дьяволица, и я не мог успокоить ее, потому что в одной руке держал нож, так что все это продлилось некоторое время.
— А что в лесу?
— Там была вспышка света. Несколько вспышек. Это все, что я видел. Пойдемте, я покажу.
Выход на балкон был из гостиной, через огромную стеклянную дверь, прикрытую жалюзи. Пирс поднял жалюзи и открыл дверь. Собака спрыгнула с его рук на балкон и зашлась в лае, примерно так же, как только что описывал ее хозяин. У Барбары чуть не лопались барабанные перепонки. Она прекрасно понимала, почему остальные жильцы дома жаловались на Пирса. Ни одна кошка не идет ни в какое сравнение с этим оглушительным лаем.
Пирс схватил собаку и сжал ей морду ладонями. Она все равно умудрялась лаять.
— Вспышка была вон там, — сказал он, — за этими деревьями чуть ниже по склону. Должно быть, именно тогда тело… Ну, вы сами знаете. И Перл знала. Она может чувствовать такие вещи. Это единственное объяснение. Перл. Милая. Все, успокойся.
Пирс вернулся обратно в квартиру, унося с собой терьера, и ждал, когда Барбара тоже уйдет с балкона и можно будет закрыть дверь. Но Барбара не спешила. Сразу за Уолден-лодж, увидела она, начинался лес, спускаясь вниз по склону холма, однако, если смотреть на дом с улицы, об этом невозможно было догадаться. Деревья стояли здесь густо, создавая летом сплошной зеленый ковер, а зимой превращались в непролазное переплетение черных веток. Под деревьями, подступая к кирпичному забору вокруг дома, вольготно разросся кустарник, создавая непреодолимую преграду для того, кто захотел бы из леса забраться в Уолден-лодж. Злоумышленнику пришлось бы продираться сквозь чертополох и папоротник, чтобы дойти до того места, где было брошено тело, чего не стал бы делать ни один убийца в здравом уме (а тем более такой преступник, который сумел убить шестерых подростков, не оставив ни единого следа). Ведь на своем пути он бы пригоршнями рассыпал улики. Тогда как на самом деле за ним этого не водилось.
Барбара задумчиво озирала окрестности. Она размышляла обо всем, что рассказал Беркли Пирс. В его рассказе не было никаких странностей, но одну деталь Барбаре захотелось уточнить.
Она вернулась с балкона в гостиную и закрыла за собой дверь.
— Кто-то из ваших соседей, — сказала она, — в ту же ночь слышал крик. Около двенадцати часов, если быть точнее. Мы получили эту информацию, когда делали поквартирный обход. Вы ничего не сказали об этом крике.
— Я ничего такого не слышал, — покачал Пирс головой.
— А что Перл?
— А что она?
— Если она смогла расслышать, что в лесу…
— Я бы сказал, что она не слышит, а чувствует, — поправил Пирс.
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Она почувствовала, что в лесу происходит что-то неладное. Но почему же она ничего не почуяла, когда в здании в полночь кто-то вскрикнул?
— Возможно, потому, что на самом деле никто не вскрикнул.
— Но крик слышали. После полуночи. Чем вы это объясните?
— Желанием помочь полиции, сном, ошибкой. Просто ничего этого не было. Потому что если бы что-то действительно случилось — что-то необычное, — то Перл обязательно отреагировала бы. Да что я вам доказываю, вы же сами видели, как она бросилась на вас.
— Она всегда так реагирует на стук в дверь?
— При определенных обстоятельствах.
— И что это за обстоятельства?
— Незнакомый человек за дверью.
— А если она его знает? Если она слышит голос или чует знакомый запах?
— Тогда она не издаст ни звука. Вот почему, позвольте вам заметить, лай без четверти четыре утра так меня обеспокоил.
— То есть если она не лает, это значит, что ей знакомо то, что она видит, слышит или чует?
