негодным к военной службе. Прошлой зимой нога особенно донимала: мне ведь все время приходилось стоять на холодном цементном полу. Доктор порекомендовал более теплый климат. Вот я и решил отправиться во Флориду пораньше, до осени, пока туда не нахлынули безработные.
– В каком же именно месте во Флориде вы собирались остановиться?
– Пожалуй, в Майами, хотя заранее не решал, – я же никогда не бывал во Флориде и совершенно не знаю тамошних мест.
– Но, если вы ехали во Флориду, почему же вы пытались поступить на работу в Миртл-бич?
– Хотел сначала поработать дежурным администратором гостиницы, поднатореть хоть немного.
– Допустим. Итак, из Миртл-бич вы направились на юг. Где вы останавливались в пути?
– Нигде. Меня согласился подвезти в своей машине владелец табачный фермы, он ехал отдыхать сюда, в Гэйтвей. По дороге мы нигде не останавливались.
– Вот и получается, что вы заблудились: дорога на юг проходит через противоположный конец города.
– Нет, я не заблудился, – быстро ответил Уэстин. – Я слышал, что тут, поблизости от города, есть пляжи с хорошими гостиницами, и решил, если повезет, устроиться дежурным администратором. Шоссе Девяносто девять как раз и ведет к пляжам.
– Хорошо, но это шоссе находится в трех кварталах отсюда. Как же вы оказались в этой части Бэккер- авеню?
– Хотел посмотреть на особняки, – помрачнев, ответил Уэстин.
– То есть?
– Очень просто. Шел по дороге, собирался попросить кого-нибудь подвезти меня на пляж и увидел вот эту улицу. Она показалась мне такой красивой… – Уэстин помолчал. – Да, такой красивой… Что плохого, если мне захотелось посмотреть на красивые дома?
– Ничего. Но меня интересует, как вы сумели разглядеть дома в темноте.
– Когда я пришел сюда, было еще не очень темно.
– Который был час?
Уэстин машинально взглянул на руку, на которой уже не было часов, и снова перевел взгляд на Вирлока.
– Что-нибудь около четверти девятого.
– Где ваши часы?
– Отобрал полицейский. Кажется, Оззи – так его тут называли.
– За что он вас бил?
– Хотел вынудить к признанию в убийстве. Человек, которого полицейские называли Макдаффом, пообещал им продвижение по службе, если они заставят меня сознаться.
– Ну, хорошо. – Вирлок чувствовал себя неловко и старался не смотреть на Уэстина. – Ну, хорошо. Вот вы в сумерках, около четверти девятого, идете по улице, любуетесь домами… Что же произошло дальше?
– Один дом, тот самый… показался мне каким-то не таким, как все остальные, и мне захотелось получше его осмотреть. Я остановился, глядел на сад, на цветы, и вдруг…
Дверь распахнулась, и в кухню вошел Эллендер, начальник отдела уголовного розыска местной полиции, а вслед за ним начальник городской полиции Фэйн и Макдафф.
– Это и есть тот самый тип? – спросил Эллендер.
– Он уже сознался? – поинтересовался Фэйн.
Вирлок покачал головой.
– Нет. Мы пока толкуем о предшествующих событиях.
Эллендер – полный человек в летнем коричневом костюме и такой же сорочке с подобранным в тон галстуком – разговаривал по обыкновению в грубом, повышенном тоне.
– Кто это его разукрасил? – кивнул он на юношу.
– Оззи и Авэ. Макдафф пообещал им продвижение по службе, если они выколотят из него признание.
Эллендер равнодушно отвернулся, взял со стола бумажник Уэстина и начал рыться в нем.
– Вы не должны были так поступать, мистер Макдафф, – укоризненно покачал головой Фэйн. – Полицейским категорически запрещено…
– Какое мне дело до ваших запрещений! – огрызнулся Макдафф. – Мне важен результат. Я столько лет плачу вам из своего кармана, а когда мне понадобилась такая пустяковая услуга, вы сразу в кусты? Не выйдет! И не смейте указывать мне, что я могу и чего нет!
