бежит от людей с подобными настроениями. Вот почему она поднялась еще до рассвета и вышла на прогулку.
После вчерашней ожесточенной стычки с Саймоном она вернулась в отель. Но там почувствовала себя ребенком, замученным чувством вины. Злясь на себя за то, что позволила себе сожалеть о своем поступке, хотя ничего плохого не сделала, Дебора снова покинула отель и вернулась только после полуночи, когда Саймон, по ее убеждению, должен был уже спать.
Вечер она провела у Чайны.
— Саймон, — сообщила она ей, — совершенно невыносим.
— По-моему, это видовая характеристика всех мужчин.
Чайна втянула ее внутрь, и они стали вместе готовить пасту, то есть Чайна колдовала у плиты, а Дебора стояла, привалившись к раковине.
— Выкладывай, — предложила Чайна приветливо. — Тетушка готова к оказанию первой помощи.
— Все из-за этого дурацкого кольца, — сказала Дебора. — Он прямо истерику из-за него устроил.
И пока Чайна опорожняла банку томатного соуса в кастрюлю и размешивала его ложкой, она рассказала ей всю историю.
— Можно было подумать, будто я совершила какое-то преступление, — закончила она.
— Действительно, глупо, — заметила Чайна, когда Дебора выговорилась, — То есть я хочу сказать, что зря я его купила. Необдуманный поступок.
Она склонила голову, глядя на Дебору.
— Ты бы никогда так не сделала.
— Похоже, Саймон считает, что необдуманно с моей стороны было принести его сюда.
— Правда? — Чайна посмотрела на кипящую пасту и ровным голосом ответила: — Что ж. Понятно, почему он не хочет меня видеть.
— Это не так, — тут же запротестовала Дебора. — Не надо… Ты с ним познакомишься. Он очень этого хочет… он столько слышал о тебе за эти годы.
— Да?
Чайна оторвалась от соуса и невозмутимо посмотрела на нее. Деборе показалось, что под этим взглядом она становится липкой.
— Все правильно, — проговорила Чайна. — Ты продолжала жить. Ничего плохого в этом нет. Три года в Калифорнии не были для тебя лучшими в жизни. Я вполне понимаю, почему ты предпочитала по возможности не вспоминать о них. А писать… Это тоже значит вспоминать, да? И вообще, с друзьями такое случается. Люди сначала сближаются, потом расходятся. Обстоятельства меняются. Иначе и быть не может. Такова жизнь. Но я по тебе скучала.
— Жаль, что мы не общались.
— Трудно общаться, когда кое-кто не пишет. И не звонит. И вообще молчит.
На лице Чайны сверкнула улыбка. Но она вышла печальной, и Дебора это заметила.
— Прости меня, Чайна. Я не знаю, почему я не писала. Я хотела, но время пошло так быстро… Я должна была написать. Послать имейл. Позвонить.
— В там-тамы побить.
— Что угодно. Ты наверняка подумала… Не знаю… Ты, наверное, подумала, что я тебя забыла. Но я не забыла. Разве я могла? После всего, что было?
— Известие о твоей свадьбе я все же получила.
«Но не приглашение на нее», — осталось в подтексте.
Но Дебора услышала. И стала подыскивать объяснения.
— Наверное, я решила, что ты сочтешь это странным. После Томми. После всего, что было, я вдруг выхожу замуж за кого-то другого. Наверное, я просто не знала, как это объяснить.
— А ты считала, что должна объяснять? Почему?
— Потому что это было похоже…
Дебора искала слово, которое точно отразило бы, как ее переход от Томми Линли к Саймону Сент- Джеймсу мог выглядеть в глазах кого-то, кто не знал всей истории ее любви к Саймону и разрыва между ними. Все время, пока она оставалась в Америке, боль была слишком свежа, чтобы говорить о ней с кем-то. Кроме того, там был Томми, заполнивший пустоту, о существовании которой не знал тогда даже он. Как все сложно. И всегда было сложно. Возможно, именно поэтому Чайна была для нее лишь частью американского опыта, который включал в себя Томми и должен был отправиться в архив, когда их с Томми время кончилось.