— Вот именно, — сказал Пирс — Но я не очень понимаю, к чему ведут все эти ваши рассуждения, констебль Хейверс.
— А вот это как раз неважно, мистер Пирс, — ответила Барбара. — Главное, что я это понимаю.
Глава 27
Поразмыслив, Ульрика решила идти до конца. Выбора-то у нее не было. Когда она вернулась с Брик- лейн, Джек Винесс вручил ей записку с информацией, что звонил Патрик Бенсли, президент совета попечителей. Протягивая листок бумаги и коварно ухмыляясь, Джек спросил:
— Ну что, хорошо потолковали с президентом?
— Да, очень хорошо, — ответила Ульрика и только после этого опустила глаза на сообщение от человека, который звонил как раз в то время, когда она, по ее словам, ушла из «Колосса», чтобы с ним увидеться.
Она не стала притворяться. Все мысли Ульрики были направлены на то, чтобы решить, что делать со сведениями, полученными от Арабеллы Стронг, и она не могла мгновенно перестроиться на ситуацию с Джеком и выдумать объяснение, почему мистер Бенсли звонил ей, пока с ней же встречался. Поэтому Ульрика просто сложила записку в карман и смерила Джека взглядом.
— Что-нибудь еще? — спросила она и получила в ответ очередную несносную ухмылку. Нет, больше ничего, заверил он.
Итак, Ульрика решила, что должна продолжать, как бы ни выглядели ее действия в глазах полиции и какой бы ни была реакция Скотленд-Ярда, когда она передаст собранную информацию. Она по-прежнему надеялась, что столичная полиция, в благодарность за сотрудничество, воздержится от упоминания о «Колоссе» при общении с прессой. Хотя к этому моменту уже не имеет такого уж значения, как поступит полиция, потому что Ульрика просто не может не продолжить начатое. Только в таком случае у нее останется шанс как-то объяснить свою поездку к жене Гриффина Стронга совету попечителей, если тем станет что-то известно.
А что касается самого Гриффина — что касается обещания Арабеллы солгать ради него, — то Ульрика не желала задумываться над этим, и поведение Джека предоставило ей удобный предлог заняться другим. А именно Джеком. Теперь он оказался в верхней строчке списка дел.
Покидая «Колосс» второй раз за день, она не стала выдумывать оправданий. Она молча прошла мимо Винесса на улицу, взяла велосипед и поехала по Нью-Кент-роуд. Джек живет в переулке Грандж-уок, примыкающем к Тауэр-Бридж-роуд, то есть в десяти минутах езды от Элефант-энд-Касл. Грандж — уок оказался узким проулком рядом с Бермондси-сквер. Одна его сторона состояла из относительно нового жилого массива, тогда как напротив стояли дома, возведенные еще в восемнадцатом веке.
В одном из этих старинных зданий и обитал Джек Винесс: точнее, в доме номер восемь, который отличался от остальных домов резными ставнями. Они были окрашены синей краской, как и все деревянные детали потемневшего от времени и копоти строения, а в верхней половине каждой створки было вырезано отверстие в форме сердечка, через которое в помещение мог проникать свет, когда ставни закрыты. Сейчас же они были распахнуты, открывая взору прохожих окна, занавешенные плотными тюлевыми занавесками.
Звонка у входа в дом не было, поэтому Ульрика воспользовалась дверным молотком, исполненным почему-то в форме старинной кинокамеры. Чтобы быть услышанной за шумом, Доносящимся со стороны Тауэр-Бридж-роуд, она постаралась ударить посильнее. Когда никто не ответил, она склонилась к щели медного почтового ящика в середине двери, приподняла крышку и заглянула в дом. Она увидела старую даму, медленно спускающуюся по лестнице: ей приходилось двигаться боком и останавливаться на каждой ступеньке, чтобы передохнуть, держась за перила обеими руками.
Очевидно, старушка заметила, что Ульрика подглядывает в щелку почтового ящика, потому что она негодующе крикнула;
