Пробирная палата

Конечно, они прочитали его письма. Такова была стандартная процедура, когда речь шла о наблюдении за офицером, совершившим ошибочное или сомнительное деяние.

Письмо, о котором идет речь, нашло его не в самый подходящий момент, когда он разбирался с графиком караульной службы.

– Не сейчас, – сказал он и, подняв голову, увидел выражение лица посыльного. Судя по всему, солдат с трудом сдерживал приступ тошноты. – Что у тебя там?

– Письмо для вас, – ответил посыльный. – И вот это. – Он показал на большой глиняный горшок, который держал в руках другой солдат с похожей миной на лице. – Человек, который это доставил, находится сейчас в караульной будке.

Бардас кивнул.

– Хорошо, – сказал он, не понимая, что происходит. – Дайте мне письмо. А горшок отнесите в мою палатку, я сейчас приду.

На то, чтобы разобраться с караулами, у него ушло около получаса, и за это время Бардас успел совершенно забыть о письме. Только вечером, когда выдался свободный час, и он опустился на стул, чтобы немного передохнуть, на глаза ему попался тот самый горшок.

Печать была сломана – что ж, он к этому привык, – но знакома. Банк Лордана. Значит, оно от одного из двоих. Вряд ли сестра Нисса стала бы писать ему письма, а уж тем более присылать подарки.

Дорогой Бардас!

Если ты читаешь письмо, значит, выиграл сражение. Прими мои поздравления! А теперь вернемся немного назад.

Когда я закончу это письмо, оно пойдет к моему человеку в лагере Темрая. Он работает на меня довольно давно: его задача состоит в том, чтобы с Темраем ничего не случилось, пока ты не доберешься до него, а потом будь что будет, главное, чтобы он не сбежал. Если ты доберешься до него – что ж, отлично, письмо останется непрочитанным. Если же он ускользнет – тогда все в порядке.

Это меньшее, что я могу сделать. Знаю, как важно для тебя – твоей карьеры, твоего будущего – выиграть эту войну. Они ведь играли с тобой, не так ли? Сначала собирались отправить огромную армию, что означало бы отсутствие у тебя каких-либо шансов на успех. Конечно же, мы не могли это допустить, согласен? К счастью, мне удалось отвлечь их немного: островитяне такие жадные и глупые, что мне стоило только намекнуть на возможность получения с Империи дополнительной платы за флот, как они уже загорелись. Разумеется, затем они зашли слишком далеко и получили то, что получили, – аннексию.

Должен сказать, я и сам почувствовал себя немного дураком, когда узнал об этом. Но время еще было, и я послал на Остров своих людей, которые подняли там небольшое восстание – шансов не успех было немного, но получилось. Я, впрочем, знал, что все сработает, потому что эта война случилась ради тебя, и на этот раз тебе ничто не должно помешать.

Надеюсь, тебе понравится мой подарок, ты еще с детства что-то для меня делал (руки у тебя всегда были ловкие). Ты знаешь, что я не могу смастерить какую-нибудь безделушку даже ради спасения жизни, поэтому вместо меня все сделал этот проворный парень Дассаскай. И как убийца, и как повар он со своей работой справился отлично. Если же нет… что ж, дары не подарок, а внимание.

Как всегда твой любящий брат, Горгас.

Бардас отложил письмо, срезал воск вокруг крышки. Снял ее и вытащил то, что находилось в горшке.

Сначала он решил, что перед ним свиная голова, вроде тех, что так пугали его, когда он был мальчишкой, хотя отец и Горгас почитали их за изысканные деликатесы. Делалось это так: в голове просверливали дырку, оставляя все остальное нетронутым, потом ее заправляли солью и всякими специями – базиликом, красным коллеонским перцем, сушеными абрикосами, корнями хмеля, мускатными орехами, тмином, зубчиками чеснока, корицей – и заливали жидким, прозрачным, почти белым домашним медом. Бардас всегда удивлялся парадоксальному несоответствию между сладкой, вкусной, ароматной начинкой и мерзкой, страшной, застывшей оболочкой. Как могла существовать столь причудливая, столь неестественная комбинация? Кто ее придумал? Будучи послушным и почтительным сыном, он всегда брал свою долю, выражал приличествующую случаю радость и ел, стараясь не обращать внимания на то, что лежит перед ним на тарелке. Чтобы есть, не обязательно смотреть, достаточно уметь владеть ножом.

