было, поэтому происшествие предпочли замять. Ну и я, в принципе, мог ответить недоброжелателям взаимностью и Кириченко прекрасно об этом знал. А дело было так. Месяцем раньше случилось одно происшествие, главным героем которого стал Эдик — мой напарник по охране стоянки. Я уже рассказывал про него, но тут стоит описать его поподробнее. Он не очень хорошо говорил по-русски, имел колоссальные габариты и дикий нрав вольного сына казахских степей. Горе было тому, кто рискнул бы поссориться с Эдиком. Как-то на стоянке я прикормил двух забежавших туда дворняжек, считая, что хоть какая-то, пусть даже и собачья живая душа рядом — это всегда хорошо, а во вторых, надеялся приспособить их к охране стоянки, себе в помощ. Толку от собак этих, правда, было немного, а тут Эдик выдумал попробовать их напоить «массандрой». Он смочил в ней краюху хлеба и собаки, затрепав ее, действительно захмелели, а потом вели себя как настоящие алкаши, требовали еще, лакали бухло прямо из миски, уже не закусывая, тут же поссорились между собой. Закончилось это тем, что обе собаки облевались тут же, в будке, да еще прямо на раскаленный калорифер, вонь стояла ужасная. В тот вечер Эдик сменил меня, а через день снова дежурил я. Придя на стоянку, я обнаружил там сверкавшего своим золотым зубом Эдика и полное отсутствие собак. На мой вопрос где собаки, он махнул головой в сторону леса и сказал: 'Там… лэжат… я их застрэлил нахуй….'. Вот такой серьезный мужчина был наш Эдик.
В другой раз, когда на нашем аэродроме три дня торчали несколько 76-х Илов, битком набитые десантниками при полной боевой выкладке, которые, как выяснилось из прессы, были направлены 'копать картошку', тоже случилась забавная история. Десантникам видимо надоело сидеть в душном раскаленном самолетном брюхе на сухом пайке и они предприняли небольшую вылазку к ближнему приводу, чтобы надрать там кукурузы на поле, аккурат примыкающему к нашей стоянке. А по стоянке одиноко слонялся скучающий Эдик. Увидев мелькнувшую в кукурузе камуфлированную жопу, Эдик тут же решил, что к охраняемому им объекту подбираются вражьи диверсанты и немедленно стал совершать героический подвиг по защите социалистической собственности и военного имущества. Он пристегнул рожок, дослал патрон в патронник и, изображая из себя Чингачгука-Большого Змея, за каким-то хером вышел за двойной ряд колючки прямо в поле, где и решил изловить неприятеля. Затем, по его словам, он даже выследил одного из них и встав во весь рост крикнул: 'Стой, стрелять буду!!!', одновременно направив на чувака заряженный автомат. Это последнее, что он запомнил. Очнулся он в том же поле через некоторое время, со страшной головной болью и здоровенной шишкой на затылке — хитрые десантники отоварили его по полной программе, положили рядом с ним его разряженное оружие и сели вокруг Эдика в кружок, пытаясь привести его в чувство. Когда это случилось, они долго ржали, извинились перед Эдиком за рукоприкладство и объяснили ему о пагубности привычки направлять на людей заряженное оружие, а также указали ему на его тактические ошибки, допущенные им при попытке задержания противника. Расстались они почти друзьями.
Однако я отвлекся от сути. Вот этот самый Эдик, выполняя свои обязанности по охране стоянки в рабочее время, когда там работали техники, подошел к курилке около эскадрильского домика, в котором как раз техники собрались на обеденный перекур. Его целью было попробовать стрельнуть у них сигарету или папиросу, как я уже говаривал, в те годы был реальный напряг с куревом, к счастью тогда я не курил. Он обратился к одному из технарей со своей просьбой, а тот был толи не в духе, толи встал не с той ноги, но Эдик был им послан на хуй и обозван чуркой. Среагировал Эдик своеобразно — он снял с плеча автомат, пристегнул магазин, смачно щелкнул затвором и поставив грубияна и разносчика вируса расовой дискриминации на колени, засунул ствол ему в рот, очень неприятная штука, учитывая размеры мушки у АКМ. Охреневший от такого поворота дел народ еле смог уговорить Эдика вытащить ствол и убрать автомат, пообещав Эдику пачку дорогих сигарет и извинения обидчика. Побелевший обидчик согласно тряс головой, ни жив ни мертв от страха и со слов Эдика, не то обосрался, не то обоссался. Эдик отошел метра на два и принял извинения, после чего грязно выругавшись по-казахски, разрядил автомат. Тут то на него набросились и скрутили по всем правилам военной науки.
