почти до ушей пересекавшей его лицо.
— Все понятно, — сказал он, кивая головой. — Другое дело. — И, увидев недовольное лицо Найны, добавил: — Пойдем, Нэнси.
— Послушай, Джозеф, — сказала Нэнси, с опаской взглянув на свою дочь. — По-моему, Найна не хочет…
— Хочет, — сказал Джозеф. — Поверь мне, хочет.
— Но…
Но Джозеф уже держал жену за руку, и, поскольку не ей было тягаться с ним, если он твердо решил ее увести, минуту спустя Найна снова осталась в отапливаемой камином комнате наедине с Фэном. Но здесь был другой камин, более крупный и выложенный из камня, а Фэн стоял за спинкой вольтеровского кресла, как за кафедрой, и будто собирался читать строгое наставление об учтивости и уважении, с какими надлежит относиться к президентам компаний, импортирующих деликатесные товары.
Найна спрятала руки за спину. Возмущение, возникшее, когда она услышала, как Фэн говорит о ней с ее отцом, еще не улеглось. Но нельзя было во всем винить Фэна. Хотя почему-то это становилось уже неважно. Важно другое — то, что она, может быть, все время чуяла сердцем.
— Теперь ты кое о чем забыл, — тихо сказала она. Если она не возьмется за это разом, то струсит, и Фэн, возможно, успеет приступить к своему наставлению.
— Забыл? — спросил он. — Вряд ли. Твоя мать сказала, что прикажет спустить мой чемодан. Мне только осталось вызвать такси.
Найна покачала головой.
— Нет, я не об этом. Есть еще кое-что.
Фэн взглянул на свои часы.
— В таком случае говори, наконец. Мне надо спешить на самолет. — Взгляд его авантюриновых глаз был страшным, как взгляд кобры.
Найна глубоко вздохнула и для храбрости приподняла подбородок.
— Ты забыл об извинениях, которые, как ты считаешь, я должна тебе принести.
Только легкое подергивание бровей выдало его удивление.
— Ах да, — подтвердил он. — Но мне это кажется бессмысленным при сложившихся обстоятельствах.
— Нет, — возразила Найна, — это не бессмысленно. Для меня это важно. Еще когда ты вернул мне этот… мой чек, я должна была догадаться, что с самого начала неправильно все поняла.
Фэн не отвечал. Он смотрел сквозь Найну, будто ее не видел. Найне пришлось собраться с силами, чтобы не опустить взгляд.
— Извини, — искренне сказала она, подозревая, что в ее голосе звучат ворчливые и оборонительные нотки. — Ты был прав, когда говорил, что я в своей слепоте и неверии дошла до того, что не могу отличить бисер от свиней…
— Я это не совсем так выразил, — тихо произнес Фэн. Его взгляд снова сосредоточился, и он провел рукой по губам.
— Ну да, пожалуй, — согласилась Найна. Не тень ли улыбки промелькнула у него на губах? — Я бы не сказала, что ты и впрямь бисер…
— Если мне память не изменяет, ты утверждала, что я дрянь.
— Да, но отнюдь не свинья. Фэн, я не понимала… Еще никто… Я хочу сказать, что, с кем бы я ни знакомилась, каждый, зная, кто мой отец, разевал рот на большой каравай, а не на меня. Я не понимала… то есть… — Она судорожно сглотнула, стараясь избавиться от комка в горле, который снова стал ее давить. — Наверное, мне надо было обратить внимание на то, что ты не такой, как те, остальные. Что я заметила, так это что тебе нравилось дразнить меня и бросать мне вызов, а мне, пожалуй, было приятно… — Она замолчала, потому что Фэн никак не реагировал, а ей больше нечего было сказать.
Она не могла упрекнуть его в отсутствии сообразительности. Ведь, даже когда он вернул ей ее деньги, это она ничего не замечала прямо перед своим носом — не замечала, что хоть Фэн и зло шутил, но человек он порядочный, сердечный и наделенный чувством достоинства. Неудивительно, что ее подкуп оскорбил его.
Она вздохнула и опустила глаза. В другом конце комнаты на решетке камина затрещало полено, и на мгновение распространился едкий запах дыма.
Фэн не шелохнулся, и Найна, не поднимая глаз, тихо произнесла:
— Пойду вызову тебе такси. — И повернулась, чтобы уйти.
Она почти успела дойти до двери, когда почувствовала, как твердая рука Фэна легла ей на плечо.
— Ты куда? — спросил он.
— Я же сказала…
— Нет, ничего такого ты не сделаешь.
— Но я… — Она задохнулась, когда он повернул ее к себе и положил ей руку на талию. — Я… — Она смотрела в его прищуренные золотистые глаза и не могла вспомнить, что собиралась сказать.
У нее начались спазмы в животе, а когда комната стала кружиться, Найна машинально подалась к нему. Фэн положил обе руки ей на плечи, чтобы она не упала.
— Держись, — сказал он. Его голос слабо долетал до нее откуда-то издалека. — Не падать в обморок! Твой отец с меня шкуру спустит.
— Я никогда не падаю в обморок, — ответила Найна. Она вытаращила глаза и заставила себя встретиться с его сомневающимся взглядом. — Ты, конечно, очень дорожишь своей шкурой?
— Очень, — признался он. — Но не думаю, что это остановит твоего уважаемого отца: с таким, как он, гляди в оба. Он мне нравится, Найна.
Фэн сделал шаг назад и так оглядел ее, что ей захотелось обратить его внимание на то, что она не какой-нибудь деликатес, который он, возможно, желает включить в свой запас товаров.
— Я не собираюсь пополнить собой твой ассортимент лакомств, — сказала она, тяжело дыша.
Фэн провел пальцем по ее губам.
— Не беспокойся. Лимон слишком обыденный предмет, чтобы стоило держать его у себя на полке.
— Ах! — Найна знала, что надо его осадить, но ей ничего не приходило в голову: он задел ее слишком глубоко.
— С другой стороны, — сказал Фэн, — как, кажется, уже говорил тебе, я люблю жизнь с кислинкой. От этого повышается аппетит.
Его рука снова лежала у нее на спине, и вдруг он опустил руку ниже, и Найна резко вздохнула. Боже, она больше не может так. Она знала, что дразнить — его любимая привычка, но ее тело жаждало иного. И еще она хотела, чтобы он вселил в нее уверенность, чтобы подал знак, что для него важно узнать, та ли она женщина, на которую он мог потратить… Как он говорил? Женщина, на которую он наконец будет готов потратить время.
— Я тебе не какое-нибудь средство для возбуждения твоего пресыщенного аппетита, — сказала она. Ей хотелось, чтобы он прекратил то, что вытворял своими руками. Ее это доводило до такой рассеянности, что она теряла нить разговора. А она говорила… говорила… Боже, так совершенно невозможно собраться с мыслями.
Она тяжело вздохнула и попыталась вырваться из его рук.
Но Фэн не отпускал. Больше того, разведя пальцы, одной рукой он так крепко прижал ее к себе, что она не могла не почувствовать, как он возбужден. Другой рукой он обвил ее шею. Пол опять ушел у нее из- под ног, и Фэн стал единственной опорой в мире, смысл которого полностью заключался в его прикосновениях.
Ее сердцебиение отдавалось в ушах гулким эхом. Она чувствовала, как кровь стучит в жилах, а его жадные губы были теплыми, чудесными, нежными. Это были губы мужчины, с которым ей хотелось прожить жизнь до конца.
Нет, нет, это же невозможно…
Теперь Фэн осыпал легкими, как прикосновение пушинки, поцелуями ее шею и подбородок. Но Найне
