заложив руки за спину, пожилой господин.) Посмотрите, вот идет пенсионер, он проводит жизнь в ожидании смерти; наверное, капитан, не дослужившийся до майора, или нотариус, не ставший асессором, — много званых, но мало избранных... Он ждет завтрака...
Пенсионер. Не завтрака, а газеты! Утренней газеты!
Офицер. А ему всего пятьдесят четыре года; он еще двадцать пять лет может так ходить, ожидая завтрака и газеты... Разве это не ужасно?
Пенсионер. Что — не ужасно? Что, что, что?
Офицер. Да пусть ответит тот, кто может!.. А я буду зубрить с мальчиками дважды два четыре! Сколько двоек без остатка в четырех? (В отчаянии хватается за голову.) А Виктория, которую я любил и потому желал ей самого большого счастья на земле... Теперь она счастлива, счастлива как умеет,* а я страдаю... страдаю, страдаю!
* * *
Она. Неужели ты полагаешь, будто я могу быть счастливой, видя твои страдания? Как ты смеешь так думать? Быть может, то, что я проведу здесь сорок дней и ночей, утишит твою боль? Признайся, утишит?
Офицер. И да и нет! Я не могу наслаждаться, когда ты страдаешь! О!
Он. А ты думаешь, мое счастье может быть построено на твоих мучениях?
Офицер. Жалко нас — всех! О!
Дочь. Вечный, услышь их! Жизнь жестока! Жалко людей!
На сцене на миг полное затемнение, в течение которого все присутствующие исчезают или меняют места. Когда зажигается свет, на заднем плане виден берег Пролива Стыда, но теперь он в тени. Пролив посредине, а на переднем плане Бухта Красоты, оба ярко освещены. Справа — угол курзала, с открытым окном, внутри — танцующие пары. На пустом ларе снаружи стоят, обняв друг друга за талию, три горничные и смотрят на танцы. На крыльце дома — скамейка, на которой сидит Дурнушка Эдит, с непокрытой головой, грустная, с взлохмаченными волосами. Перед ней — раскрытое пианино.
Слева — желтый деревянный дом.
Возле него двое ребятишек в летних костюмчиках играют в мяч. На заднике на переднем плане виднеется причал с белыми лодками и флаги на флагштоках. В проливе виден белый военный корабль с амбразурами по борту.
Но ландшафт в зимних покровах, на голых деревьях и на земле лежит снег.
Входят Дочь и Офицер.
Дочь. Время вакаций, здесь царят мир и покой! Работа замерла; каждый день праздник; люди в нарядных одеждах; уже с утра музыка и танцы. (К горничным.) Почему вы, дети, не идете танцевать?
Горничная. Мы?
Офицер. Они же слуги!
Дочь. Верно!.. Но почему Эдит не танцует?
Эдит закрывает лицо руками.
Офицер. Не спрашивай ее! Она сидит здесь уже три часа, и ее никто ни разу не пригласил... (Входит в желтый домик слева.)
Дочь. Какое жестокое развлечение!
* * *
Мать (выходит; шея открыта, подходит к Эдит). Почему ты не заходишь внутрь, как я тебе велела?
Эдит. Потому... что не могу предлагать себя. Я знаю, что некрасива, поэтому никто и не хочет танцевать со мной, но я не желаю, чтобы мне об этом напоминали! (Начинает играть на пианино Toccata con Fuga nr. 10 Себастьяна Баха.)
Из зала слышатся звуки вальса, сначала тихо, потом все громче, словно борясь с «Токкатой» Баха. Однако Эдит выходит победительницей и заставляет их замолкнуть. В дверях появляются гости с бала, они слушают ее игру; все находящиеся на сцене с благоговением слушают музыку.
Лейтенант (обнимает Алис, одну из девушек, приглашенных на бал, за талию и ведет к причалу). Идем, быстрее!
Эдит перестает играть, встает и с отчаянием смотрит на них. Она словно окаменела.
* * *
Стена желтого домика поднимается. Видны три школьные скамейки, на них сидят мальчики; среди них Офицер, чем- то взволнованный и озабоченный. Перед мальчиками стоит Учитель в очках, в руках у него мел и плетка.
Учитель (Офицерy). Ну, мой мальчик, так сколько будет дважды два?
Офицер продолжает сидеть; мучительно роется в памяти, не находя ответа.
Ты должен встать, когда тебя спрашивают.
Офицер (встает, страдальчески). Дважды... два... Сейчас!.. Эта будет два два!
Учитель. Вот как! Значит, ты не выучил урок!
Офицер (пристыженно). Я учил, но... Я знаю, сколько это будет, только сказать не могу...
Учитель. Хочешь выкрутиться! Знаешь, но не можешь сказать. Может, я тебе помогу! (Дергает Офицера за волосы.)
Офицер. О, это ужасно, ужасно!
Учитель. Да, ужасно, что у такого большого мальчика нет никакого честолюбия...
Офицер (страдальчески). Большого... Да, я большой, гораздо больше их всех; я взрослый человек, я закончил школу (словно очнувшись ото сна), я получил докторскую степень... Почему я сижу здесь? Разве мне не присудили докторскую степень?
Учитель. Конечно присудили, но, видишь ли, ты должен сидеть здесь, пока не созреешь. Ты должен созреть... Ведь правильно?
Офицер (кладет руку на лоб). Правильно, нужно созреть... Дважды два... будет два, я докажу это методом аналогии, наивысшим из всех методов доказательств! Слушайте! Одиножды один будет один, следовательно, дважды два — два! Ибо то, что действительно в одном случае, действительно и в другом!
Учитель. Доказательство полностью соответствует законам логики, но ответ неверен!
Офицер. То, что соответствует законам логики, не может быть неверным! Давай попробуем! В единице одна единица, значит, в двойке две двойки!
Учитель. Совершенно правильно, согласно доказательству по аналогии. Но сколько тогда будет одиножды три?
Офицер. Три!
Учитель. Следовательно, дважды три тоже три!
Офицер (задумчиво). Нет, это не может быть верна., не может... или же... (Садится в отчаянии.) Нет, я еще не созрел!
Учитель. Да, ты еще далеко не созрел...
Офицер. Но сколько мне придется здесь сидеть?
Учитель. Сколько сидеть здесь? Ты думаешь, что время и пространство существуют?.. Предположим, время существует, в таком случае ты мог бы сказать, что такое время! Что такое время?
Офицер. Время... (Думает.) Сказать не могу, но знаю, что это такое: ergo[2] я могу знать, сколько будет дважды два, не будучи способным это сказать. А господин учитель может сказать, что есть время?
Учитель. Разумеется, могу!
Мальчики (хором). Так скажите!
Учитель. Время?.. Дайте-ка подумать! (Застывает на месте, приложив палец к носу.) Пока мы говорим, время бежит. Следовательно, время есть нечто, что бежит, пока я говорю!
