года формулирует свою житейскую программу следующим образом:
«Основные принципы моей жизни таковы. По мере убывания остроты и важности:
1. Быть с вами.
2. Писать, что хочу.
3. Печатать лучшее, из написанного.
4. Читать замеч. книги.
5. Как-то зарабатывать на жизнь».
По письмам Довлатова из Вены можно видеть, как меняется у писателя отношение ко всему, что поначалу воспринималось в состоянии эйфории. И прежде всего оказывалось неясным, какие сложатся отношения с людьми, о которых с трепетом судил, не имея с ними личных контактов. Непонятной становилась и степень собственной обеспеченности эмигранта — при всем известном богатстве Америки — в западном мире…
1
Дела обстоят так. Мы пока в «Адмирале». Может быть, скоро переедем в 3-комнатное (роскошное) жилище. Фонд готов платить 4.700 шиллингов (361 дол.). Нас ведь четверо (машинка + Глаша).
Оба материала в «Р[усской] М[ысли]» понравились. Вчера отослал статью для «Континента». Называется «Уроки чтения». О распространении нелегальщины в СССР. […]
Перспективы туманные, что естественно и даже симпатично. Все тот же плюрализм. После запрограммированной наперед сов. жизни — это вдохновляет. Леша (Лосев. — Е. Д.) советует поступать в аспирантуру. Либо добиваться статуса в амер. периодике. Иосиф (Бродский. — Е. Д.), якобы, обещал содействовать, рекомендовать переводчиков и т. д. Для начала что-то вроде этногр. очерков про Россию. Пьянство, негры в СССР, транспорт, эротика… Нечто вроде Лешиных заметок («Континент»), или в духе той же «Невидимой книги». […]
Лена, я понимаю ваши заботы и тревоги. Таков человек, после мгновенной аккомодации к свободе, интенсивность отриц. эмоций быстро восстанавливается. На прежнем уровне. Сравнения приобретают чисто теор. характер. Все-таки мы уезжали по-разному. Вы от кошмарной жизни к лучшей. Мы — спасая жизнь. Ощущение свободы и безопасности передать невозможно. […]
Так что, мы ликуем, наслаждаемся и ждем встречи. Пуэрториканцы и колумбийцы на фоне майора Павлова — дуси!
Благополучный исход — чудо! Всех благодарю. Даже австралийские скватеры (?) что-то подписали в мою защиту. И тебе, Леночка, спасибо.
Главное — увидеть вас. Остальное — вне моего нынешнего сознания. […]
Катя, сколько шиллингов ты извела в местных автоматах? Как в Америке с жевательной резинкой?
Я даже не попробовал «Колы». Употребляю (изредка) дешевое пиво.
Ну, пока все. Глаша ест морковь, яблоки, помидоры и бананы. Какает часто и беспрепятственно. Здесь очень любят собак.
Обнимаю Вас.
2
Леночка, дорогая, здравствуй!
Твое короткое усталое письмо дошло. Мы догадываемся, как вам трудно, и очень переживаем. Но что поделаешь? Все равно ехать было необходимо. Альтернативу даже рассматривать ужасаюсь. Год, два, и все наладится. Если мы будем стойкими, талантливыми и добросовестными. Согласись, что многие ваши и наши трудности — результат нашего же легкомыслия. (Отношение к языку, например)…
У нас все хорошо. Квартира в центре, приличная, две берлоги и гостиная. Кухня на одного человека. То есть на меня. День состоит из работы, чтения, хлопот, англ. языка и воспоминаний. Угадай — о ком.
Посмотрели две картины Феллини. Были в трех ресторанах с Леопольдом. Я изнемогал, мама, бедная, заискивала. Думала, он ей зубы вставит.
Видел я одну порнографическую картину, скучную и неталантливую. Наняли бы Марамзина, он бы им завернул. А то получилось что-то кишечно-желудочное.
Р. S. Мои письма в Л-д не доходят. Ответов я не получал. Может быть, потому, что я очень зло говорил по радио. Парамонову скажи, что я везу ему 3 книги от Арьева. Бланку привет. Пусть завуалированно сообщит жене и Донату, что я жив. Любимая, все будет хорошо.
3
Лена, об Америке я знаю все, что можно знать, не побывав там. Планы, конечно, неопределенные. Мы по-разному смотрим на вещи. Ты — реально. Мы — эмоционально. Ты рассуждаешь по-деловому. Нам же — лишь бы соединиться. До того мы соскучились. До того не верили в это.
Я знаю, что литературой не прокормишься. Об аспирантуре думаю. Но отсюда трудно думать. Приеду — разберусь. Самая общая перспектива такова. Идеально было бы найти работу, близкую к литературе или журналистике. […] Можно что-то преподавать. Можно работать корректором. Не знаю… Аспирантура тоже вариант. Но я же все еще не знаю языка. Хоть и занимаюсь. Но это, повторяю, вариант. Думаю я и о таком пути. Заниматься год неквалифицированной работой. Физической, например. Чтобы совершенствоваться в языке. Параллельно издавать старые и новые вещи, искать дорогу в амер. периодику. У Леши и Бродского есть знакомые переводчики, готовые рисковать.
Резюмирую. Главное — увидеть вас. В Париж не уверен, что еду. Кто советует, кто отговаривает. Ситуация такова. Стоит это 3000 шиллингов. Максимов заверяет, что я их оправдаю. Я пытаюсь взвесить деловые резоны. Ну, хорошо, личное общение с издателями — это необходимо. Но я в личном общении как раз проигрываю. Мне легче представить объективные тексты. Туристских же и познавательных целей у меня нет. Ни в Париже, ни в Мюнхене. Тем паче — в Бельгии. Не умею я разъезжать, мне скучно и одиноко. А хлопот множество. И с паспортом, и с расходами. С вами я бы поехал. А так — приедешь во Францию, напьешься с Хвостенко — что интересного? В общем, больше напряжения, чем радости. Ну, похвастаешь — был в Париже. А так…
Соединимся и начнем жить. Я пытаюсь действовать не спеша, разобраться. Впереди — какая-то довольно серьезная жизнь.
Карлу [Профферу] звонить не надо. Туда едет Игорь. Он все узнает и будет Карла торопить. Это случится (отъезд Ефимовых) в течение двух недель.
Гулю тоже мои вещи пока не стоит давать. Тут много нюансов. Напечатав что-то в периодике, я в некоторых случаях теряю на эту вещь права. Захочу издать книжку, придется эти права выкупать. Я пытаюсь во всем этом разобраться. Печатать сейчас можно лишь то, что не входит в книжки. Т. е. — некомплектные вещи. У меня таких почти нет. И вообще я понял, что только начинаю. Как и положено — в сорок лет.
