Чувствовалось, что брат расстроился.
— Он пока еще не ломался, но он обязательно станет ниже. Может быть, в следующем году…
Я вздохнула. Мне очень не хотелось, чтобы он переживал из-за этого. Хватало тревог и из-за его непрекращающегося кашля.
— Ну а я, кем я могу стать? Не царицей… Служанкой не буду, это слишком предсказуемо. Наверное, я могла бы стать гладиатором… если ты не захочешь им быть.
— О нет, лучше ты, — быстро отказался он. — Но разве женщины бывают гладиаторами?
— Кажется, я слышала о таких, — ответила я, хотя уверенности у меня не было. Не исключено, что это игра воображения.
— А каким мечом ты вооружишься? Или ты хочешь сеть и трезубец? — спросил Птолемей.
— Вот уж не знаю. У Децима, любимого полководца Цезаря, есть школа гладиаторов. Не сомневаюсь, он даст мне подходящий костюм. Но с сетью и трезубцем, наверное, в толпе не слишком удобно.
— Зато забавно ткнуть кого-нибудь. Вроде Цицерона или задаваки Фульвии.
— Цицерон бы сначала заныл, а потом сочинил на эту тему речь. Что касается Фульвии, то, полагаю, она сама носит при себе остро отточенный трезубец. И мне не хотелось бы дать ей повод пустить его в ход.
Короткий зимний день уже клонился к закату, когда мы вошли в дом Цезаря. Его атриум, трапезная и сад были набиты людьми, большинство из которых нахлобучили на головы «колпаки свободы»,[7] обычно служившие отличительным признаком освобожденных рабов.
Я сжала одной рукой руку Птолемея, другой — руку Хармионы. Во время этого праздника рабы и господа перемешивались, и хозяева прислуживали своим работникам.
Мне достался костюм гладиатора-самнита, но мне пришлось несколько изменить его, чтобы выглядеть поскромнее. Дело в том, что настоящие самниты носили лишь короткую набедренную повязку, поножи и высокий боевой шлем. Я рассудила, что мне стоит прикрыть тело кожаным нагрудником и наплечниками. А вот шлем мне очень понравился — у него был тяжелый изогнутый обод, орнамент по всему венцу и богато декорированное забрало.
Когда сам Децим вынес этот костюм, я взяла шлем обеими руками, медленно надела его на голову и, как только он оказался на месте, почувствовала себя другой. Я в первый раз поняла, каково ощутить себя воином, выйти на битву. И еще я поняла, что мне хочется этого — вести войска или командовать кораблем. Правда, в свое время я собрала армию против моего брата, но настоящего боя так и не увидела. Увесистый шлем и меч в руке неожиданно разгорячили мою кровь.
— Ты очень любезен, — поблагодарила я Децима.
— Не стоит благодарностей. Надеюсь, доспехи придутся тебе впору. Я взял их у одного из самых низкорослых бойцов, родом с Мальты. Эти мальтийцы хоть и коротышки, но отчаянно свирепы.
Децим нравился мне. Он имел учтивые манеры, был любим Цезарем, хорошо послужил и в Галлии, и в морских сражениях. Цезарь открыл мне, что в предстоящем году собирается назначить Децима префектом Галлии.
— Из тебя получилась весьма грозная гладиатрикс, — сказал он. — Но тебе нужен противник. Вот почему я принес два костюма. Твоим противником может стать Хармиона.
Он вручил ей старомодное снаряжение фракийского бойца.
— Вообще-то на арене такие доспехи уже не в ходу, но для маскарада вполне сгодятся.
«Какой милый, любезный человек», — подумала я.
И вот мы с Хармионой в роли двух гладиатрикс и Птолемей в виде колесничего — зеленое облачение чемпиона привлекло его тем, что это был цвет Нила — пробирались сквозь толпу в атриуме Цезаря, высматривая в сумрачном свете знакомые лица.
Поначалу я никого не увидела и с огорчением подумала, что в толпе все одинаковые. Потом с облегчением углядела Лепида: он стоял, прислонясь к стене, и жевал печенье. Хвала богам, на нем не было маскарадного костюма, иначе бы мне его не узнать.
— Привет, отважный воин! — приветствовал он меня, и я сняла шлем, чтобы начать разговор. Увидев, кто явился в обличье гладиатора, он удивился: — Великая царица, ты еще и воительница? И в каких сражениях ты участвуешь?
Приметив, как он разглядывает мои ноги и руки, я подумала, что стоит напомнить ему о Цезаре.
— Только против недругов Цезаря.
Он обвел рукой помещение.
— Дом кишит ими. Но Цезарь объявил амнистию для тех, кто не принимает помилования, и они устремились обратно в Рим. Подумать только! Если бы Катон был жив, возможно, он сегодня вечером появился бы здесь.
Мимо нас проталкивалась кучка рабов. Они громко объявляли о предстоящей игре в кости и призывали делать ставки.
— Это единственное время, когда рабам дозволены азартные игры, — пояснил Лепид. — Разумеется, открыто. Тайком они играют, когда хотят.
Он посторонился, давая им дорогу.
Потом через помещение прошествовала группа мужчин и женщин, наряженных галлами. Они принимали шутовские позы и распевали:
При слове «штаны» все «галлы» сбросили эту деталь костюма, и народ покатился со смеху. Цезарь в дальнем конце атриума тоже расхохотался, швырнул им пурпурное одеяние и крикнул, тоже в рифму:
— Надевайте тоги — прикройте ноги!
— Итак, это его не смутило, — заметил Лепид. — Интересно. Цезарь совершенно непредсказуем. Катон выводил его из себя, а такие издевки смешат. — Он огляделся по сторонам. — И меня удивляет то, что нет стихов о libertini.
Догадавшись по моему виду, что я не поняла, Лепид пояснил:
— О вольноотпущенниках. Цезарь провел закон, по которому их сыновья могут становиться сенаторами. Складывается впечатление, что он обращается напрямую к народу, поверх голов знати. Простолюдины и его легионеры — вот где сила Цезаря. Он уже имеет поддержку воинов, а теперь вознамерился запрячь в свою колесницу и чернь. Опасная игра.
Между тем шум, духота и толчея начали меня утомлять. Мне следовало подойти к Цезарю и приветствовать его, но меня удерживал вид стоявшей с ним рядом Кальпурнии. Я поймала себя на том, что вглядываюсь в них обоих из-под забрала моего шлема. Как он говорит с ней? Взяла она его за руку сама или он сделал это первым? Почему они до сих пор не развелись?
Лепид наклонился и прошептал мне на ухо:
— Ходят слухи, что в сенат будет внесено предложение разрешить Цезарю иметь больше одной жены.
— Что?
Насколько мне известно, такого никогда не бывало ни у греков, ни у римлян. У мужчин имелись легальные наложницы, да, но несколько жен — нет.
— Я слышал об этом из достоверных источников, — сказал Лепид. — Это позволило бы Цезарю произвести на свет законного наследника, поскольку Кальпурния бесплодна. Сенат сделал наследственными такие почетные титулы Цезаря, как титул императора и великого понтифика, однако из-за отсутствия
