надлежало скрыться. Она схватила свою одежду и скользнула под козлы. Оттуда пулей вылетели два алебастрово-белых сиамский кота.
— Кто такая Фрида? — прошипела Надин.
— Ш-ш.
— Филип? — услыхала Надин женский голос примерно в метре от козел. Ей были видны женские ноги, обутые в огромные серебристые туфли на платформе, толстые икры пестрели рваными венами и блошиными укусами. У Надин тут же все зачесалась. — Филип! Что ты тут делаешь с моими малютками? — У Фриды был отменно четкий выговор, как у диктора.
— Прости, Фрида, — залепетал Фил, — я… просто… зашел проведать кошечек… узнать, все ли в порядке… Привет, малыш, привет, — произнес он дурацким тоном и сделал ручкой надменному персидскому коту. Тот бросил на Фила презрительный взгляд, фыркнул и принялся тереться о ноги хозяйки.
— В два часа утра? И полуголым? — недоверчиво расспрашивала дама.
— А… ну да. Здесь довольно жарко, сама понимаешь. — Надин видела, как он переминается с ноги на ногу.
— Гм-м, — многозначительно хмыкнула женщина. — Должна тебе заметить, что часы посещений в обители моих кошечек давно истекли. И между прочим, — нарочито громко продолжала она, словно обращалась не к Филу, но к кому-то третьему, — между прочим, сегодня вечером, Филип, у дверей твоей так называемой квартиры произошел странный и шумный инцидент. Весьма пожилой джентльмен, выдававший себя за твоего отца, причитал по поводу переносного телевизора. Сторож его прогнал, однако пожилой джентльмен выразил твердое и недвусмысленное намерение вернутся. Он заявил, что будет возвращаться до тех пор, пока не воссоединится с вышеупомянутым переносным телевизором. А сейчас, Филип, я предлагаю тебе отправиться в свою квартиру к твоим так называемым жильцам.
Надин увидела, как женщина нагнулась, чтобы погладить кошек, вившихся у ее ног. Даме было лет семьдесят, ее желтые волосы, напоминавшие сахарную вату, были уложены в пышный кокно, косметику самых смелых оттенков — от абрикосового до нежно-голубого — она, похоже, накладывала щедро и не глядя в зеркало. Ее густо подведенные глаза, словно прожекторы, рыскали по полу: от кошачьих гамаков к столбикам для заточки когтей и наконец под козлами. Надин отпрянула и крепче прижала колени к груди, свернувшись в комок.
— Так, Филип, — Фрида резко выпрямилась, — могу ли я попросить тебя немедленно подняться наверх и обсудить с твоими друзьями перспективу отхода ко сну. Сию же минуту. Разумеется, тебе известно, что никто столь не благоволит дружескому веселью, как Фрида. Однако время для празднеств и забавных дурачеств миновало, наступило время для сна. Будь любезен, Филип. Заранее спасибо.
И засим она удалилась. Надин видела, как ноги на платформах протопали по бетонному полу, слышала, как на другом конце гаража распахнулась и захлопнулась дверь, и звук шагов Фрида смолк в отдалении. Надин снова могла дышать. Она выкарабкалась из-под козел, и Фил принял ее в свои объятья.
— Что это за баба? — Надин мягко высвободилась из объятий, вдруг показавшихся чересчур крепкими и назойливыми.
— Фрида, — ответил Фил, покусывая ее ухо.
— Кто она такая?
— Старая чокнутая дура. Живет по соседству. Это ее гараж. В пятидесятые она была чем-то вроде эротической танцовщицы и с тех пор воображает себя знаменитой кинозвездой.
— Так это ее кошки? — Надин оглядела кошачью компанию.
— Ага. Она держит их здесь, потому что не желает терпеть шерсть и запах в квартире.
— Немного жесткого, правда? — Фил пожал плечами и поцеловал Надин в шею. — А что это за история про старика и телевизор?
— Хрен его знает, — вздохнул Фил, — этот дом кишит выжившими из ума пенсионерами, которые воображают, что их мамочки до сих пор живы, а страна по-прежнему воюет. Он наверняка меня с кем-то спутал. А телевизора у него, небось, отродясь не было… Да какое нам дело, — замурлыкал Фил, — до старых маразматиков, иди сюда, моя несравненная секс-богиня. — Он ухмыльнулся и настойчиво потянул ее к себе, не оставляя ей выбора. — Я могу трахать тебя целую вечность.
