лампу он зажигал, чтобы изучать свои документы. Невинные предметы превратились в банду головорезов, вознамерившихся извести меня болью.
Притворяться перед собой не имело смысла: в глубине души я знала, что сегодняшнее известие — правда. Цезарь не изменился.
И не глупо ли с моей стороны на такое надеяться? Порой мне казалось, что наши дни в Египте изменили его. Но этого не произошло.
Эвноя, так ее зовут. Имя звучит по-гречески. Но она супруга мавританца. Мавританка? Берберка? Сколько ей лет? Она молода? И что она делала вместе с мужем на войне?
Но это не имеет значения. Более того — даже если слухи лгут, это не имеет значения. Я уже предала Цезаря, поверив в его неверность.
Я стояла у окна и глядела на волнующееся море. На миг я сжала в кулаках тонкие занавески, вообразив себе, что это он, и тяжело вздохнула: сама не знаю, что бы я предпочла — задушить его или сжать в объятиях. Я отошла от окна и, полностью опустошенная, тяжело опустилась на кушетку. Плотная темнота легла мне на плечи и окутала, словно мантия. Я сидела совершенно неподвижно, закрыв глаза и мечтая, чтоб все это исчезло. Не знаю, сколько минуло времени, но когда по прошествии минут или часов я снова открыла глаза, ненавистное знание оставалось со мной.
В последних числах марта во дворец прибыл запыленный гонец, проделавший путь от Мероэ, что за Пятым порогом Нила в Нубии, дабы передать срочное сообщение. Оно предназначалось лишь для моих ушей. Начальник дворцовой стражи согласился провести гонца ко мне, но отнесся к нему с подозрением и приказал заковать в цепи.
Я сидела за мраморным столом, где когда-то раскладывал свои карты Цезарь. Мне пришлось свыкнуться с воспоминаниями, и теперь я садилась за его стол всякий раз, когда приходилось разбирать документы. Сегодня, например, я просматривала бесконечные столбцы цифр, вышедшие из-под пера Эпафродита — тот взял на себя почти все обязанности казначея, хотя неустанно повторял, что не настроен заниматься этим. Таковы мужчины — их словам верить нельзя!
Услышав о прибытии гонца, я отодвинула документы в сторону. Жизнь моя в последнее время протекала крайне однообразно, сопровождаемая чувством постоянного страха. Я боялась, что с африканского театра военных действий поступят дурные вести и на смену однообразию придет беда.
Да, беда! Смерть или поражение Цезаря стали бы для меня трагедией, ибо я продолжала любить его и буду любить всегда. Я приняла это как неизбежность, как свой рост или цвет глаз, и смирилась. Цезарь есть Цезарь, и ничего тут не поделаешь. Он — моя боль, но и величайшее счастье.
— Что ж, пусть этот человек приблизится к престолу и сообщит свою новость, — сказала я, хотя и не сидела на троне.
Огромные двери распахнулись на смазанных маслом бронзовых петлях, и в комнату размашистым шагом вошел рослый нубиец. Он держался прямо, несмотря на тяжкие оковы. Его ввели два дворцовых гвардейца.
— Всемилостивейшее величество царица Клеопатра, я посланник восхваляемой и могущественной кандаке Аманишакето, владычицы царства Мероэ.
Он чеканил слова, как командир перед строем.
— Снимите с него цепи! — приказала я. — Не думаю, что мне бы понравилось, если бы моего гонца заковали. Мы должны проявить уважение к кандаке.
Я знала, что «кандаке» — это титул, равнозначный царице, ибо меройский язык в некоторых отношениях весьма сходен со знакомыми мне египетским и эфиопским. Меня всегда интересовало царство Мероэ, южный сосед моей державы.
Стражники поспешно стали снимать с гонца цепи. Он сбросил их, словно стряхивающий воду журавль, и стал еще выше ростом.