– Хорошо, мистер Мак, хорошо, дорогой! – миролюбиво ответил Фэйн, тихонько подталкивая Макдаффа к двери. – Им сейчас же займется Эллендер…
Дверь за Макдаффом закрылась.
– Ну, парень, – мрачно взглянул на Уэстина, начал Эллендер, рассказывай-ка лучше сам. Да не вздумай морочить мне голову, иначе я отвезу тебя в полицию, а там, будь уверен, тебя еще почище отделают. Начинай. Смит, записывайте его показания.
Смит вынул блокнот и авторучку.
– Давай, Уэстин, давай! – торопил Эллендер.
Уэстин бросил взгляд на Вирлока и облизал пересохшие губы.
– Теперь я буду говорить только в присутствии адвоката, – проговорил он.
Эллендер наотмашь ударил его по лицу.
– Я тебе дам адвоката! – крикнул он. – Насмотрелся всяких фильмов и несешь вздор! Адвоката получишь только с моего разрешения, понял? Сначала все расскажешь, а потом мы подумаем, нужен ли тебе адвокат.
Эллендер снова ударил Уэстина, и тот вместе со стулом упал на пол.
Мистер и миссис Эш жили напротив Макдаффа, на другой стороне Бэккер- авеню, в четырехэтажном сером особняке, с огромными окнами-фонарями и высокими потолками. Семью (у Эшей было четыре мальчика в возрасте от семи до пятнадцати лет) обслуживала многочисленная прислуга из негров и негритянок.
По ночам покой обитателей особняка частенько нарушал шум пьяных кутежей в доме Макдаффов. Одно время чета Эшей и сама посещала эти вечеринки, точнее оргии, но всегда покидала их раньше всех, а потом и вовсе перестала ходить – не оттого, что осуждала подобное времяпрепровождение, а оттого, что предпочитала больше заниматься своими детьми.
Комната старшего мальчика находилась на четвертом этаже, откуда можно было хорошо видеть и сад Макдаффов и даже то, что происходило у них в гостиной. Супруги сделали это открытие случайно, после того как однажды сын появился за завтраком полусонным и объяснил, что до трех часов ночи наблюдал за очередной «вечеринкой» у соседей.
Вечером в следующую субботу хозяйка дома Нонна Эш отправилась в комнату сына и сама убедилась, до какого безобразия доходили упившиеся и совершенно потерявшие стыд гости Макдаффов. Она немедленно перевела сына в спальню к брату, а в его комнату приказала перебраться горничной Берте Пул.
Позже Нонна Эш не раз слышала, как Берта, хихикая, передавала кухарке красочные подробности подсмотренных сцен и как та спокойно отвечала, что все это ей давно известно от приятельницы – прислуги Макдаффов.
Миссис Эш была по-своему привязана к Берте, которая работала у нее уже лет двадцать и была одного с ней возраста. Хозяйка частенько заходила к горничной узнать последние сплетни и подолгу простаивала перед зеркалом, пока доморощенная портниха Берта примеряла на ней какое-нибудь очередное будничное платье. Вот почему миссис Эш вовсе не удивилась, когда вечером в то воскресенье Берта спросила, может ли она поговорить с ней попозже по секрету.
В половине двенадцатого, уложив детей, миссис Эш поспешила подняться в комнату Берты. Ужас, вызванный у нее убийством Элен Макдафф, теперь перешел в тупую, приглушенную боль. Толпа зевак, топтавших лужайки в саду, шумливые репортеры со своими назойливыми расспросами, неприятное ощущение, охватившее ее, когда в дом явились полицейские, чтобы задать несколько обычных в таких случаях вопросов, истошный вой полицейских сирен, устрашающие подробности, которые сообщил ей