Уф-ф, подумала Надин, лучше бы ты этого не говорил. Как-то странно прозвучало. Впрочем, и вся ситуация начинала казаться Надин странной. Что она здесь делает, черт побери? Зачем ей понадобилось, хлебнув коктейля из алкоголя и наркотиков, забраться в эту вонючую кошачью дыру вместе с глубоко травмированным мужчиной? Возможно, это очень рок-н-рольное поведение, но определенно не ее стиль.
Надин помнила, как он разбередил ей душу чуть ли не до полного забвения всего и вся, и каким чутким слушателем показал себя потом — сочувственным, внимательным, добрым; Надин помнила, как он сразил ее мощными комплиментами и как она абсолютно добровольно согласилась спуститься с ним в гараж; и особенно хорошо Надин помнила, с каким удовольствием занималась сексом — это было умопомрачительно! — но сейчас… что, черт возьми, она здесь делает?
Пусть в ее душе и уцелели остатки любви и нежности, но он совершенно не в ее вкусе. Слишком тощий, слишком бледный и вдобавок эти чересчур черные волосы на теле, резко контрастирующие с известковой белизной кожи, столь белой, что сквозь нее просвечивают волосяные мешочки. И эти длинные стройные ноги, слишком похожие на женские; она совсем позабыла, как они выглядят. Его шевелюру, в которую она с таким пылом зарывалась пару часов назад, было бы неплохо хорошенько отмыть, а его руки безволосые и чересчур мягкие, словно лишенные костей. Но хуже всего подштанники… Надин никогда прежде не спала с мужчиной, носившим подштанники, да еще ядовито-лимонного оттенка.
Надин вдруг обратила внимание на его глаза — джинсово-голубые, которые она так любила, когда училась в университете. Теперь в них появилось странное выражение. Глаза смотрели чересчур пристально, пронзая насквозь, словно автоген металлическую дверь. Фил напомнил ей электрического ската. Надин поежилась.
— Мы можем остаться здесь, — бормотал Фил, — никто нас не найдет. Никто не знает об этом месте, кроме меня. — И у него плохие зубы! Очень плохие. — Еще полчасика. Дай мне полчаса, и мы посмотрим, сумею ли я сделать это еще лучше.
Что?! О нет! Нет, нет, нет. Надин поспешно натянула трусики, словно пояс верности. Вскочив на ноги, она нырнула в вязаное платье.
— Прости, Фил, но мне пора, — она глянула на часы. — Черт! Уже почти два! Сколько же времени мы здесь пробыли!
— Много, — горделиво улыбнулся Фил.
— Давай вернемся, а? — бодрым тоном предложила она, вдевая руки в рукава пиджака.
Она посмотрела на Фила. Он сидел в лимонных подштанниках, скрестив ноги и наматывая на палец прядь грязноватых волос. На талии, над подштанниками, образовалась складка бледной кожи, и пожилой одноглазый сиамский кот норовил устроиться у Фила на коленях.
Надин передернуло.
Ей захотелось домой.
В прихожей их с нетерпением поджидала Джоу, она ожесточенно обкусывала заусеницы, не выпуская из пальцев тлеющую сигарету.
— Где ты шляешься, мать твою? — набросилась она на Фила. — Здесь такое творилось! — Она бросила презрительный взгляд на Надин и выпустила облако сигаретного дыма. — Твой шнурок заявился и давай орать, как резаный, про какой-то гребаный телек, а потом выползла эта старая карга из соседней квартиры и давай лаяться насчет шума, а потом…
— Не дергайся, лапуля, — Фил крепко сжал плечо Джоу и с улыбкой обернулся к Надин. — Я показывал Надин кошек Фриды, всего-то. А теперь я снова здесь.
— Да, но что делать с твоим шнурком? Он сказал, что будет приходить каждый вечер, пока…
— Не дергайся, тебе говорят! Это какой-то старый маразматик. Поняла? — твердо произнес Фил и, приложив палец к губам девушки, развернул ее .
Подмигнув Надин, он крепко взял Джоу за плечи и исчез с нею за одной из многочисленных дверей.
Надин ошарашенно моргнула, она чувствовала себя немного глупо. Он вернется? Надо ли ей подождать? Или же она должна была следовать за ним? И что это за ерунда насчет «шнурка»? У Фила нет «шнурка». Его
