мне в глаза, ответил:
— Понимаю. Вам надо помешать группе осуществить намеченное. Понимаю и то, что при создавшемся положении я легко могу сделаться орудием в их руках. Я уже сказал вам, что у меня нет никакого желания возвращаться к прошлому. Я хочу спокойной жизни и готов ради этого сделать все. Надеюсь, вы примете мое предложение помочь вам в розыске, тем более что лично для меня это единственный шанс обезопасить себя. Можете на меня рассчитывать.
Я затевал рискованную игру. Этот человек мог честно сыграть роль, за которую брался, но точно так же мог и предать в самый решающий момент. Как бы там ни было, он предлагал как раз то, чего я добивался, именно он был наиболее подходящим человеком, чтобы вывести меня на людей, которых мы преследовали. Я ответил:
— Идет, Црнкович, я принимаю ваше предложение. По нашим расчетам, эти люди помимо Мандича будут пытаться наладить контакт с вами. А пока идите за вашими вещами. Как только покончите с формальностями, поедете со мной в Загреб. Дорогой обговорим подробнее, как будет развиваться наше сотрудничество…
Ожидая, пока Црнкович соберется, я позвонил Младену, чтобы доложить ему о результатах разговора с Црнковичем. Я сообщил, что мы едем на моей машине в Загреб, и тут он прервал меня на полуслове:
— Это хорошо, что ты возвращаешься… Только что сбежал Владо Мандич…
VI
И опять стрелка спидометра моей машины показывала превышение скорости. Я возвращался в Загреб…
Мирко Црнкович молча сидел рядом. Я еще не сказал ему, что его зять пребывает в бегах: надо было сперва обсудить это с Младеном. Но по выражению лица Црнковича было видно, что он догадывается: случилось непредвиденное. Конечно, заметил, что я нервничаю и не расположен к беседе, да и скорость, с какой я гнал по довольно паршивой дороге — кратчайшей между Лепоглавой и Загребом, — наводила его на размышления. Тем не менее он воздерживался от вопросов. Курил сигарету за сигаретой, всякий раз и мне протягивая уже зажженную…
Наконец, въехав в Подсусед, мы покатили по асфальтированному шоссе. Загреб. Улицы, в эти оживленные дневные часы забитые машинами и пешеходами, семафоры, вспыхивающие красным светом именно тогда, когда ты спешишь… Все же мы добрались до управления…
Я попросил Црнковича подождать возле дежурного, а сам поспешил в кабинет Младена, перескакивая через две-три ступеньки. Без стука отворил дверь и ворвался внутрь. Младен был один и говорил с кем-то по телефону. Сделал мне знак садиться. Отдуваясь, я опустился на стул напротив него. Он закончил разговор и положил трубку.
— Как это случилось? — спросил я без предисловий. Младен недовольно отмахнулся.
— Так, что глупее некуда. Я вообще его не понимаю! Кой черт ему было бежать сейчас, когда все его мытарства подошли к концу?
Мы закурили. Помолчав немного, Младен стал объяснять, как было дело:
— Я допрашивал его. Мы пытались как можно точнее реконструировать его прибытие в Югославию. Кажется, это нам удалось. Потом я позвонил в прокуратуру. Там сказали, что Мандич подпадает под амнистию и через день-два они вышлют соответствующее решение. Случай с витриной посчитают мелким хулиганством. Все это я сообщил ему в присутствии супруги. Он знал, что ему придется провести день или два в тюрьме, и с женой расстался в хорошем настроении. Казался человеком, обрадованным решением всех своих проблем…
Младен умолк на какое-то время. Затем продолжал смущенно, словно обвиняя себя:
— Я, понимаешь ли, не посчитал нужным отправить его в тюрьму специальной машиной. Мы просто сели в мою машину да поехали. По дороге он попросил на минутку остановиться, зайти в буфет. Выпить захотелось после всей этой ночной встряски. Я понимал, как он должен себя чувствовать, и ничего худого не углядел…
— А он что, нацелился на какое-то определенное место? — поинтересовался я, прерывая рассказ Младена. Тот покачал головой и ответил:
— В том-то и дело, что нет! Это меня и сбивает с толку больше всего. Мы остановились у ближайшего буфета. Он быстренько, одну за другой, хлопнул две рюмки коньяку и направился в туалет. Минут десять я ни в чем не сомневался. Потом пошел поглядеть, что с ним такое. И установил, что из туалета есть еще один выход — через двор можно выйти на улицу!..
— Надо полагать, им он и воспользовался!
Младен пробурчал недовольно:
— Да, ясное дело, он смылся этим путем. Только зачем? Попробуй-ка тут отгадай! Поневоле начнешь думать, что у этого человека с психикой не в порядке. Я себе так представляю: на него вдруг нападает панический страх из-за возможных последствий своей откровенности с нами, он замечает черный ход и, не долго думая, пускается наутек!
Да, болезненный, патологический страх — пожалуй, единственное приемлемое объяснение. Однако этот побег мог привести к неприятным сюрпризам. Например — вдруг типы, которых мы преследуем, нападут на его след…
— И что же ты в связи с этим предпринял, Младен?
— Все возможное. Первым делом помчался к его жене. Она только успела добраться до дому. Божилась всем на свете, что у него такого и в мыслях не было, когда они прощались у меня в кабинете. Я оставил и ее, и дом под наблюдением на случай, если завернет к ней супруг или кто-нибудь попытается исполнить свою угрозу. Затем я распорядился размножить фотографию Мандича и побыстрее разослать по всем ближайшим отделениям милиции, чтобы патрульные машины и постовые могли его опознать… Приказал, если обнаружат, задержать и привести сюда…
Это было все. Какое-то время мы оба молчали. Я заговорил первым:
— А я Црнковича привез…
— Гм… И что же с ним теперь делать?
— То есть можно ли ему доверять, ты об этом? Теперь, когда Мандич сбежал?
— Именно, — ответил Младен. — Как знать, что замышляет этот человек на самом деле?.. С другой стороны, он теперь для нас единственная отправная точка! Какое он произвел на тебя впечатление?
— Во всяком случае, Црнкович — человек очень неглупый. Уверяет, что не намерен пускаться ни в какие авантюры, и сознает, что, лишь сотрудничая с нами, может избавиться от опасного внимания своих прежних коллег…
И я вкратце повторил свой разговор с Црнковичем. Младен подытожил:
— Как бы там ни было, мы не должны слепо ему доверяться. Надо присматривать за ним в оба, пока эту головоломку не разгадаем!
Кивнув в знак согласия, я предложил:
— Давай позовем его, тебе надо с ним познакомиться…
Минуту спустя Црнкович сидел с нами в кабинете. На нем был новенький, с иголочки, костюм, который он приобрел в предвкушении свободной жизни. Облачиться успел, когда мы покидали тюрьму. Держался спокойно и хладнокровно, настолько, что не обнаружил своего удивления, когда ему сообщили о побеге зятя. Только чуть-чуть вздрогнул, выдав тем самым, как неприятно ему это известие. Он, ясное дело, понимал, что теперь мы не сможем доверять ему так, как если бы Мандич спокойно дождался решения об амнистий.
— Идиот! — промолвил он с раздражением. — И всегда он такой был, сколько его знаю. Паникер… Ничего не мог до конца довести…
— Тем не менее нашего договора это не отменяет, — сказал я. Црнкович грустно усмехнулся.
— Понятно, — ответил он. — Только теперь вы меня будете пасти построже, чтобы я не выкинул подобную штуку, ведь так?