— Путь по Нилу к престолу вашего величества занял у меня много дней, — промолвил нубиец. — Я преодолел все пять порогов, дабы прибыть из страны страусов, гиппопотамов и львов в твой город у моря, — произнес он по-египетски, но со столь сильным акцентом, что мне нелегко было его понять. — Я доставил тебе в дар золото, слоновую кость и леопардовые шкуры…
— Которыми так славится ваша страна, — вставила я.
— Короб с ними у меня забрали, чтобы обыскать, — сказал он. — Не сомневаюсь, дары будут поднесены, когда твои слуги убедятся, что все в порядке. Но мое послание строго секретно. Стражи должны удалиться.
Такое требование показалось мне чрезмерным: царица не должна оставаться наедине с незнакомым человеком.
— Один из них останется, — возразила я. — Кроме того, я пошлю за своим главным советником Мардианом.
— Нет. Кандаке приказала сказать одной тебе.
— В таком случае я не смогу услышать твое сообщение и получится, что весь этот долгий путь проделан тобою понапрасну. Мой советник заслуживает доверия, на то он и советник. И мыслимое ли дело, чтобы царица осталась без охраны при чужестранце?
Нубиец задумался, пытаясь найти решение. Я видела, что этот человек чтил каждое слово своей госпожи и за тысячу миль от нее стремился выполнить приказ столь же ревностно, как перед ней. Счастлив правитель, имеющий таких слуг.
— Ты можешь говорить по-эфиопски, — предложила я. — Ни стражник, ни советник ничего не поймут.
Лицо гонца расплылось в широкой улыбке.
— Очень хорошо, ваше величество, — промолвил он, радостно кивая.
Из-за произношения его эфиопский был еще менее внятным, чем египетский, но смысл я улавливала.
— В чем заключается срочное послание? — спросила я.
— Суть в следующем: в Мероэ захвачен в плен человек, выдающий себя за царя Египта Птолемея Тринадцатого.
— Что? — В первый момент я так растерялась, что не нашла других слов.
— Ему лет семнадцать, он почти взрослый. Воины кандаке захватили его, когда он собирал армию. Этот человек потребовал аудиенции, получил ее и в присутствии правительницы поклялся, что он твой брат, истинный владыка Египта, бежавший в Нубию после неудачного сражения с силами Цезаря. Сейчас мы содержим его под стражей, и моя кандаке желает узнать, что думаешь обо всем этом ты.
Самозванец! Я видела моего бедного брата мертвым, видела его продавленный золотой панцирь и струйки болотной воды, вытекавшие из ноздрей. Мне ли не знать, что царь Птолемей Тринадцатый покоится в Александрии, в мавзолее Птолемеев.
— Что тут думать, — сказала я. — Его необходимо казнить!
— Боюсь, мы не можем этого сделать, пока не установим, кто он такой.
— Как это можно установить? И какое это имеет значение? Он совершенно точно не тот, за кого себя выдает. Я знаю, что мой брат мертв. Самозванец заслуживает казни.
— Тогда ты должна приехать, посмотреть ему в лицо и сказать, что он самозванец.
— Что? Путешествие в Нубию? Пусть он приедет ко мне! Пришлите его сюда, и я разберусь, — сказала я.
— Нет, это невозможно, — возразил посланец. — Ты должна понимать, что путь до Египта долгий, и как бы мы ни охраняли пленника, ему может представиться возможность бежать. Стоит просочиться единому слову, как повсюду поползут слухи, и у него появятся сторонники. Так бывает всегда — кто-то поверит в законность его притязаний, кто-то решит, что на нем можно нажиться. Вот почему я не хотел, чтобы кто-нибудь в Александрии услышал об этом. Даже ничтожный намек не должен достичь чьих-либо ушей. Ты уверена, что они не понимают по-эфиопски?
Он беспокойно оглянулся на стражника и явившегося на зов Мардиана, что стоял у дальнего конца стола, не сводя с нас глаз.
— Клянусь, — заверила я нубийца.
