Мой первый пир. Думаю, каждому ребенку из царской семьи полезно написать риторическое сочинение с таким названием, ибо пиры в жизни правителей имеют особое значение: это сцена, где царь разыгрывает пьесу своего правления. Первый пир, как и случилось со мной, всегда ослепляет и завораживает. Лишь с годами, когда их несчетная череда сливается воедино, ты постигаешь их подлинный смысл и цену. Но тот, первый, запечатлелся в памяти навсегда.
Все началось с ритуала (увы, он очень скоро стал для меня рутинным) торжественного облачения. Разумеется, у каждой царевны есть служанка, которая занимается ее нарядами; но при мне, по малолетству, эти обязанности исполняла моя старая нянька, не слишком хорошо разбиравшаяся в пиршественных облачениях. Она нарядила меня в первое попавшееся платье. Главное, что оно было свежим, чистым и выглаженным.
— Ты должна сидеть неподвижно, чтобы платье не помялось, — приговаривала нянька, расправляя юбку. Помню, материя была голубая и довольно жесткая. — Полотно легко морщится. Смотри, никаких шалостей, никакой возни! Порой ты ведешь себя, как мальчишка, а сегодня это недопустимо. Сегодня ты должна вести себя как царевна.
— И как это?
Признаться, в новом наряде я чувствовала себя закутанной, точно мумия — ведь их тоже заворачивают в полотно. Я даже начала немного жалеть о том, что захотела побывать на пиру.
— С достоинством. Когда кто-нибудь заговорит с тобой, поверни голову, но
Нянька помолчала, затем продолжила:
— Не кричи, слова произноси тихо и нежно. Не спрашивай без конца: «Что?» Так делают варвары. Римляне вполне на это способны, — хмуро добавила она, — но тебе не следует брать с них пример. — Она слегка повозилась с моим воротником, выправляя его. — И если кто-нибудь выскажется грубо и упомянет какую-нибудь неприятную тему вроде налогов, чумы или преступного сброда, ты не должна отвечать. Такие вещи не годится обсуждать на пиру.
— А если я увижу, что скорпион собирается кого-нибудь ужалить? Предположим, прямо на плече Помпея сидит ярко-красный скорпион, уже поднявший жало, — могу я сказать об этом? — Вопрос я задаю вполне искренне: мне хочется уяснить правила. — Ведь скорпион — это неприятная тема. Но могу я затронуть ее в таких обстоятельствах?
Она смутилась.
— Ну, наверное… Да какой скорпион! Не может быть на плече Помпея никакого скорпиона. Ох, несносная девчонка, вечно ты что-нибудь придумаешь, — ласково проворчала она. Надо надеяться, что ни скорпионов, ни чего-либо другого, способного испортить настроение гостю, на пиру не окажется.
— А может, мне стоит надеть диадему? — спросила я.
— Нет, — ответила няня. — Что за странная мысль? Ты не царица.
— А разве нет диадем для царевен? Мы должны носить
Она наклонила голову набок, призадумавшись.
— Мне кажется, лучшее украшение для девочки — ее волосы. У тебя они чудесные, так зачем портить их чем-то еще?
Нянька всегда очень внимательно относилась к моим волосам, полоскала их в ароматизированной дождевой воде и расчесывала гребнями из слоновой кости. Она научила меня гордиться своими косами, но сегодня вечером мне очень хотелось выглядеть необычно.
— Но что-то должно выделять нас, царскую семью. Мои сестры…
— Твои сестры постарше, им так подобает. Когда тебе будет семнадцать или пятнадцать, как Беренике, ты тоже сможешь носить подобные вещи.
— Пожалуй, ты права.
Я сделала вид, будто согласилась, и дала ей расчесать мои волосы, прибрать их назад и скрепить заколкой, после чего невинно сказала:
— Все хорошо, только вот лоб какой-то голый, нет даже ленты. Скромный узкий обруч — вот что было бы в самый раз.
Она рассмеялась.