Попал Эдик нешуточно, ему грозил четкий «дизель» — дисциплинарный батальон. Пока же Эдик был посажен на «губу», где и ожидал своей участи. О том, что случилось, мне рассказал один мой знакомый техник, который присутствовал при этом. Эдика нужно было срочно спасать, и у меня созрел хитроумный план, который по идее мог сработать. Я быстро накатал на имя командира полка Бычкова рапорт, в котором подробно описал все, что я собственными глазами лицезрел, будучи в наряде по ДСП: вырубку леса и вывоз его хрен знает куда (номера машин я раньше записывал на всякий случай и это здорово помогло), махинации со спиртом, практически постоянное нахождения нашего инженера эскадрильи в нетрезвом состоянии, и много всяких других пакостных, но на данный момент полезных мелочей, которые я лицезрел. На следующий день, заступив на ДСП вместо опального Эдика, я подкараулил момент, четким строевым шагом вошел в класс, где сидел инженер и еще пара человек и строго по уставу испросил разрешения обратиться. Кирьян (это у него такая кличка среди нас была) слегка удивился и разрешил. Я испросил разрешения побеседовать с ним наедине. Кирьян удивился еще больше и махнул остальным рукой в сторону выхода. Я, охренев от собственной смелости, сообщил ему, что накатал на него рапорт на имя комполка, но, не желая быть кляузником и стукачем, предоставляю ему возможность самому ознакомиться с документом и собственноручно передать его командиру полка. С этими словами я вручил ему сложенную вдвое пачку листов и испросив разрешения идти, четко повернулся и строевым шагом вышел. В глазах еще стояла картина слегка отвисшей челюсти нашего инженера и полное непонимание происходящего. Ровно через десять минут он выскочил из домика и, увидев меня, кинулся ко мне. Лицо у него цветом напоминало свеклу, а одна щека время от времени дергалась. Отбросив уставные условности, он напрямую спросил, чего я хочу. Я объяснил ему ситуацию с Эдиком, рассказав как все было на самом деле и обозначив персону того, кто это мне поведал. Техника тут же бросились разыскивать, он подтвердил мои слова, и сообщил, что обиженный Эдиком лейтенант рассказал ситуацию однобоко, в свою пользу, не упомянув факт оскорбления с его стороны. Кирьян твердо пообещал, что с Эдиком все будет в порядке. Я поблагодарил его, и сказал, что в таком случае с рапортом моим он может поступить как ему заблагорассудится, второго экземпляра у меня нет. Он посоветовал мне срочно убраться с его глаз долой и по возможности не попадаться ему на глаза в ближайшее время. Что я и сделал с большим удовольствием, еще не веря своей удаче. Кирьян свое слово сдержал, к вечеру Эдик был уже в казарме. Я не стал ему рассказывать о своей афере, но присоветовал сдерживать свои душевные порывы по возможности, объяснив ему реальную перспективу переносов сроков его дембеля на пару лет вперед.
Таким образом, ограбление спиртовки было успешно замято, а я никак не пострадал, несмотря на угрозы Киряна засадить меня в тюрьму. Но в его черном списке я наверняка стал чернее раза в два, а возможно и занесен в Самый Черный Список инженера.
Тому способствовало еще и то, что я отмочил в конце осени. Однажды, еще до случая с керосином и котлом я вернулся с ДСП в казарму и обнаружил там письмо от матушки. В письме она писала, что еще недели полторы назад она выслала мне посылку до востребования (эта фишка сохранилась еще с духовских времен), основной объем которой занимала рыба. Причем не какая-нибудь, а холодного копчения (или горячего, не помню точно, но почти скоропорт). Факт был в том, что письмо шло довольно долго и если рыба уже не испортилась, ее нужно было срочно забирать. А я назавтра должен был снова переться на ДСП, а также послезавтра и, возможно, после послезавтра тоже. В воскресенье же почта не работала, в субботу всего до четырех часов дня, а завтра была уже пятница. Я попросил Эдика подменить меня на один день, но этот гад свел знакомство с какой-то бабой из поселка Герцено и почти каждый божий день бегал ее ублажать, посему решительно мне отказал и даже слово «рыба» не оказала на него никакого воздействия. Кроме нас с Эдиком допуска на ДСП ни у кого больше не было. Всю пятницу я угрюмо слонялся по стоянке, мрачно размышляя о судьбе своей рыбы. Рыба не давала мне покоя. Другим задачам было решительно отказано в ресурсах моих мозгов, нужно было что-то придумать с рыбой. И к вечеру я придумал. План был прост, как грабли. Осуществить мне его помогла одна из моих собак, тогда еще живых. Когда я, производя вечерний обход опустевшей стоянки, рассеянно брел в районе большого ангара, в котором хранился всякий хлам, мучительно размышляя о судьбах моей рыбы, собака вдруг забрехала в сторону леса. Молнией в моем измученной рыбой мозгу вспыхнула мысль я тут же стал ее развивать до удобоваримого состояния. Раз
