друга. Торговцы и купцы, жившие в ничем не примечательных домах, ютившиеся в крохотных комнатушках и тесных чердаках, за однообразно унылыми дверями, тратили целые состояния на украшение фасадов своих складов, доказывая обоснованность затрат тем, что здесь они проводят большую часть жизни и принимают клиентов.
Дом семьи Семпланов имел семь этажей, обшитые медными полосами тяжелые двери высотой 12 футов и толщиной 3 дюйма, и был отделан коллеонским мрамором с барельефами, изображавшими великие морские сражения древности. Когда-то, лет одиннадцать назад, все скульптуры были самым тщательным образом выкрашены синей, красной и золотой краской, которую уже через несколько месяцев «съел» сырой и соленый морской воздух. Никто не знал, кому принадлежат вырезанные из камня корабли или какую битву иллюстрирует та или иная сцена: Мехаут Семплан согласилась принять панели в счет безнадежного долга от одного клиента из Города, а потом потратила еще примерно столько, сколько потеряла вначале, на доставку их домой и установку. Что касается жилища Семпланов в городе, то их домик не отличался ничем от своих скромных, обветшалых соседей.
– Откуда все эти грузы? – спросил Венарт. – Я бы предположил, что когда-то все было куплено у нас же, но не вижу ничего знакомого.
– А ты присмотрись повнимательнее, – посоветовала Исъют. – Видишь номера на тюках, ярлычки на мешках? Все это из-за границы. Их доставили сюда, как было указано в накладных документах, здесь это все пролежало – заметь, бесполезно, – а теперь груз отправляется домой на наших же кораблях. Мы просто больше не нужны им.
Эйтли усмехнулась:
– Что ж, они бесплатно попользовались вашими складами, но ведь виноваты вы сами, надо быть внимательнее, а вместо этого вы сидели и мечтали о том, как развернетесь, когда заполучите назад свои корабли.
Исъют нахмурилась, но, подумав, снова расслабилась.
– Ну и ладно. Я лишь хочу сказать, надо быть большими наглецами, чтобы проворачивать свои делишки, покупать и продавать, пользоваться чужими складами, как своими собственными, прямо у нас под носом, зная, что мы все это время сидим без дела. Чувствуешь себя каким-то никчемным, лишним. Я буду только рада, когда война закончится, и они уберутся домой. А деньги… да к черту деньги!
– Полностью с тобой согласен, – сказал Венарт. – Скажу честно, у меня от них мороз по коже. Люди, настолько хладнокровно начинающие войну…
– Самый верный способ, – бесстрастно заметила Эйтли. – По крайней мере самый эффективный. Заранее начинаешь подготовку, собираешь все необходимое, проверяешь, не забыл ли чего в спешке, обдумываешь план будущей кампании. Посмотри, как все сработало в случае с Темраем. Ничуть не удивлюсь, если он появится у ворот города и постучится, прося убежища.
После этих слов наступила вполне понятная, неловкая тишина. Когда пауза затянулась, становясь неприличной, Исъют улыбнулась и сказала:
– Хочу спросить тебя кое о чем, Эйтли. Ты уже твердо решила заняться новым делом? Я слышала что-то насчет изготовления доспехов. Или речь идет об оружии?
Эйтли вздохнула:
– Сама я ничем заниматься не буду, а вот капиталовложения вполне возможны. Конечно, я все тщательно проверила. Сами знаете, какой сейчас спрос на эти вещи.
Венарт нахмурился.
– На твоем месте я не стал бы ими заниматься, – сказал он. – Как только война закончится, рынок заполнится трофеями и излишками, так всегда бывает. Помню, несколько лет назад, после войны со Сконой, – а ведь та война, имейте в виду, была совсем маленькая, – доспехов хлынуло столько, что от них не могли избавиться. Алебарды использовались в качестве секачей, их даже продавали на вес, как лом. А стрелы…
– Нет, – прервала его Эйтли и вдруг покраснела, – тогда все было по-другому. Империя победит в этой войне, а они никогда не распродают свое снаряжение, только отправляют на хранение. Когда они возьмут верх над Темраем и установят контроль над Городом – извините, над тем местом, где был Город, – все, живущие к западу от пролива, начнут задаваться вопросом, кто следующий? Спрос на оружие резко подскочит. Конечно, ни оружие, ни доспехи никому уже не помогут, но это не мое дело. На мой взгляд, военное снаряжение сейчас самый выгодный бизнес наряду с кораблестроением. Другой области для капиталовложений я не вижу.