— Я ведь не говорила тебе о Саймоне, правда? — начала она.
— Даже имени его не упоминала. Но ты так ждала писем. А когда раздавался телефонный звонок, ты только что не подпрыгивала от нетерпения, как щенок. Когда выяснялось, что письма нет и звонит кто-то другой, ты исчезала на пару часов. Я догадалась, что дома остался кто-то, кого ты держишь про запас, и спрашивать не стала. Думала, ты сама скажешь, когда будешь готова. Но ты не сказала.
Чайна перелила готовую пасту в дуршлаг. Когда она отвернулась от раковины, за ее спиной поднялся пар.
— Мы могли бы поговорить и об этом, — сказала она. — Жаль, что ты мне не доверяла.
— Это не так. Подумай о том, что тогда произошло, и ты поймешь, что я доверяла тебе целиком и полностью.
— Аборт, я помню. Но это физическое испытание. А эмоциями ты не делилась ни с кем. Даже когда вышла замуж за Саймона. Даже теперь, когда вы с ним донимаете друг друга. Подруги нужны для того, чтобы делиться, Дебс. А не просто для удобства, как бумажный платочек, который всегда в кармане, если надо высморкаться.
— Ты думаешь, что я так к тебе относилась? И отношусь сейчас?
Чайна пожала плечами и сделала несчастное лицо.
— Точно не знаю.
Сидя на Кэнди-гарденс, Дебора обдумывала свой вечер с Чайной. Пока она была там, Чероки не появлялся: «Сказал, что идет в кино, а сам, наверное, кадрит какую-нибудь телку в баре», — так что никто не отвлекал их от обсуждения насущного вопроса о том, что же случилось с их дружбой.
На Гернси их роли странным образом поменялись, и это создавало между ними неопределенность. Чайна, на чью долю раньше выпало быть благодетельницей, взявшей на себя заботы об иностранке, которая приехала в Калифорнию с разбитым сердцем, здесь волей обстоятельств превратилась в Чайну- просительницу, зависимую от доброты подруги. Дебора, привыкшая принимать помощь Чайны, вынуждена была примерить плащ доброй самаритянки. Эта перемена сбила их с толку, причем сильнее, чем могла бы, не стой между ними ничего, кроме тех лет, когда наступил перерыв в их дружбе. Поэтому неудивительно, что обе не знали, что говорить и как себя вести. Но обе, как надеялась Дебора, чувствовали в душе одно и то же, хотя их попытки выразить это казались неловкими: каждая хотела другой добра, и каждая защищала свою позицию. Они искали друг к другу новый подход, который должен был вывести их из прошлого.
Дебора поднялась со скамьи, едва белесый луч солнца упал на угольно-черную дорожку, ведшую к воротам парка. Она пошла по тропе между кустарником и газоном, в обход пруда, где плавали золотые рыбки, миниатюрные копии тех, которых она видела в японском саду Ле-Репозуара.
Снаружи, на улице, машин становилось все больше, и пешеходы спешили в центр города по своим делам. В основном они направлялись к «Эннс-плейс». Повернув, Дебора увидела Чероки, который стоял, прислонившись бедром к низкой ограде утопленного в земле садика. Он жевал что-то завернутое в салфетку и запивал это из чашки, над которой поднимался парок, а когда она окликнула его по имени, вздрогнул. Потом ухмыльнулся.
— Гляди-ка, работает, — сказал он. — Я посылал тебе телепатические сообщения, чтобы ты вышла.
— Телефон обычно эффективнее. Что ты ешь?
— Шоколадный круассан. Хочешь? — И дал ей салфетку.
Дебора взяла его ладони своими, чтобы удобнее было кусать.
— Ммм, свеженький. Прелесть какая, — проговорила она с полным ртом.
