приятные строки. Например: «Лимонов потерпел неудачу в попытке представить свою жизнь сквозь призму воображения, а уж тем более превратить ее в произведение искусства…» Или: «Первые читатели и рецензенты этой книги, видимо, ошибочно приняли сотрясение основ за литературные достоинства и глубину. Обнаружить роман русского писателя, наполненный бранью и откровенными сексуальными сценами, — это привело их в такое возбуждение, что они оказались слепы к пустоте книги…» Или: «Автор пытается выставить себя героической фигурой, но то, что он таковой не является, видно на каждой странице этой плаксивой, сопливой, крикливой книжонки» (эта фраза — заключительная). А мы все ругаем «Вашингтон пост»!
Набор «Заповедника» подходит к концу. Остается вычитать, исправить ошибки. Сережа, одна просьба: можно изменить фамилию Грибанов? Это наш близкий московский друг, сидящий в отказе третий год.
Всего доброго, приветы семье,
Ваш И.Е.
Дорогой Игорь!
Обложка, будем считать, утверждена. Живопись — Калинина, что мы и укажем на второй странице. Картина — цветная. Репродукции, следовательно, нечеткие, но я постараюсь сделать максимально хорошую копию. То, что я Вам послал — обыкновенный хороший зирокс, а для чистовика я, естественно, сделаю фотостат.
Шрифт — черные буквы на белом фоне.
Если Катя не устроит скандала (причины ей совершенно не нужны), то используем фотографию с Катей, если устроит, то любую другую, они все на одном уровне.
Всем привет и любовь. На «Компромисс» появилась первая рецензия в журнале «Паблишерз викли», вроде бы положительная, я еще не читал. Журнальчик издается для таких, как Вы.
Еще у меня появились рассказы в двух журналах — «Грэнд стрит» и «Коламбиа джорнэлизм». «Грэнд стрит» — прибежище интеллектуальной элиты (!), расходится маленьким тиражом. Когда я искал его в киосках, продавцы говорили: «Грэнд стрит»? Это не здесь. Садитесь на А-трейн и поезжайте в нижний Манхэттен…» Они думали, что я ищу улицу Грэнд-стрит.
Обнимаю всех, в особенности женщин.
С.
Дорогой Игорь!
Рецензию на Лимонова я прочитал. Она довольно точная, разумная и выразительная. Но там слегка задет Карлинский, а Карлинский и Бродский самые влиятельные люди по русским делам в ньюйорктаймсовском книжном обозрении, так что, я думаю, по высшему разряду Лимошку будут хвалить. Механизм симпатий Бродского примерно ясен (приподнять Лимонова, опустить Аксенова), а Карлинский, вероятно, старый дурак, вроде Дмитриевского, который очень хвалил Валеру Попова за то, что Валера употребил в какой-то завуалированной форме слово «ебля».
«Грибанова», конечно, заменим. Ваши чувства мне очень понятны. Сложность в том, что:
1. Не должны появиться одинаковые буквы.
2. Должна быть фамилия того же ритма.
3. Нужно, чтобы были возможны формы, аналогичные формам: «Грибан» и «Грибаныч».
4. Нужна фамилия из такого же количества букв, чтобы не перебирать строчки и абзацы.
Короче, я остановился на Гурьянове. Посылаю Вам копии страниц, на которых этот поц фигурирует.
Отнеситесь и Вы с пониманием к моему сумасшествию. Вообразите на секунду, что Пьера Безухова зовут Эдуард Лимонов, а Митеньку Карамазова не Митенька, а Толечка, или, например, Вагрич Бахчанян.
Я, конечно, не Достоевский, но все же… И так далее.
Звонила Люда из Калифорнии, минут пятнадцать рассказывала про своего неведомого мне внука Даню, затем спросила, как мои дела, я сказал — хорошо, вроде бы, тогда Люда сказала — значит, продолжается эта буря в стакане воды?.. Только не рассказывайте ей, что я жалуюсь. Я так долго ожидал возможности жить жизнью, близкой к литературе, успел состариться, и теперь, наверное, веду себя как-то неприятно, хвастливо и торжествующе… Надо об этом подумать и как-то остепениться.
Всех обнимаю. Жду набор, корректуру прочтут три человека: я (это почти не считается), мама и Лена.
Ваш С. Д.
P.S. При случае отправлю Д. Штурман мою записку, если она (записка) не постыдна. С.
Дорогой Игорь!
Во-первых, спасибо за хороший набор. Лена, я и мать обнаружили втроем 22 опечатки на 120 страницах, при том, что каноны советской партийной печати допускают для машинисток 5 опечаток на странице, а значит, вы работаете в 30 раз лучше.
Обложка и титул — готовы, всем понравилось — просто, строго и симпатично. Новый фотостат (штриховой) с Калинина получился идеально. Уже сейчас напоминаю Вам, что в выходных данных надо указать (чтобы не прицепился какой-нибудь вонючий Глезер, да и просто по правилам): «На передней обложке использован фрагмент (или репродукция) картины Вячеслава Калинина «По мотивам Гофмана». 1972. Точное название картины: «Motifs from the Story of Hoffman». Об этом я еще раз напишу Вам, когда буду отсылать макет и гранки. Не позднее понедельника.
Правку Лена наберет Вашим шрифтом, чтобы Вы ее просто наклеили, и я бы не беспокоился относительно возможных новых опечаток. Будут также указаны страницы, где находятся эти опечатки.
Перечитывая «Заповедник», я, конечно, обнаружил много несовершенства. Мама говорит, что самое плохое в книге — все разговоры героя с женщинами. Еще она говорит, что все женщины во всех моих произведениях всегда удивляются, глядя на лирического героя — какой он высокий! Это правда. Весь мой творческий путь — это борьба с дурным вкусом, унаследованным от папаши.
Далее. Я получил от Доры Штурман очень любезное письмо и сразу пожалел о своих нападках, но я все налажу, почва для этого есть, дело в том, что и первая ее книга — «Мертвые хватают живых» — очень хорошая.
Приезжали на неделю Серманы-старшие.
Из приятных новостей — я познакомился с Чеславом Милошем, который притворился, что знает меня (мы печатались в одном номере «Партизан-ревю»), был любезен, говорил, что Бродский — гораздо более крупный поэт, чем он сам, и вообще меня всячески поразил. Именно таким я представлял себе Андрея Седых, когда жил в Ленинграде.
Спасибо за фото с рыбой. Значит, у Вас уже есть время ловить рыбу. А как насчет второй — пагубной и антидуховной страсти — к бриджу?
Все хвалят кругом и Ваше издательство, и Ваши собственные книжки, а один знакомый, наводя справки о живущем в Мюнхене Игоре (Гаге) Смирнове, сказал:
«Нельзя ли позвонить Ефимову?». Я ответил: «Зачем звонить Ефимову, когда я знаю Игоря Смирнова ровно 25 лет?!». А он говорит: «Тебе что, жалко позвонить?».
Обнимаю вас всех. Надеюсь, книжка будет черно-белая? Я знаю, что Вы не любите мрака, но там явно преобладает — белый.
