сумакрин» — и все снова будет в полном порядке.
Пфлюги подошел к своему письменному столу и что-то чиркнул в блокноте с бланками рецептов.
— Это обычная простуда. Ничего страшного. Но и относиться к ней легкомысленно также не следует. Полежите-ка в выходные дни в постели, попейте таблетки, а пожалуй, побудьте дома и еще два-три дня. Укутывайте шею теплым шарфом, хорош и горячий грог или молоко с медом, тут уж дело вкуса. Но выздороветь вам надо побыстрее. Полчаса назад мне позвонила ваша секретарша и сказала, что вы будете сопровождать господина Боппа в Африку, поэтому вам понадобятся кое-какие прививки. Но это можно сделать, когда вы будете полностью здоровы. А времени, по-моему, осталось немного.
Съемки в Африке! Я лечу с Эдди! Что это, неужели скверная шутка?
На минуту мне показалось, что медицинский кабинет стал светлей, под потолком закрутился тяжелый вентилятор, а на окнах мне почудились противомоскитные сетки.
Я лечу с Эдди и с Бенни в Верхнюю Вольту! Неужели это правда? Надо срочно переговорить с Виктором.
Ну и денек выдался сегодня!
Я поспешил в наш филиал, и едва открыл входную дверь, как навстречу мне из секретариата донесся пронзительный голосок Урси:
— Это ты, Мартин?
Не успел я даже стряхнуть зонтик, как она, сияя от радости, уже выбежала ко мне. Вслед ей Бет громко прокричала «ура-а-а!». Не обращая внимания на мою мокрую куртку, Урси обняла меня, а Бет поцеловала в щеку. Обе они, казалось, сошли с ума от радости, так искренне радовались моему везению. Бенни, кинооператор, которого первоначально выбрали для съемок, отказался, так как его неожиданно пригласили в качестве помощника кинооператора для работы над американским фильмом, снимавшимся в Цюрихе и Санкт-Морице; тогда Виктор, посоветовавшись с Фешем, решил послать в Африку меня и Эдди. Сам он еще не вернулся с совещания у руководства, которое созывалось по пятницам, поэтому с ним пока