По всей видимости, именно этот рецепт Горгас заботливо переписал и отправил своему повару, дав строгий наказ не пытаться его улучшить. Горгас любил готовить и умел наслаждаться едой; для него и то, и другое было важным составляющим элементом жизни. Если подумать, из него получился бы едва ли не образцовый Сын Неба. Но то, что вытащил из горшка Бардас, не было свиной головой: залитое медом, сморщенное и искаженное – вероятно, из-за соли, обладающей сушащим эффектом, – то было лицо вождя Темрая.

Капельки меда, похожие на золотистые слезы, стекали по пухлым, напоминающим перезрелые груши щекам. Веки прикрывали пустые глазницы – Бардас повидал немало закрытых глаз и знал, что он могут многое видеть. Рот был зашит тонкой нитью из крученого сухожилия, которое в двух местах прорезало кожу пухлых губ. Лице было мягкое и податливое на ощупь, как кожаный мешок, как набитый соломой мочевой пузырь, которым мальчишки играют, пиная ногами, как вкусный пудинг из желудка овцы, которым по праздникам баловала их мать. Покрытая золотистой глазурью кожа напоминала светлый мрамор и отливала перламутром.

Странно, подумал Бардас, странно и непрактично, что те, кто создавал людей, спрятали твердое под мягким, череп под лицом. Разумеется, все должно было быть наоборот; крепкая кость должна была бы скрывать, защищать уязвимые характерные черты, отличающие людей друг от друга. В этом отношении им было бы неплохо поучиться кое-чему в Пробирной палате.

Мягкое, не до конца оформившееся, но в то же время морщинистое и съежившиеся, лицо Темрая выглядело очень молодым и очень старым. В этом лице Бардас видел и спрятавшегося под повозкой мальчишку и старика, которым Темрай мог бы стать, проживи он еще пару десятков лет. Бардас подумал о том, что все происходящее не что иное, как попытка остановить колесо или перекрыть плотиной реку, попытка найти способ спасти обреченный город или предотвратить смерть осужденного человека. Верующий в Закон мог бы развить мысль в теорию, возможно, такая теория уже существовала. Ведь исходного материала хватало вполне.

– Теперь об этом думать поздно, — заметил возникший из-за спины Анакс. – Кроме того, людьми нас делает именно способность делать из одних вещей другие. И может, именно это делает нас такими, какие мы есть, – добавил он с усмешкой. – Кстати, из этой головы получилась бы неплохая болванка для шлемов.

– Уходи, – сказал Бардас.

– Ты раздражен из-за того, что никогда не имел возможности его поблагодарить, — ответил Анакс. – А еще тебя злит то, что в шахтах ты ни разу не увидел лица своего врага.

Бардас нахмурился:

– Я никогда не думал о нем, как о враге. Откровенно говоря, я вообще не видел в нем человека.

– Сейчас, боюсь, уже поздно, — укоризненно сказал Анакс. – Потому что теперь перед тобой не человек, а вещь. Кстати, о вещах, тебе подошли те доспехи?

– Да.

– И это все, что ты можешь сказать, «да»? Посмотри, на тебе ни единой отметины, а ведь прошел все испытания. И ты говоришь мне всего лишь «да».

Бардас улыбнулся:

– Но это была всего лишь война. Болло со своим молотом превратил бы их в груду хлама.

Анакс улыбнулся; Бардас, конечно, не видел самой улыбки, но знал, что не ошибается.

– Сынок, на земле нет ничего, что могло бы противостоять молоту Болло. Таково правило