— Дитя, дитя, дитя! Какая же ты у меня неуемная! — Я видела, что она готова смягчиться. — Может быть, очень маленький золотой обруч. Но пусть он весь вечер напоминает тебе о том, что ты царевна.
— Конечно, — пообещала я. — Я не сделаю ничего неподобающего. Даже если римлянин рыгнет или украдет золотую ложку, спрятав ее в салфетку, я сделаю вид, будто ничего не заметила.
— Ты вполне можешь увидеть, как они крадут ложки, — согласилась нянька. — Римляне так жадны до золота, что при виде него у них слюнки текут. Хорошо еще, что золотые дворцовые украшения слишком велики — не завернуть в складку тоги. Не то поутру мы бы многого недосчитались.
В пиршественном зале дворца мне доводилось бывать и раньше, но только когда он был пуст. Огромный зал занимал целое здание от стены до стены (сам царский дворцовый комплекс включал в себя множество строений) и открывался в сторону внутренней гавани, куда спускались широкие ступени. Он всегда казался мне блестящей пещерой. Когда я пробегала по залу, мое отражение множилось на полированных плитах полов и рядах колонн. Потолок терялся в тени высоко-высоко.
Но сегодня вечером пещера сияла светом, и я в первый раз смогла разглядеть вызолоченные кедровые потолочные балки. И шум! Звуки толпы — со временем они станут для меня привычными — обрушились на мои уши, как удары. Зал заполнили люди; их было так много, что я остановилась и уставилась во все глаза на толпу.
Перед тем как выйти к гостям, мы, царское семейство, собрались на вершине маленькой лестницы. Мне хотелось взять отца за руку и спросить: неужели там целая тысяча человек? Но он стоял впереди меня, рядом с ним находилась мачеха, и задать вопрос я не смогла.
Мы ждали, когда трубы возвестят о нашем появлении. Я внимательно рассматривала гостей, гадая, которые из них римляне и как они выглядят. Примерно половина собравшихся была одета в традиционные, свободно спадающие одеяния, а многие мужчины носили бороды. Но другие… Те были гладко выбриты, с короткими волосами, а их одеяния представляли собой либо странные драпировки (мне показалось, будто они завернуты в простыни), либо военную форму: нагрудники и короткие юбки из кожаных полосок. Очевидно, это и есть римляне. Остальные — египтяне и греки из Александрии.
Трубы зазвучали, но с другого конца зала. Отец не шелохнулся, и вскоре я поняла почему: трубачи возвещали о появлении Помпея и его свиты. Когда они выплыли к центру зала, я узрела полный набор регалий римского военачальника самого высокого ранга. На Помпее красовался нагрудник из чистого золота, плащ его был не красным, как у других, а пурпурным, на ногах — не сандалии, а особенные закрытые сапоги. В общем, есть на что посмотреть.
Правда, это лишь наряд. Сам Помпей разочаровал меня — он оказался обычным человеком с довольно невыразительным лицом. Многие из его командиров выглядели куда более суровыми, решительными и грозными, хотя и служили лишь выделявшей военачальника рамкой.
Потом трубы грянули снова, и теперь наступил наш черед спуститься в зал, чтобы отец мог официально приветствовать гостей. Теперь все взоры обратились к нему: он спускался медленно, царская мантия волочилась за ним по ступеням, и я старалась не споткнуться о его одеяние.
Двое мужчин встали лицом к лицу. Отец был намного ниже ростом и уже в плечах. Рядом с могучим Помпеем он выглядел почти хрупким.
— Добро пожаловать в Александрию, благородный император Гней Помпей Великий. Мы приветствуем тебя и восхваляем твои победы. Честь для нас — видеть тебя на нашем пиру, — сказал отец.
У него был приятный голос, и обычно он хорошо им владел, но сегодня ему не хватало силы. Должно быть, он ужасно нервничал — а вместе с ним, конечно, нервничала и я, переживая за отца.
Помпей что-то ответил. Он говорил по-гречески с таким сильным акцентом, что я почти ничего не