Венарт поднял голову:
– Кораблестроение?
Эйтли кивнула.
– Вот именно, – сказала она, оглядывая Гавань. – Потому что когда они поймут, что оружие не помогает, то начнут разбегаться.
Дассаскай-шпион – его называли так, чтобы отличать от другого человека с таким же именем, занимавшегося починкой палаток, – сидел возле костра рядом с загоном для птицы и правил нож. Лезвие было длинное, тонкое, со срезанной ручкой, вроде тех, которыми режут мясо. Он уже поработал маслом с оселком для правки и теперь неспешно возил клинком по кожаному ремню.
Во всем лагере, наверное, только один Дассаскай никуда не торопился. Темрай решил перевести кланы на юго-восток, навстречу имперской армии, приближающейся со стороны Ап-Эскатоя. После четырехлетнего пребывания на одном месте кочевники двигались медленно, неуклюже, как поднявшийся после недолгого сна человек.
Многие встали еще с первыми лучами солнца, чтобы собрать скот. За последние годы животные успели если не съесть, то вытоптать все вокруг до травинки. Оставив голую землю и камень, вместо того чтобы пастись поблизости от лагеря, стада разбредались на далекие расстояния, на сотни акров, и собрать их было делом далеко не легким, больше половины мальчишек, отправившихся с пастухами, никогда в жизни не видели целого стада и не совсем понимали, что нужно делать: для них это было еще одно приключение. И их безграничный энтузиазм отвлекал мужчин от тяжких раздумий о том, что кроется за решением Темрая.
У каждого наездника был с собой мешок из козьей шкуры с провизией за спиной, лук и колчан со стрелами по обе стороны седла, накидка и одеяло в скатке за седлом. Лишь немногие надели шлемы и кольчуги или взяли их с собой, завернув в вощеную ткань и уложив в плетеные корзины: никто не знал, где враг, откуда он может возникнуть – в глазах кочевников противник уже обрел сходство со сказочными эльфами и демонами, прячущимися в гуще леса и нападающими внезапно, из тени высоких скал.
Оставшиеся сворачивали лагерь, вытаскивая колья и шесты, снимая палатки, скатывая ковры и стараясь упрятать в корзины и сундуки все то, что накопилось за семь лет оседлой жизни, и огорчаясь тому, сколь многое придется оставить. Многие с большим или меньшим сожалением выбрасывали чудесные, но бесполезные сокровища, хранившиеся со времен разграбления города – на улицах исчезающего лагеря валялись бронзовые треноги, изящные столики из кости, громадные бронзовые горшки, всевозможные бронзовые и мраморные статуэтки (голова там, нога здесь, туловище неизвестно где); все было разбито, погнуто, искорежено, так что в целом поле выглядело так, словно тут совсем недавно сражались два племени гигантов.
Примерно так же поступали и с громоздким инструментом, оборудованием и орудиями: по возможности их разбирали на части, но чаще просто ломали из-за нехватки транспортных средств, места или из-за тяжести и размеров. Водяные колеса и прессы, лебедки и токарные станки, баллисты и катапульты походили на расчлененные великаном туши, приготовленные для пиршества и забытые в спешке. Огромная маслобойня, в проектировании и сооружении которой участвовал сам Темрай, так и осталась стоять на каменном фундаменте. Уже сняли навесы, под которыми раньше хранили инструменты, и голый остов выпирал из земли, как кости поспешно похороненного мертвеца, для которого выкопали слишком мелкую могилу.
Женщины с присущей им практичностью складывали широкие ковры, на плетение которых ушли годы. Кто-то попытался спасти и прихватить с собой бревна для запруд, но дерево прогнило и никуда уже не годилось. На холме остались набитые соломой фигуры-мишени, в стрельбе по которым практиковались лучники. В общем, лагерь выглядел так, словно по нему уже прошло вражеское войско: все перевернуто,
